Отправлено: 05.09.18 22:15. Заголовок: Закон Мерфи

Автор: Вика
Название: Закон Мерфи
Рейтинг: R
Пейринг: КВМ
Жанр: Angst, Romance, POV
Статус: в процессе
Комментарии: welcome
Автор идеи: freedom
Идея

цитата:

Привет Идея: Действие происходит спустя где-то 18 лет после выпускного. КВМ все это время не виделись, и в какой-то момент их сталкивают собственные дети - мальчик у Виктора, девочка у Лены. Они старшеклассники, у них лямур, и их отношения - как дремлющий вулкан, поэтому КВМ вынуждены вмешиваться. Все подробности на усмотрения автора. Главное - хеппи энд. Пожелания: Важно понимать, что прошло много лет. Ленка взрослая, Виктор - более чем взрослый))) Очень-очень надеюсь

Отдельная благодарность: Menata
Примечание от автора:
1. Некоторые отклонения сюжета от идеи с автором идеи были согласованы
2. Закон Мерфи (англ. Murphy's law) — философский принцип, который формулируется следующим образом: Всё, что может пойти не так, пойдет не так (англ. Anything that can go wrong will go wrong).

---

Затерялся след.
И выдохлась погоня.
Падает рассвет
В раскрытые ладони.
Свет покоряет тьму,
Сердце спасает голову -
Это конец всему,
Или начало нового.
Времени слишком мало,
Чтобы искать причины.
То, что судьба сломала,
Только любовь починит.
(БИ-2 -Только любовь починит feat. Elizaveta, #16плюс, 2014)

 Отправлено: 05.09.18 22:19. Заголовок: Глава I

Глава I

… Бог умеет лелеять, пестовать, но с тобой свирепеет весь: на тебе ведь живого места нет, ну откуда такая спесь? Стисни зубы и будь же паинькой, покивай Ему, подыграй, ты же съедена тьмой и паникой, сдайся, сдайся, и будет рай. Сядь на площади в центре города, что ж ты ходишь-то напролом, ты же выпотрошена, вспорота, только нитки и поролон; ну потешь Его, ну пожалуйста, кверху брюхом к Нему всплыви, все равно не дождешься жалости, облегчения и любви. Ты же слабая, сводит икры ведь, в сердце острое сверлецо; сколько можно терять, проигрывать и пытаться держать лицо. Как в тюрьме: отпускают влёгкую, если видят, что ты мертва. Но глаза у тебя с издевкою, и поэтому черта с два. В целом, ты уже точно смертница, с решетом-то таким в груди. Но внутри еще что-то сердится. Значит, все еще впереди.
(Вера Полозкова,17 апреля 2007 года)



08.09.2026, Москва, один из торгово-развлекательных комплексов



- Мам, где ты только ходишь?! – Дочь суетливо обнимает меня на выходе из лифта. Отстранившись, качает головой с укоризной. Запыхавшаяся, учащённое сердцебиение, перепуганный взгляд хаотично пытается оценить мой настрой. Как же она переживает! Сколь высокое значение она придаёт этому мальчику, мнению его семьи о всех о нас, результатам сегодняшней встречи. – Тебя одну все ждут. – Тянет меня за руку в направлении кафешки.
- У меня работа. – Улыбаясь в знак примирения, провожу ладонью по кудрявой макушке упрямой девчонки в стремлении её успокоить.
- Работа!.. - передразнивает, картинно закатывая глаза. – У всех работа! Тебе работа важнее дочери? Ты пяткой в грудь себя бьёшь, доказывая, что Марк мне не пара, при этом на встречу с его родителями опаздываешь. Они ждут тебя за пятым столиком. – Указывает вглубь помещения. – Ты иди к ним, познакомитесь, поговорите. А я к Марку побежала, пока у нас бронь на дорожку не прогорела. – Крепче сжимаю дочуркину ладошку. – После – к вам присоединимся.
- Адель… - Да, дочь права. Я против её мальчика. Но совершенного ничего о нём не знаю. В ежесекундной кутерьме так и не удосуживаюсь подготовиться к встрече с ним и его семьёй. Да, о ситуации узнаю лишь вчера (понедельник – день тяжёлый), и, важно отметить, ни самым лицеприятным образом. Директор школы вызывает на ковёр. В первую же учебную неделю парочку застают за страстными, совсем уж какими-то недетскими, поцелуями в раздевалке дворца спорта. И, что самое пугающее, лобзанья эти ни на пустом месте. У них «лямур» ещё с прошлого учебного года, «Ромэо» всё лето коротает на сборах (профессиональный пловец) - истосковались «голубки». Если бы их наконец-таки ни застали, страшно предположить, до чего бы довели совместные прогулы уроков. Ученики разных школ, они, сбегают с занятий да факультативов и по отдельности добираются до чужого совершенно района, чтобы гулять там по паркам, кормить птиц, сидеть в кафешках… Тайный роман – чистой воды. Господи, какая я, к чертям, мать?! Как не вижу всю эту свистопляску у себя под носом?! Дед успокаивает меня. Говорит, что я занята клиникой и им самим, а Адельке я безоговорочно, даже слепо, доверяю. Та же клянётся здоровьем прадеда, что они с Марком «ни-ни», но, как подумаю, голыми руками подлюге всю бы «женилку» оборвала!.. Изначально на родительском собрании выступаю против выездных уроков физкультуры. На что мне отпором чёткий ультиматум: либо мы принимаем правила пребывания, либо дверь открыта. Но теперь и руководство школы одного со мной мнения. Отныне никакого бассейна для учеников нашего лицея. Аделия уже начинает страдать от нападок и смешков. И это только начало. Я буду с тобой, девочка моя. Помогу пройти тебе этот путь. Как бы ты ни ошибалась, никогда тебя не предам и не покину. Обещаю тебе, девочка моя, обещаю.
- Мама, – выдыхает встревоженно. – Мамочка, всё хорошо будет. Вы все друг другу обязательно понравитесь. Мы ещё семьями дружить будем – вот увидишь. – Скептично кривлю губой. Она звонко чмокает меня в щёку, с усилием вырывает из моих, плотно сжатых, рук свою ладошку и убегает.
Столик оказывается пуст. Как потерянный в пустыне путник, стою посреди, пустого на семьдесят процентов, зала да озираюсь по сторонам. То там, то тут подружки сплетничают. Со стороны их оценивают парни. В дальнем углу гудит компания мужиков средних лет. Ни одной семейной пары. Не уделяем должного внимания детям, а потом упрекаем собственных отпрысков в отсутствии благодарности, уважения, почитания… Соревнуемся с малолетними предателями в организации протестных митингов. Что же… я не одна такая занятая. Разворачиваюсь в направлении боулинга, но тут же меня останавливает, явно знакомый, женский голос.
- Лена?! Лена Кулёмина! – Малахова?.. – Лена, это ты? – Разглядывает меня, как витрину. Как дорогую витрину. Оценивает. Лишь бы ярлык «Распродажа» не повесила. - Какими судьбами? – И действительно?..
- Да у меня тут встреча назначена. – Всеми фибрами сигнализирую о своём нежелании отвечать на её расспросы.
- Да?! И у нас встреча… - И случайным совпадением мы обе не готовы это оправдать. Может, понапрасну загоняюсь?..
- Похоже, меня не дождались. – В нежелании продолжать лицезреть эту даму из прошлого, изображаю подобие улыбки и начинаю хаотично обдумывать пути отступления. - Никто за пятый столик не присаживался, не видели? – Лицо собеседницы искривляется нервной гримасой. И меня душит ужас неизбежного.
- Пятый?.. Э-э-э… Ммм… Ты?.. – Поражена не меньше меня.
- Я – мать Адель. Марк – Ваш сын? – знаю ответ, но зачем-то спрашиваю.
- Да. – Моя ненависть против её высокомерия не стоит и цента.
- А… отец Марка? – Тяжесть подкатывает к горлу.
- Я - отец Марка. – К нам подходит Степнов. Подобно режиму замедленной киносъемки оборачиваюсь и поднимаю на него, предательски влажный, взгляд. Осознавая, кто перед ним, стремительно бледнеет. И, кажется, дышать перестаёт. Я? Среди сумятицы чувств, эмоций и мыслей идентифицируется одно. Протест. – Лена, ты?! – сипит не своим голосом.
- Марк - Ваш сын?! – Ну да, давай, Кулёмина, заистери ещё тут!
- Да. У нас семья. – Малахова по-хозяйски, с приторным превосходством, прижимается к плечу супруга.
- Плевать мне на вас. Моя дочь… - Не примиряясь с происходящим, мотаю головой. - Ей нельзя… Вы запретите! Вы обязаны! Вы должны! Вы запретите своему сыну подходить к моей дочери! – Сердце заходится, меня бьет мелкой дрожью, и я отказываюсь принимать ужас очевидного. Силы вмиг покидают меня, и я опускаюсь на стул вместо того, чтоб бежать по велению души к своему ребёнку.
У меня шок вперемешку с паникой и абсолютный ступор. Степнов не дышит и не моргает. Цвета муки высшего сорта. Малахова осматривает нас наравне с пациентами: диагноз, анамнез, план терапии… Надменная улыбка тем временем покидает её уставшее лицо.
- Лена, успокойся, прошу! – наконец-таки отмирает Виктор Михайлович. – Успокойся, и… разъясним, давай, как-то ситуацию. - Опускается напротив меня. – Неужели, это ты?.. – Расплывается в улыбке, его жена тем временем складывает на груди руки, поджимает по-утиному сухие губы и снисходительно закатывает глаза. Каждый мускул Яны Ивановны демонстрирует, насколько ей омерзительно происходящее: как сюжет, так и герои. Её можно понять: будучи давно в прошлом, я вдруг материализовалась из небытия. Нарисовалась – не сотрёшь. Нет, конкурентку она во мне не видит, но неприятно. Неприятно. – Уже и не надеялся тебя встретить. – Смотрит, как кот на сметану, и это при живой-то жене!.. Спокойный, как удав. У меня же сердце разрывается. В голове отбойным молотком бьет единственное слово: «Нет-нет-нет!..». Бежать хочу, кричать, весь мир вверх дном перевернуть, только бы!.. Господи, упаси!.. Господи, сбереги!.. Господи, помоги!.. Отмотать назад плёнку и маяться в оппозиционной Европе, но не возвращаться на, заминированную прошлым, Родину. – Лена, ты слышишь меня?.. – Слышу. Последние минут семь собеседник из кожи вон лезет, дабы убедить меня, что сын его нечета ровесникам, воспитан по-спартански и для дочери моей весьма достойный друг. Ноги да руки ровно в кандалах, в глотку словно бетон заливают. Ни в силах издать и звука, обреченно киваю. Облизываю пересохшие губы. Делаю пару глотков воды из, учтиво протянутого мужчиной, бокала.
- Нашим детям нельзя встречаться, - сил хватает прохрипеть внятно лишь это.
- Лена, я понимаю, Марк и Адель ещё весьма юны, им стоит сконцентрироваться на учёбе, но рассуди сама: всё лучше, если они будут дружить друг с другом, нежели с кем-то другими, о чьих семьях мы ни сном, ни духом. – Смотри-ка, как ладно да складно всё у него!.. - Да, не отрицаю, поначалу и я сам был не в восторге от появления Адель в жизни сына. Подумал: девочка из неполной семьи – нет ценности отношений, из Европы – другое воспитание, менталитет, ценности; да и в любой момент на Родину может вернуться, а Марк – страдай!.. Сейчас смотрю на тебя, Лена, и понимаю… Адель – лучшее, что случится с моим сыном, возможно, за всю жизнь.
- Лучшее?! Только вот Вы одного не понимаете. Нашим детям нельзя встречаться. Нельзя… Ни в коем случае. Нельзя. – Нет, и не спрашивайте почему.
- Лена, я, как мать, понимаю твои опасения, но согласись, Виктор прав… - Опускает руки на плечи супруга, тот почему-то вздрагивает. - Наши дети друг для друга не худший вариант. – Пристально оглядываю этих двоих сумасшедших. Адекватность, как, дружит с вами? Говорят вам: «Нет!» - значит, Нет! Или, для вас ни один довод - ни довод? Отрезвит, разве что, правда?
- Вы Адель, вообще, видели?! - срываюсь на крик, понимая, что стандартным набором противопоказаний мне их на светлую сторону не сманить.
- Нет, дети в боулинг играют. Марк сказал, что они чуть позже к беседе нашей присоединятся. – А мальцы–удальцы наши молодцы!.. Нам бы у них поучиться хитрости да ловкости. Стрелочники – ни дать, ни взять.
- Поймите же Вы, нашим детям нельзя!.. – мой очередной возглас уходит на хрип.
- Мам, пап, знакомьтесь, это моя Адель! – восторженно щебечет юнец. По изумлённым лицам его родителей читаю, что меж слов «моя» и «Адель» они безапелляционно вписывают уточнение «сестра». – Елена… Никитична!.. – Отвешивает поклон. – Рад знакомству. – Киваю в ответ.
- Теперь, надеюсь, Вы понимаете и разделяете мою бескомпромиссную позицию? – Требовательно оглядываю ошарашенных родителей.
- Так, всё понятно!.. – Первой отмирает Малахова. Копошится в сумочке. Протягивает сыну пару купюр. – Дети, ступайте – фильм какой-нибудь посмотрите.
- Но!.. – Попытка возразить не засчитывается. Парочку ветром сдувает. – Им нельзя вместе!.. Наши дети: брат и сестра. Им нельзя… - Степнов всё ещё под властью эмоционального паралича. Что, папаша, шок – это по-нашему?
- При чём тут отец Марка? Откуда, Лена, ты его знаешь?.. – Видит моё замешательство. Мы оба по достоинству оцениваем немое, отдающее снисхождением, брезгливое возмущение Малаховой. – Марк не родной мне сын. – Встаёт. Кругом обводит стол. Садится обратно. Пятерню в шевелюру запускает. - Господи, ничего не понимаю!.. Адель?! Лена… Адель - Моя?.. – Утвердительно киваю. – Это невозможно!..
- Виктор, ты воочию только что сам видел девочку! От неё твоими генами и без днк-теста за версту разит! – С ума сойти, где это видано: жена убеждает мужа в его левом отцовстве?!
- Но!.. Как?! Ммм… То есть как это возможно, когда, каким образом?.. Я ни черта не понимаю. – Упрямо сдерживая слёзы, отворачиваюсь к окну.
- Вы тут разбирайтесь, а мне на встречу с пациентом пора. Детям только не смейте ничего говорить. Хотя бы пока. А лучше… сделайте вид, что этого разговора не было, что ничего не было. – Раздав ЦУ, спешно устраняется. Мы остаёмся наедине.
- Лена?.. – Прожигает мой профиль – аж спрятаться хочу. Ну а чтоб уж наверняка, встать и убежать. Повернуть время вспять и в страну не возвращаться.
- У Вас много вариантов? – Прошу тебя, Кулёмина, только не реви! Хотя бы ни при нём!.. Не доставляй ему такого удовольствия! Не смей!
- Единственный. – Киваю. – «Выпускной». – Киваю. - Господи!.. – Вскакивает, закидывая голову, сжимая её в тисках напряжённых рук.
- Забыли? - Оглядывается на меня. Уж слишком обижен. В своём репертуаре. Всю жизнь одно только и может – обижаться.
- Помню. Как сейчас, помню. – Убирает с дороги стул, подходит к панорамному окну и, опираясь о стальные поручни, согнувшись в три погибели, вглядывается в сумрачную даль. - Каждую секунду помню. Каждое касание, каждый звук… Глаза закрываю, и всякий раз на грани сна и яви запах наш общий ощущаю. – Вновь оглядывается на меня. Невыносимая тоска омрачает его лицо: тревога, обречённость, обездоленность. - Только вот ума не приложу…
- Удивляетесь? Чему? Думаете, и я чужого ребёнка на Вас вешаю? Если бы не угроза инцеста, Вы бы никогда не узнали о дочери, - сухой, официальный тон, показное равнодушие. Надо же, мне почти удаётся изображать постороннюю тётку без претензий.
- Какие ужасные вещи ты говоришь: никогда… не узнал… бы… о… дочери!.. – Садится напротив, приставив стул ближе к моему, согнутой в локте, рукой опирается о край столешницы. Его левое колено едва касается моего левого бедра. Откровенно-пристально рассматривает моё лицо.
- Пора Вам забыть о ней. - Отвожу взгляд, но неловкость всё же одолевает – аж уши рдеют. - Я согласна с Яной Ивановной, нам всем следует сделать вид, что никто ничего не знает, и жить, как жили, а дети?.. Дети пусть дружат. В рамках разумного, разумеется, хотя… я всё равно против. – Порываюсь встать, но он крепко обхватывает моё запястье. Током бьет. Пора бы уж остыть, столько-то лет спустя. – Мы всё выяснили – я пойду. – Сжимает мою вторую ладонь.
- Нет. Ты останешься, и мы продолжим беседу. – Обреченно выдыхаю. – Поподробнее с того момента, что Адель - моя дочь. – Были времена, вила верёвки из него, но сейчас ни в силах и моргнуть под грузом его взгляда.
- Адель моя дочь – и только. – Попытки освободить руки из оков тщетны. Держит меня мёртвой хваткой.
- Допустим, официально, это так, но мы-то с тобой ведём предельно откровенный разговор… - И вновь хватается за свою голову. – Господи, Боже мой!.. Не ждал и случайной встречи с тобой, даже заграницей не надеялся увидеть тебя: командировки, сборы, соревнования, редкие отпуска… Я не смел мечтать! А тут!.. – Закрывает лицо руками. – Ты… Дочь… Наша дочь!.. Почему Адель? Нет, правда, очень красивое имя, редкое – мне нравится… - Расплывается в сладкой улыбке. – Но всё же почему ты решила назвать нашу дочь Адель? – Подпирает подбородок кулаком, будто в предвкушении долгого, интригующего рассказа.
- Древнегерманское имя, значение – благородная, благочестивая. Соответствует ситуации по большому-то счёту, хоть девочка-то и моя без роду и племени.
- Адель… Викторовна?.. – Много чести – не заслужил.
- Кулёмина Адель Никитична – сама знаю, то ещё сочетание.
- Так значит, мужа и отчима в вашей жизни нет, и не было? – Молча киваю, мысленно оценивая его лихачество на виражах. - Вы давно в Москве?
- Чуть больше полугода. – Нет, я не вру: год – это чуть больше полугода.
- И кого мне благодарить? – Сам грустный, но глаза едва-едва улыбаются.
- Санкции Евросоюза против России и её граждан за рубежом Родины. Так что Кулёмины вернулись полным составом. – Излишние подробности ни к чему.
- Пётр Никинорович?.. – Как же он боится. Боится не успеть… не успеть попрощаться, не успеть сказать, не успеть узнать, не успеть пожить... Боится, что уже никогда… Боится смерти. Ни смерти деда боится. И даже ни своей собственной. Боится самой смерти.
- Дед жив, относительно здоров и даже бодр. – Степнов наконец-то начинает свободно дышать.
- Почему он мне не рассказал? Почему Пётр Никонорович не рассказал мне о дочери?! Почему ты мне не рассказала о дочери?! – сухо хрипит, но я представляю, какой огонь бешенства кипит внутри.
- Потому что у Вас нет дочери. Излишняя информация, предоставленная Вам по недоразумению, ничего не меняет и ничего не значит. – Едва поднимаюсь со стула, собеседник крепко сжимает мои плечи и усаживает обратно. – Забудьте.
- Забыть?! – Сколько же ярости в одном человеке!.. – Забыть? Что забыть? Тебя? Что дочь у меня есть? Что У Нас дочь, забыть?! – На его крик уже оглядываются окружающие.
- Всё забыть, - едва слышно, но безапелляционно.
- Я не забуду. Более того - дочери расскажу. – Резко выпускает меня из плена своих рук – едва со стула не лечу. Со всех ног срывается прочь.
- Вы не посмеете! – Хватаю сумку и кидаюсь следом. – Нет!.. – крик отчаяния растворяется в общем гуле. Или этот гул исключительно в моей голове? Сквозь «терновник» из незнакомцев спешно пробираюсь за мелькающим силуэтом Степнова. - Виктор Михайлович, Вы не имеете права! – Нагоняю мужчину в холле кинотеатра и сжимаю ткань джемпера на его локте. – Нет!..
- Ты сейчас же увезёшь дочь в свою Европу, и я её днём с огнём не отыщу! - кричит, на стадионе ровно, встряхивая меня за плечи. - Она узнает правду, и ты уже ни в силах будешь навязать ей свою волю! Я тебя потерял, дочь я не потеряю! – орёт на меня так, как никогда ранее. И плечи мои вот-вот с треском черепками разлетятся в стальных тисках его рук. Изо всех сил борюсь со слезами. Со слезами страха. Со слезами отчаяния. Со слезами боли.
- Вы меня не теряли – Вы отказались от меня!.. – Его хватка слабеет. – Напомнить, как всё было? Я призналась Вам в любви, Вы тут же сделали предложение Малаховой и, как тогда все думали, заделали ей ребёнка! Кстати, как объясните сыну, что он целуется и обнимается с родной сестрой? Марк, насколько я понимаю, ни в курсе Вашей непричастности к его отцовству! – Собеседник зло сжимает губы. – Одну семью не создали, другую, прошу, не рушьте.
- Нет никакой семьи – мы лет семь как в разводе. – Обречённо опускает руки, шумно выдыхая горечь сожаления. И глаза его… молят о... пощаде?.. В моей голове остаётся только одна единственная мысль: семь лет… семь лет… семь лет… Но я всё же беру себя в руки.
- Вы с Яной Ивановной не муж и жена, но для Марка вы родители: мама и папа. У Адели не было отца и нет – не велика потеря. Не рушьте жизнь мальчика – не лишайте его отца. Моей дочери никогда не испытать радость детства с папой, а вот мир Вашего сына улетит в тартарары. Оно того не стоит. – Порывается к показавшимся объектам обсуждения. – Не смейте. Вы знаете – и хватит Вам.
- Адель. – Трепетно, со всей своей нежностью (на какую он только способен) сжимает плечи дочери и не верящим взглядом всматривается в её лицо. – Держи этого молодца в ежовых рукавицах, спуска ему не давай! Поняла меня? – Та чуть шокировано кивает, и отец отчаянно к груди её прижимает. А я смотрю на них, и все жилы ходуном ходят. Господи, как же они похожи!.. Хм, и насколько же наши дети чисты и светлы душой. Не придают никакого значения очевидной схожести под копирку двух незнакомцев. Какое же разочарование в родителях их ждёт… Сколько же впереди боли!.. – Носик у тебя мамин! – Щёлкает её по носу, как когда-то меня. – Это хорошо! – И вновь обнимает девочку нашу. – Отворачиваюсь, скрывая отчаянную борьбу со слезами. – Вы фильм-то выбрали хоть? – раздаётся дрожащий баритон за спиной.
- Да, пап, там выбирать не из чего - треш какой-то, - фыркает Марк. – Адель вот, правда, проголодалась.
- Адель проголодалась?.. – Да, папаня уже млеет. Скоропостижно же его накрывает. - Поедем все вместе в какое-нибудь приличное место, поедим. Так сказать, знакомство отметим. – И сам своей находчивости радуется. – Пообщаемся поближе. Компания у нас знатная!..
- О, а это крутая идея! – Закрепившись поддержкой молодёжи, стремительно направляется к лифтам, обнимая детей за плечи. Мне ничего не остаётся, как следовать за развесёлой компанией, тайком утирая слёзы. – Пап, а мама, как всегда, на работу сбежала?
- Ну, пойми, пациенты у неё… Не обижайся, пожалуйста, на маму. – Пока Степнов пытается усмирить да взбодрить сына шутками-прибаутками, Адель кидает через плечо на меня злобный взгляд, без слов намекая, что и мне карьера дороже. Но это совсем не так, девочка моя, совсем не так. Девочка моя, ты даже не представляешь, сколько боли и горя принесёт нам твой отец… не представляешь… Господи, умоляю тебя, дай силы выдержать всё то, что ты нам уготовил.

 Отправлено: 05.10.18 23:33. Заголовок: Глава II Перед нею ..

Глава II

Перед нею все меркнет. Не спорь, абсолютно все –
отнимает насыщенность что у радости, что у горя.
В ледяных руках выцветает боль, вязнет голос,
скребется крик,
накрывает густое холодное море
последних слов, что ни выстрадать, ни сказать –
не успел потому, что держал во рту,
перекусывая артерии, падая на кровать,
исчезая по клеточке, слезке, кусочку и волоску,
чтобы приступ насытился и наконец-то стих,
унося мою тень в голубых зубах.
Я не то что бы ветер - я просто блик
на ее серебреных кривых губах,
гримированных под улыбку, созданных под оскал.
Я любовник и сын, и отец, и друг –
я 11 лет по пятам скакал,
чтобы вырвать тебя из длиннющих лап, безобразных рук.
Чтобы выжечь все то, что болит внутри,
чтобы выменять у судьбы еще день для нас.
Я стою на коленях, родимая, посмотри:
я не справился. Сплоховал. Обессилел. Перестрадал.
Я не выдержал, милая. Я не спас.
(Катарина Султанова - Той, что не нуждается ни в чьих посвящениях)


26.06.2009, Москва, МОУ СОШ №345, Выпускной бал

Самым серьёзным испытанием на торжественной части лично для меня становится вручение похвальных листов двум выдающимся спортсменам последнего десятилетия в жизни «Триста сорок пятой»: Гуцулову и Кулёминой. Если паренёк, пожимая руку, смотрит на меня ехидно, то Ленка смотрит на меня так, как смотрит всякий раз, прежде чем поцеловать. Вот только Игорь её за руку уводит уж слишком по-хозяйски.
Благодарственное слово выпускников. Ответное, напутственное, слово учителей. Школьная самодеятельность. Пользуясь тем, что я - единственный без спутницы, Савченко на меня миссию дружинника возлагает. Аж красную повязку вручает, в карман убираю. В толпе вчерашних детей туда-сюда слоняюсь. Удаётся предотвратить не только несанкционированный пронос пива, да и, едва намечавшуюся, драку без ненужного внимания.
- Виктор Михайлович! – восторженный щебет откуда-то снизу. Оглядываюсь. Так и есть – рыжие крендельки. – Я, конечно, прекрасно понимаю, Ваша Яночка Ивановна в больнице, и Вы - её верный рыцарь! - Загадочно, по собственному уверению - уж точно, закатывает глаза. – Но… не грустить же весь вечер, когда кругом такой праздник! – Достаёт мою правую ладонь из кармана брюк и, сжимая своими пухлыми, чуть потными ладошками, к своей, высоко вздымающейся, груди прижимает. – Витенька, прошу Вас, подарите же мне танец!.. – И изо всех сил тянет за руку к центру танцпола – всем показаться, покрасоваться. Кулёминой лишний раз нервы потрепать. И было бы зачем. За просто так!.. Тошно от этого кордебалета. Не перестаю себя самого да Господа Бога каждую минуту благодарить за выбор единственно адекватной невесты.
- Светлана Михайловна, признайтесь хотя бы себе: Вы же не хотите со мной танцевать. Вы замуж хотите. – Клоунская улыбка выходит за пределы черепа, пунцовый румянец обогревает бледную, сальную кожу. Слипшиеся от туши, ресницы нагоняют ветра. – Замуж Вы хотите не за меня, а в принципе. – И без того хомячьи щёки раздуваются, притянутой за уши, обидой. – Так вот, Светочка, если Вы действительно хотите замуж, пригласить на танец гораздо рациональнее Мирослава Николаевича.
- Да как я его приглашу, если он ест?! – шепчет с досадой, да косит своими коровьими глазёнками в сторону преподавательского шатра. Кивает, ужимая рот. Мол, посмотри-полюбуйся, кого ты мне сватаешь.
- Светочка, дорогая моя!.. – Не сдерживаюсь и расплываюсь в снисходительной улыбке. – Милославский ест, потому что нервничает. Нервничает, потому что в Вас влюблён, а Вы, вместо того чтобы оценить искренние порывы его светлейшей души, вокруг меня увиваетесь. – Щенячий восторг коллеги провоцирует приступ тошноты, и я вглядываюсь вдаль поверх крендельков.
- Так он ревнует меня к Вам?! Какая прелесть!.. – Ага, в точности, как я Кулёмину к, веселящему её, Гуцулову. Он уже полгода её… не только веселит. – Тогда я побегу к нему, Вы не обидитесь? – Оценивающий взгляд искоса и жеманная ухмылочка – ей бы только в театре выступать. Одобрительно киваю и наконец-то высвобождаю собственную руку. Спешно убегает. Оглядываю свою ладонь: багрово-синюшная, с белёсыми следами от пальцев.
- Отбился? – хмыкает Рассказов, хлопая меня по плечу. – Рад за тебя, дружище! – Формально улыбаюсь в ответ, да возвращаю руки в карманы – так как-то легче сдерживаться от мордобоя. – Ты бы поел чего – мы с Ирочкой тебя сменим на посту.
- Не стоит, Игорь, веселитесь. – Преодолевая отвращение, пристально слежу за парочкой-твикс. На ближайшие километры они - единственный эпицентр всевозможных приступных деяний. Хотя… Всё, что могли натворить, они уже натворили. Камасутру, наверняка, вдоль и поперёк апробировали. В школу не посрамились с похмелья заявиться. Единственное, надеюсь, наркотой побрезговали. Ну в общем-то, дело ясное, что дело тёплое. И плевать мне на них обоих, и на неё в частности.
- Ну как так?.. – Вечный борец за справедливость.
- Всё равно мне и кусок в горло не полезет. – Не сдерживаюсь и уже демонстративно окидываю нервным взглядом влюблённую парочку, что пытается изобразить смесь твиста и рок-н-ролла.
- Вииить… - Друг растерян. – Я думал, определился ты, решил всё
- Я определился и решил, - уверяю, скорее, самого себя. – Последний вечер перетерпеть и всё: вали - гуляй!..
- Допустим, сегодня ты перетерпишь. Всю жизнь перетерпеть не получится. – Напряжённо очки поправляет. Явно сожалеет, что сам поднял эту тему. Да, порой легче под дурачка скосить. Легче, проще, но лучше ли?.. Плевать. Всё решено.
- Не переживай, я ж сказал, что со всем определился и всё решил. – Перевожу взгляд от танцпола на друга и натягиваю самую широкую улыбку. – Она – ребёнок. Капризный, эгоистичный, вредный, высокомерный, грубый ребёнок. Нянчиться с ней всю жизнь не прельщает. Унижаться – тем более!.. Куда благоразумнее разделить жизнь с человеком здравомыслящим, адекватным: с надёжным другом и приятной женщиной. С Яной у нас всё сложится, я уверен. – Хлопаю Рассказова по плечу, а на лице у того нервный тик прогрессирует. Оглядываюсь - Кулёмина.
- Виктор Михайлович, «Белый танец» объявили – я Вас приглашаю. – Улыбка милая. Взгляд преданный. Голос мягкий. Долго, интересно, репетировала?!
- Я дежурю. – Достаю из кармана красную повязку и чуть ли ни в лицо ей швыряю. Историк вовремя выхватывает из моих дрожащих рук злосчастный кусок ткани. И разрывается между: «тактичным уйти» и «неравнодушным остаться с нами», благоразумно промолчать или уж откровенно ляпнуть что-нибудь этакое да потяжелей. Он за нас. Ещё с десятого класса пророчит себя в друзья семьи: свидетель на свадьбе, крёстный всех наших детей… Он за нас, за нас… Но, видимо, не за меня.
- И?.. – Какая же настырная-то, а?!
- И я не танцую.
- Виктор Михайлович, за один наш танец Семёнов школу не спалит. – Качает головой для пущей убедительности.
- Да, Вить, иди – потанцуй! – подыгрывает Ленке её «Классный», да ещё и откровенно подмигивает. Та ему благодарно улыбается. Меня бы хоть постыдились! – Я тебя подменю. – И повязывает знак отличия на свое левое плечо. – Ленок, подсоби!.. – Девчонка суетливо фиксирует бантик. – Мне идёт? – Кулёмина одобрительно кивает, да большой палец демонстрирует. Рассказов так в улыбке расплывается, что только очки и обозначают место, где глаза задуманы.
- Так, вернул сюда!.. – Срываю с руки друга повязку и опять же в карман её. – Мне ещё Шреку возвращать, а вы тут дурью маетесь вместо того, чтобы веселиться: идите уже, не мешайте мне! Отвлекаюсь на вашу пустую болтовню, а потом по итогам «Выпускного» две беременности, три судимости. И кто виноват?! Опять Степнов!
- Виктор Михайлович, даже на круглосуточных производствах пересменку никто не отменял: ты не меньше нашего имеешь право отдохнуть, попрощаться со своими спортсменами, насладиться праздником – когда теперь ещё удастся?.. – Приятель одно, что, пинками меня не выпроваживает.
- Да, Виктор Михайлович, идём танцевать, пока музыка не закончилась! – Губы облизывает и улыбается так, как она одна и может. Одному только мне. Упрямо продолжаю сверлить взглядом толпу. – Это означает: «Нет»? И что не подарите прощальный танец любимой… - Меня аж передёргивает от этой её манеры провокационно замедлять речь! - ученице?..
- Нет. Я не танцую с ученицами. И с бывшими тоже. – Складываю руки на груди и старательно осматриваю периферию – наиболее плодородная почва для «подвигов».
- Вить, не ломайся! – уже демонстративно меня «благословляет» на танец, в душе, вероятно, надеясь, что ещё и на чистосердечное признание. - Девушка просит – нельзя такой красивой девушке отказывать. – Слепого из себя корчу, словно не вижу их переглядок.
- Да, Виктор Михайлович. Неужели откажете любимой… - Опять она!.. – спортсменке?
- Откажу, Кулёмина. – Смотрю прямо в её бесстыжие и уже почти злые глаза. – Давно отказал, если ты не заметила.
- Зря Вы это – пожалеете сами потом. – Ладно, я ко всему уже привык, ничем меня уже не проймешь!.. Нервную систему историка бы хоть поберегла! – Сегодня последний день, когда мы ещё можем изменить наше будущее. После – только жить в предлагаемых обстоятельствах. Сегодня мы ещё можем выбирать. После - останется лишь пожинать плоды этого выбора. – Рассказов подпирает кулаком подбородок и одобряюще вскидывает бровями на каждой Ленкиной фразе.
- Ленок, идём танцевать! – К нам подбегает Гуцулов и, нагло ухмыляясь, похотливо прижимает к себе подругу. – Забей на этого – идём со мной!.. – И она смиренно следует за ним. За другим. Не за мной. И это уже навсегда.
- Лена-то права: как бы жалеть не пришлось… - Игорь следит за моим пристальным взглядом, которым я провожаю парочку до центра полупустого танцпола.
- Если это всё, то – свободен, - огрызаюсь, почём зря. – Без тебя вон Ирка скучает. – Киваю в сторону Каримовой, притомившейся от болтовни завхоза. Друг сочувственно улыбается и, поправив очки, удаляется.
Мой взгляд приковывает пара в лучах софитов. Мнутся. Жмутся. Обнимаются. «Медляк танцуют» – называется. Внутри уже всё полыхает, но я с дуростью мазохиста не свожу с голубков пристального взгляда. Он ей что-то старательно втирает. Она улыбается и доверчиво голову на плечо его опускает. Он замечает наблюдение, и его рука с девичьей талии перемещается на её… кхм… «вторые девяносто», которые и не девяносто вовсе. Подбородком в плечико её упирается, попу мнёт и реакцию мою оценивает, а затем на ухо подружке шепчет вновь что-то на слащавой ухмылке. Провалитесь вы оба пропадом!..
Дабы меня не разорвало к чёртовой матери, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Преподавательский шатёр пуст. Пользуясь этим, Семёнов уводит со стола бутылку коньяка. Со стороны спины за пояс брюк её. Пиджак поправляет. Да стрекоча на задний двор даёт. Огибаю школу с другой стороны. Затаившись за углом, поджидаю пацана. Так и есть – к беседке чешет. Резкое движение рукой, и его горло сжато углом моего согнутого локтя.
- Конфискация! – Вынимаю бутылку и отшвыриваю от себя нерадивого выпускника.
- Ой, Виктор Михайлович, как хорошо, что это Вы! – Улыбается дрожащими губами. – Долго жить будете – в темноте Вас и не признал! – шутит ещё, юморист. Киваю, да коньяк уже за свой пояс отправляю. – Виктор Михайлович, Вы бы это… бутылочку-то бы вернули!.. – Пытается за спину мою заглянуть.
- Не положено, не дорос ещё.
- Ошибаетесь! Я взрослый – аттестат зрелости получил! – хорохорится ещё, спорит – вот чудила.
- Взрослым ты станешь, когда из армии вернёшься и первую зарплату, всю до копеечки, матери отдашь. А пока – гуляй, Миша, гуляй!.. – Треплю малого по чёлке, плечи его сжимаю. Не хватает парню мужской руки: отца не хватает, да хоть брата старшего – толкового.
- Ну как гулять-то, когда Вы изъяли? – так жалобно скулит. Ещё немного и разревётся.
- Семёнов!.. – Достаю из кармана красную ленту и повязываю его на плечо собеседника. – Торжественно передаю тебе власть дружинника! – Хлопаю ошалевшего паренька по плечу. – Всё, что изымешь, всё – твоё! Дерзай!..
- О, понял!.. – И кидается к шатрам.
А я?.. Я поднимаю взгляд на окна спортзала, и на сердце тяжелеет. Решаю попрощаться с родным пристанищем. Сегодня – последний день в этой школе. Так сложилось, что на торжественном, посвященном нашей помолвке, ужине, невеста не только со своими приятельницами знакомит, но и организовывает ненароком встречу однокашников. Мужья тех самых подруг – мои старинные друзья: кто по университету, кто по сборной, кто по армии – эти четверо ни все друг друга близко знают, зато для меня каждый из них - лучший друг, каждый на своём жизненном этапе. С первого числа выхожу на новую работу в перспективной должности. Новую жизнь, так сказать, начинаю. Надо бы со старой попрощаться…
Издалека, из-за укрытия вижу, как развесёлая компания загружается в лимузины – традицию с ночными катаниями отменить сродни монашескому постригу. Дружинника никто не хватается – это мне на руку.
Благо, ключи от школы сегодня у меня. Иду через чёрный ход. Через столовую. Присваиваю из витринного холодильника пару трёхуровневых блюд: фруктово-овощные, сырно-мясные нарезки, канапе, тарталетки – самоё то на закуску. Да и кроме утренней овсянки во рту и маковой росинки не было. Заветный ключ с вахты увожу. И вот… этот самый умиротворяющий запах – запах свежевымытых, лакированных полов!.. Скрип половиц наизусть знаю – могу и примитивную мелодию воспроизвести. Подсобка. Здесь даже и ни одной вещи моей уже нет. Истёртый стол. Накрываю на нём поляну. Обшарпанный стул. Продавленный, потрескавшийся паутинкой времени, дерматиновый диван. Зажигаю свет, и помимо уличных фонарей изо приоткрытой двери тренерской в зал льется свет двухсотваттной лампочки. В полумраке освещены часть скамейки, стопка матов, осиротевший баскетбольный мяч. Криво ухмыляюсь. Пиджак вешаю на козла. Рукава рубашки закатываю, пуговицы верхние расстёгиваю, туфли с носками снимаю. Пару минут подтягиваюсь на перекладине. Босой пробегаюсь по залу. И давай в запале отрабатывать трёхочковые!.. Забрасываю с бешеным азартом и воодушевлением – так, словно играю с Кулёминой, а на дворе прошлогодняя весна…

 Отправлено: 05.10.18 23:56. Заголовок: Глава II. Продолжени..

Глава II. Продолжение


- Виктор… Михайлович?.. – Жаром полыхаю, адреналин захлёстывает, эмоций не меряно, и тут меня врасплох застаёт хриплый шёпот со спины. Кулёмина, чтоб ей!..
- Какие черти тебя принесли? – Убираю мяч в коробку. На скамейку опускаюсь. Дыхание стараюсь выровнять. Тщетно.
- Домой пошла и тусклый свет в окнах заметила.
- Гуцулов твой, разве, тебя не провожает? – Не смотреть на неё, в голос её не вслушиваться, дышать поверхностно, редко; дабы, особенно насыщенный сегодня, аромат её парфюма до подсознания не допустить.
- Все отправились кататься по городу. Я одна от компании отбилась. – Пиджак снимает и вместе с клатчем на скамейку бросает. – А Вы, я посмотрю, ревнуете? – Рядом садится. Вплотную.
- Ревную?! Забываешься – ревновать-то некого!.. – огрызаюсь, как можно строже, а она лишь ухмыляется снисходительно так, что аж в висках свербит.
- Мы наедине – можете не хорохориться. – Снимает балетки и с нескрываемым блаженством вытягивает ноги. – Я Вас люблю, и Вы меня любите – мы оба это знаем. И Вы меня ревнуете – это очевидно!..
- Проверять обязательно? – палюсь за здорово живёшь!..
- В смысле?..
- Обязательно проверять, ревную ли и насколько сильно? – Бровь дугой выгибает. - С дружком своим обжимаешься весь вечер – на выдержку меня проверяешь? Чего хочешь, чего добиваешься?! Что врежу ему опять, что тебя уведу?! – уже и на крик срываюсь. – К чему весь этот цирк-шапито нужен тебе? Зрителя во мне ты давно потеряла: давным-давно всё решили и разошлись по разным сторонам. Уговор помнишь?.. – Смиренно-выжидающе косит из-под полуопущенных ресниц, и губы по привычке облизывает. – Каждый своей жизнью живёт: каждый себе ровню ищет и с ним отношения строит, и нервы друг другу впредь не треплем.
- Помню, мы и дождаться «Выпускного» договаривались. – Едва касаясь, указательным пальцем по руке моей вдоль вены пульсирующей скользит. Ни на йоту не понимает, насколько опасен этот маневр.
- «Выпускного» дождаться я предлагал ещё до того, как ты призналась, что с Игорем у вас уже Всё было! – Отталкиваю её от себя – злится.
- Да, не отрицаю, всё было, но всё же было не просто так... – Ага, давай ещё начни мне про любовь заливать. Расскажи, как большая и чистая любовь ко мне вынудила лечь под другого. Давай, я готов – уже ни во что не верю! – Вы избавлены от, присущего женской физиологии, дискомфорта. – Заткнись, тебя заклинаю! – Да и бревном я, уж точно, не окажусь. Вам будет хорошо, приятно… Вам даже может понравиться. – Звучно сглатываем. – Во всяком случае, я постараюсь. – И нервно, протяжно выдыхает. Видимо, опасается оказаться недостаточно убедительной.
- Да, будь добра, потрудись встать и свалить - вот это мне точно понравится! – ору на неё на чем свет стоит, а у неё ни один мускул не дрогнет.
- Виктор Михайлович… - сипит отчаянно, сжимая в кулачке ткань моей рубахи.
- Иначе манатки твои в окно вышвырну!
- Валяйте. - На «слабо» берёт, ты посмотри!..
- Лена.
- Виктор Михайлович. – И долго в «Гляделки» играть будем?! Бдительность мою снижает. Оборону пробивает. И уже не только на словах… Одну ладошку на колено моё кладёт, другой за подбородок моё лицо к себе разворачивает. Целует меня. Целует не спеша, чувственно... Терпко. Таю. – Я люблю Вас… - Мы чуть отстраняемся друг от друга, но продолжаем дышать общим воздухом. Поднимаю веки, мой взгляд тонет в, рубашечного кроя, декольте её платья – внутренние, потайные крючки не зацеплены. Зараза. Распятье и медальон. Молочная, атласная, упругая кожа. Алый, упрямо вздёрнутый, сосок. Эта провокаторша и сегодня без бюстгальтера. – Я же нравлюсь Вам, признайтесь? – Лукаво улыбается. Хитрюшка – она же сейчас не о чувстве моём, не о явной симпатии, а об очевидном желании. Её рука скользит по моему бедру. Она уверенна, решительна, отчаянна… Смела и откровенна.
- Это платье тебя уродует. – Хмыкает, склонив голову к моему плечу, и оттопыренный ворот платья демонстрирует уже чуть ли не половину её обнажённого тела.
- Сама знаю. Мама прислала – не могла ни надеть. – Её пальчики уже рубашку мою расстёгивают.
- Тебе платья только в пол носить можно. – Ухмыляется, встаёт передо мной.
- Что, кривые?! – Подол почти до трусов задирает, осматривая собственные ноги.
- Наоборот – все мужики на твои коленки слюнями захлёбываются. – Весь вечер это наблюдаю – в глотку каждого похотливого кобеля готов вцепиться, да сам давлюсь. - Поэтому – только в пол. – Моя бы воля: в парандже бы ходила!.. Но толку то?!
- Все?! И Вы?.. – Губы облизывает и расплывается в самодовольной улыбке, как бы смакую своё явное превосходство. У колен моих на пол опускается, поджав под себя ноги. – Вы… - Подаётся вперёд и шепчет мне в губы. – Вы одним только взглядом меня раздеваете. – Едва касается моих губ.
- Кулёмина, ты себе лишнего не позволяешь?! – строго её одёргиваю, дабы пристыдить, она лишь уголок губ кривит, да облокачивается об мои колени.
- Позволяю… - Её руки с моих колен по моим бёдрам, не касаясь ремня, под рубашку… Ласкает меня, целует… Чувственно, бескомпромиссно, провокационно… Сама уже тяжело дышит, постанывает невзначай… Отвергнуть её сродни самоубийству. Я в девичьем плену. В плену её аромата, её тепла… вкуса её губ… Остатки рассудка тают, оголяя во мне природного зверя, от её дыхания на моих губах… Не могу ни отвечать ей. Отвечать стараюсь без особого энтузиазма – лишь следую за ней. Терплю. Из последних сил терплю. Молю Бога дать мне сил, выдержки, терпения… Внутри всё клокочет – того и гляди к чертям растерзаю её.
- Нет! – Перехватываю девичьи ладони, когда те накрывают пряжку моего ремня. – Остановись! – Больно сжимаю Ленкины запястья – она чуть шипит. – Я не ручной зверёк – играть со мной! Я мужик – и такие шутки со мной не катят! И я не всегда добрый и заботливый! Я Далеко небезобидный!.. – Глаза почти чёрные, грудь вздымается от глубокого, рваного дыхания, губы влажные, припухшие, приоткрыты, щёки алеют. Взглядом меня ласкает, умоляет... Себя отдаёт. Чёрт, до судорог хочу Ленку!.. И в принципе, и сейчас, и всегда… Но нет. – Моему терпению есть предел. Лена, у тебя меньше минуты, чтоб собрать свои вещи и бежать отсюда, не оглядываясь. – Мириться с повзрослевшей Кулёминой рядом мне давно помогают жёсткий спорт да контрастный душ, а сегодня на десерт ещё и коньяк. Она поднимается с колен, но лодыжки её я по-прежнему лицезрю. Какое-то время растираю лицо руками, так и не услышав удаляющихся шагов, поднимаю голову. Стоит ко мне вполоборота, подмышкой у себя ковыряется. Что?! Молнию расстегивает?! В мгновение ока с Ленки слетает и платье, и бельё.
- Я люблю тебя. - Стоит передо мной во всей своей красе, выпрямив плечи, чуть склонив голову. Смотрит на меня так, что я не просто верю в её любовь, но и плюю на все условности, на свои обязательства, на её распущенность…
Одним рывком прижимаю девчонку к себе. Как ошалелый, терзаю её губы в грубом, голодном, торопливом поцелуе. Руками плечи её сжимаю. Она доверчиво закрывает глаза. Сквозь поцелуи победно улыбается. Довольная – добилась своего. Провокаторша моя любимая!.. Любимая?! Да, когда-то я любил её. Хорошо, я люблю Кулёмину. Всегда буду любить… но это не важно. Важно, что Ленка есть здесь и сейчас, и впредь в моих руках ей не быть. Не прерывая поцелуя, спиной веду её вперёд – покорно вторит каждому моему движению, доверяет. Икрами упирается в препятствие. Рубаху с плеч стягиваю, кидаю на маты. Продолжая её целовать, торопливо избавляюсь от штанов. Девичьи реснички чуть подрагивают, но глаз не открывает. Захлёбываюсь желанием. Желанием Ленки!.. Укладываю любимую, продолжая целовать, её лопатки едва касаются ложа, а я уже погружаюсь в неё.
О Господи! Боже ты мой праведный!.. Нет! Нет! Нет! Только не это!.. Замираю. Её вскрик рассекает моё взбесившееся сердце. Слёзы крупными брызгами из её ошарашенных глаз. Реки, нескончаемые потоки горьких слёз. Ненавижу. Ненавижу! Ненавижу, чёрт её подери!.. Понимаю, сейчас Кулёмина испытывает самую ужасную боль в своей жизни, но она и понятия не имеет, что я с дури мог и ещё больше боли ей причинить. Животное желание в купе с дикой злостью – я мог её растерзать, разорвать, как зверь проклятый!.. Но мог бы и заласкать до сумасшествия, до помутнения рассудка. До такого исступления довести, что она сама бы просила, умоляла!.. И рыдала бы не от боли, а от наслаждения. Если б я знал, если б она меня не торопила… Всё было бы иначе... Без капли злости и боли... Если бы не её ложь… Ненавижу ложь. Ненавижу – и она это знает. Не о чем сейчас говорить – сама себя предложила, пришла и нагло отдалась - подложилась!.. Ненавижу. Всё испортила. Всё испоганила. Всё уничтожила. Тварь!..
- Мне не больно, – хорохорится, храбрится!.. Неужто боится, что всё окончится не начавшись? Слишком долго я обездвижен и молчалив. Смело всматривается в мои глаза. Нет, девочка, не переживай – сегодня я от тебя не откажусь. Не смогу.
- Так и врезал бы – не больно ей!.. – Резко кулак в маты впечатываю, вплотную с девичьим лицом - вздрагивает. Зажмуривается и отворачивается.
Изо моей спины льется мягкий свет и деликатно очерчивает дивные изгибы… Благородный профиль: аристократичный носик, губы эти красивые… рисованные словно… Проступающие ключицы… фарфоровая грудь с вершинками-ягодками… Губы рефлекторно облизываю. Нервно сглатываю, подавляя свой пыл. В горле пересыхает. Впалый рельефный животик… Красивый… Чуть пульсирует… Налившиеся бетоном, стройные, дивные бёдра смиренно обрамляют меня… До чего же моя Ленка прекрасна!.. Любуюсь.
До скрежета в хребту хочу Кулёмину. Но терплю. Ниже пояса я камень. Господь, дай сил, дай терпения, как можно дольше оставаться парализованным! Умоляю, в моём-то состоянии!.. в нашей-то ситуации!.. Молю тебя, даруй мне выдержки – позволь пред девочкой моей за боль искупиться!..
Чуть выравниваю дыхание. Руки мои мягко, ненавязчиво поглаживают её одеревеневшие бёдра, опускаются ниже... Едва касаясь шелковистой кожи, скольжу по её напряжённому телу: пресс, грудь, шея, кошачье место чуть ниже затылка… Запускаю пальцы в волосы… Сама неосознанно к рукам моим ласкается – от умиления насквозь пробирает. Стираю с её румяных горящих щёк слёзы – она и сегодня без капли макияжа. Подушечкой большого пальца по губам её скольжу. Дразнящие ласки не проходят даром. Мышцы девичьего лица расслабляются. Ленка протяжно выдыхает, губы свои облизывает. Убираю от её лица прилипшие волосы. Украдкой на меня поглядывает. Ресницы дрожат. Сама вся дрожит. Боится. Поздно бояться. Поздно… Стесняться тоже поздно…
Склоняюсь к Ленке. Носом в волосах её утопаю. Их запах вдыхаю. Её запах!.. Вкусная. Постанывает с мягким придыханием. У меня внутри всё клокочет. Девичье лицо осыпаю воздушными поцелуями. Я всё исправлю, девочка моя. Я постараюсь всё исправить.
Сверхчеловеческое терпение на пределе – того и гляди, разорвёт к чертям. Крышу сносит безбожно, но не позволяю себе ни одного лишнего движения. Чуть увереннее скольжу ладонями с лебяжьей шеи ниже… Впадинка меж грудей уже в испарине… Невольно улыбаюсь. Выпирающие ключицы, острые плечики… Внешняя сторона рук… Пальцы наши переплетаю. За голову завожу её руки. От запястий по внутренней стороне тонких, но сильных рук к груди возвращаюсь. По рёбрам, как по струнам, пробегаюсь, едва касаясь пальцами. Она отзывается – протяжно мурлычет и чуть дугой выгибается. Талия. Впалый животик. Изгиб бедра…Сколько она меня целовала? Теперь её целую я: глубоко, жадно, голодно!.. Руки мои с острых коленок спускаются ниже… Вздрагивает. Протяжно выдыхает. Едва всхлипывает. Девичью грудь руками накрываю – пропадает пропадом, настолько аккуратная. Немного ласки, и в мои ладони упираются затвердевшие вершины. Улыбаюсь в Ленкины губы. Было у неё всё, знает она всё, умеет!.. Да чёрта с два! Кулёмина об анатомии собственной знает не больше учебника биологии, похоже - и то забыла! Придушил бы, по стенке бы размазал – зла не хватает!.. Сама не знает ничего, только вот природа её на ласки мои отзывается мгновенно…
Ленка несдержанно вздрагивает, дёргается, но из-за боли тут же замирает. Жалобно всхлипывает, искренне не понимая всей силы провокации, постанывает.
- Привыкла? – Губу нижнюю закусывает и стене торопливо кивает. – Ну, терпи теперь… - Полностью погружаюсь. Вздрагивает. И опять слёзы градом. Напрягается. Каменеет вся. Её пальцы стальными спицами между нашими животами. Отстраниться пытается. Ускользнуть сквозь мои руки. – Терпи… - шиплю в её сжатые от боли губы. – Хотела, просила – терпи теперь!.. Терпи. – Ревёт. – Терпи – тебе говорят!.. – хрипло рычу, ненавидя да проклиная и Ленку, и самого себя.
Бескомпромиссно за бёдра девчонку к себе притягиваю. Шипит сквозь зубы, брови хмурит, плачет почти неслышно. Двигаюсь плавно, медленно, тягуче…. Подслащиваю горькую боль любимой поцелуями: губы… овал лица… мочки ушей… шейка… грудь… Ленка, наплевав на боль и слёзы, с энтузиазмом принимает меня – ради меня одного только и терпит. Ни в силах и дальше сдерживаться, чуть ускоряюсь. Но, по всей видимости, это только для меня Чуть. Ленка же в голос теперь откровенно рыдает – сердце разрывается. И я понимаю: подохну, если сейчас всё закончится. Замираю. И уже не беру её отчаянно, властно, голодно, а ласкаю. Ласкаю мягко, нежно, воздушно… Бережно… Поцелуями терпкими успокаиваю, пощады вымаливаю. Мои усилия над самим собой не напрасны. Лена, в благодарность ровно, прекращает рыдать, мурлычет невзначай, постанывает смущённо. Острую боль всё же вымещает горькое возбуждение с намёками на возможное сладкое наслаждение. Наш первый и последний раз. Наша единственная близость. Все свои последние силы, всю свою нерастраченную страсть, всю свою обречённую нежность, всю свою скрытую любовь к Ленке наконец-то спускаю на неё же… Вытворяю с девчонкой всё мыслимое и немыслимое лишь бы остаться лучшим и главным мужчиной в её жизни. Лишь бы нашу близость она и спустя сутки, и спустя двадцать лет вспоминала ни с болью и омерзением, а с трепетом. Как же она прекрасна…Как же я мог бы её любить. Если бы только она сама всё ни испоганила!.. И ни только сегодня… Если бы!..
После сажусь к ней спиной. Дыхание восстанавливаю. В голове гулкая тишина. Вдруг вздрагиваю от её губ на спине своей - узоры вырисовывает.
- Ты хотел «Выпускного» дождаться – я дождалась. – Лбом в лопатку мою упирается. – Мы вместе теперь?.. – то ли спрашивает, то ли царствует, спускаясь ладонями с моих плеч по рукам.
- Это ничего не меняет. – Напрягается. – Спи и дальше, с кем хочешь. У меня через месяц свадьба.
- Вот именно – через месяц!.. Всё отменить можно! Я люблю тебя, а ты – меня! – Передо мной садится. Лицо моё ладонями накрывает, вынуждая в глаза её стеклянные смотреть. – Пошутили – хватит. Как мы друг без друга всю жизнь проживём?
- Я не люблю тебя и никогда не любил, - нагло вру её лбу.
- Ты признавался мне в любви! Сам! – кричит осипшим голосом.
- Я лгал. – Ни в силах видеть боль в её глазах, смотрю вдаль поверх девичьей макушки. – Не лгал. Ошибался. Просто привык, что ты рядом всегда… Мне надо было о ком-то заботиться, чтоб нужным себя чувствовать, полезным. Чтоб смысл какой-то был. – На расстоянии в полруки чувствую, как сердце её галопом заходится. – Привычка, да и чисто внешне ты мне нравишься. Ничего кроме…
- Нет любви, значит? Желание только? – Хриплый голос дрожит. По алым щекам скатываются крупные слёзы – думал, не осталось. – Хорошо, я согласна: можешь не любить меня – только иметь. – Сопли на пол-лица размазывает локтём. Глаза кулаком утирает. - Главное – рядом будь, со мной будь, моим будь. Я за двоих любить буду.
- Мне не нужен секс с малолеткой зелёной. Мне семья нужна полноценная. Женщина настоящая: взрослая, мудрая, привлекательная, заботливая. Жена, мать, хозяйка, друг.
Чтоб не только в койне, да на кухне, но и для души, чтоб и поговорить, и помолчать о чём было, и чтоб пред людьми не стыдно.
- А я тебе не секс предлагаю. – Головой качает с упрёком. – Вернее, Не только… секс. – Как же неприятно ей это формальное, грубое слово. - Я буду для тебя всем: и любовницей, и женой, и хозяйкой, и другом!.. Я всё для тебя буду делать: уют создавать, кормить, ублажать!.. – Кулёмина себя предлагает. И пусть мне, но… Как же тошно от этого!.. - Да, ты не любишь меня, но я же тебе не омерзительна. Ты же сможешь есть мою еду и ложиться со мной в одну кровать, разговаривать со мной, в одном доме жить… Общие будни, праздники… - Её лица касается лёгкая, мечтательная улыбка. - Помнишь, после боёв меня выхаживал?.. – На мне все желваки уже ходуном ходят. - Почти семьёй были – тоскую по тем временам. Всё! Теперь я уже не ребёнок. Я – женщина! Твоя женщина… - Утыкается лицом в мою грудь. За плечи обнимает. – Я очень-очень-очень сильно тебя люблю! – шепчет мне в самое сердце. - Почему ты и сейчас мне не веришь?! – Грубо отшвыриваю её от себя, она колени к груди прижимает и теперь в них своё лицо прячет. Чуть слышно плачет какое-то время. Резко вскидывает головой. - Не любишь – не люби. Я смогу без твоей любви, я без тебя не смогу. Моей любви хватит на нас двоих с лихвой. Я очень сильно люблю тебя, правда… - Да, если их с Игорем шашни – это такая ко мне любовь, то в гробу я её видел! - Хочешь детей – детей рожать буду!.. – Зло ухмыляюсь. – Я серьёзно! Я готова рожать! Рожать от тебя. Для тебя… – Кладёт ладонь на мою щеку. Брезгливо сбрасываю её руку. - Мне плевать на молодость, семью, карьеру, друзей… Мне ничего не нужно – мне ты один нужен!.. – Угу, я один. Последние полгода именно это «подтверждают» – такими темпами она либо сбежит, оставив нас с грудничком, либо я рога коллекционировать буду всю жизнь. Да и жизни-то у нас ни черта не выйдет – каждый день на разрыв аорты, что ни по её - скандал. Я – мужик, и ни в моих планах пресмыкаться. Это сейчас она речь складную толкает, а что на деле будет?.. Не уживёмся. Да и давно я решил всё и определился. Ленка перебесится, а мне семья нужна.
- И для тела, и для души, и для жизни – для всего женщина у меня есть. Я невесту свою и хочу, и люблю, и уважаю. Гармония у нас. – Перевожу дыхание, собирая последние крупицы сил. - Яна не просто так в больнице лежит. Она на сохранении: Яна беременна, у нас будет ребёнок. – Заряжает мне звонкую пощёчину, по лицу её вновь беззвучно катятся крупные слёзы. Отчаянно хлещет меня по щекам. Побои сношу смиренно, но когда она начинает крыть меня проклятиями, перехватываю её руки, больно сжимая их в стальных тисках своих горящих пальцев – синяки останутся. - Я преподал тебе последний урок - теперь ты всё знаешь и умеешь! Живи - с кем хочешь, ешь – с кем хочешь, спи - с кем хочешь!.. Вперёд и с песней! Меня в покое оставь! – Только отпускаю её – вновь замахивается, не прикладывая и капли своей силы, лишь корректирую траекторию её движения, да сам уворачиваюсь. На ноги поднимаюсь, оглядываюсь на неё. Валится на маты, захлёбываясь рыданиями. В аккурат лицом в мою рубаху - всё равно, что котят беспутых носом тычут, когда те напакостят.
- Зачем ты со мной Так? – Всхлипывает. – За что?! – Содрогается в рыданиях. – Я же люблю тебя. Правда, люблю…
- Заткнись! – ору, спешно одеваюсь, в штанинах путаюсь. - Ты меня элементарно не уважаешь! О какой любви ты смеешь говорить?! – Пряжка ремня звякает, и она завывает в голос. Каждая косточка, каждая мышца содрогается под тонкой, полупрозрачной кожей. То там, то тут следы от губ, пальцев моих проступают. – Не старайся – не поверю! Ты полгода уже ржёшь надо мной со своим Гуцуловым – беги к нему, ещё поржёте! Научилась всему, всё умеешь теперь – порадуй друга-то, порадуй!.. – кричу со злости так, чтоб она и сквозь свои рыдания наверняка меня услышала. – Одноклассника порадуй, потом – однокурсника какого получше! А там и гастроли – в каждом городе найдёшь, кого порадовать!.. – Уже захлёбывается слезами. Ревёт, как малые дети ревут во время болезни: болит, а что болит - сказать не могут. – Не бойся – боли уже не будет. Хотя… это на кого ещё нарвёшься. Но знаешь, мне плевать. Плевать, что с тобой будет дальше. Плевать мне на тебя! Плевать!.. Знаешь почему? – Заходится рыданиями, не поднимая головы, утыкаясь в мою рубаху, сжимая в кулачках ткань. – Презираю я тебя, ненавижу. Ты можешь только брать, брать и снова брать!.. Как должное – обязаны тебе, должны. Ты не отдаёшь взамен. Ты не способна на благодарность. Ты не ценишь и не бережёшь ничего: ни хорошего отношения, ни заботы, ни дружбы! Ты полгода ржёшь надо мной, кровь мою пьёшь, нервы мои мотаешь, унижаешь прилюдно. Играешься с живым человеком, как с марионеткой, словно всё тебе дозволено! А тебе ни черта не дозволено! Слышишь, ни черта!.. – Девчонка содрогается в истерике, а я всё ору и ору, испепеляя злющим взглядом её белобрысый затылок да трясущуюся спину. - Господу Богу только известно, какой ценой я всё это вытерпел! Одно радует: впредь я тебя не увижу, впредь у тебя не будет возможности отравлять мне жизнь! Меня ждёт благополучная, спокойная жизнь, счастливая семья! Семья, в которой меня будут ценить, беречь, любить. Яна даст мне всё, что не дала бы ты никогда: взаимность, благодарность, искренность, забота. А ты?.. – Стискиваю зубы, сжимаю кулаки. - Ты… Убирайся! Проваливай!..
Скрываюсь в тренерской. С размаху захлопываю за собой дверь. От силы удара та отлетает обратно. На стену облупившуюся наваливаюсь. Скатываюсь по ней. На корточках в углу сижу. Голову разрывает пулемётными взрывами, из последних сил сжимаю руками свою непосильную ношу.
Сквозь вакуум различаю шорохи – Кулёмина спешно собирается, мотая на кулак сопли. Ничего, вскоре сама поймёшь, что всё к лучшему, ещё благодарна мне будешь: рада будешь, что послал. Сколько перспектив-то без меня откроется: образование, карьера, мир поглядишь – себя покажешь!.. А я?.. Я без тебя в поле видимости хоть заживу спокойно. Да и не будет у меня возможности жизнь твою отравлять, преснить. Я себе ровню нашёл, и ты найдешь. Под гулкий грохот входной двери поднимаюсь на ноги, к столу подхожу, скручиваю пробку на бутылке. Аж ладонь стальной резьбой раню. Пью из горла. Спешно. Давлюсь. Закашливаюсь. Утираю капли на подбородке. Губы саднит от спиртов. Ставлю бутылку на стол. Граненый стакан нахожу. Продуваю посуду резким, сильным выдохом от пыли. Наливаю на два пальца. На стол стакан ставлю. Выдыхаю. В зал выхожу. Ни одной пылинки, ни одной соринки в свидетельство всего, что произошло. Лишь рубашка моя – вещдок преступления. Гипнотизируя расплывшееся алое пятно, опускаюсь на колени. Господи! Господи! Господи!.. Рычу во всю мощь голоса. Реву раненным зверем. Господи, Боже ты мой, за что ты Так со мной?..
Сминаю рубаху. В кулаке её сжимаю. Иду в мужской туалет. В железном ведре её там сжигаю – только пара растекшихся пуговиц остаётся. Голову под ледяную воду – тщётно: её проклятия продолжают рвать мне душу. Возвращаюсь в зал. Плечи от нервного озноба передёргивает. Пиджак надеваю. Подсобка переполнена парами алкоголя - бутылка открыта. На закуску налегаю, словно не едавши с полвека. Так почти всегда после хорошего секса.
- После хорошего секса… – уже вслух выдыхаю на усмешке, и махом опрокидываю стакан.
К утру всю посуду опустошаю и в хлам пьянею. Заваливаюсь спать здесь, на диване. Завтра… Завтра заживу… Пока… Пока спать.


Замолчи, заткнись, разверни овал
Своего лица в одиночество.
Я так часто заискивал, ждал, прощал,
Что теперь мне тебя не хочется.

Не звони, не плачь, не ищи путей,
Проживи жизнь без зла и зависти.
Я нашёл в этом мире своих людей,
А таких как ты - стёр из памяти.

Я нашёл любовь, без качель и драм
Эта «чистость» меня захватывает!
Я не ты, я своих никогда не предам,
Потому уходи,
уматывай!

Я был болен, слаб, но не в этом суть,
Все что было - теперь незначимо.
Я спокоен,
ведь я отыскал свой путь
(Я, конечно, как ты, мог с него свернуть)
Но я счастлив,
что не сворачивал.
Ах Астахова



Прошу не молчи, ты не со мной, ты не мой стал.
Я - твой голос, и ты немой стал.
И твой последний крик поглотил космос.
Если бы ты мог что-то сказать, ты бы нас легко спас.
Ты не со мной, ты не мой стал.
Ты - мой голос, и я немой стал.
И мой последний крик поглотил космос.
Если бы я мог что-то сказать, я бы нас легко спас.
Девочка, между нами снова пропасть -
Мы сделали больно друг другу, и мы сделали это на совесть.
Мы сошли с ума, наш мир — планета абсурда.
Друг друга не слышим давно мы - вся надежда на сурдо.
Я - твой спутник, но связь меж нами потеряна год как.
Ответ найдет тот, кто найдет черный ящик в обломках.
Я никчемный репер, ты — обреченная стерва.
Любовь умирает первой, ненависть — бессмертна.
Ты не со мной, ты не мой стал.
Я - твой голос, и ты немой стал.
И твой последний крик поглотил космос.
Если бы ты мог что-то сказать, ты бы нас легко спас.
Ты не со мной, ты не мой стал.
Ты - мой голос, и я немой стал.
И мой последний крик поглотил космос.
Если бы я мог что-то сказать, я бы нас легко спас.
Порваны связки, словно парашютные стропы.
Я пропадаю где-то, на гастролях снова.
Иду на дно, закрутившись в водовороте событий.
И от чувств к тебе больно, но я знаю, чем убить их.
Номер не определен, и кто-то молчит на том конце.
Я молчу в ответ, и это - мой немой концерт.
Слышно, как взрываются звезды, как мир рушится.
Мне лучше без тебя, но без тебя я лучше не стал, увы…
Ты смотришь в глаза, но нечего сказать.
И снова, и снова, и снова!..
И от тебя ничего, кроме боли и зла.
И мы сами это не остановим.
И спорим, что мы не сможем ни спорить.
И пусть я тысячу раз не права,
Но и ты молчишь, и от тебя ни слова -
Ты можешь хоть что-то сказать?
(Прошу не молчи…)
Ты не со мной, ты не мой стал.
Я - твой голос, и ты немой стал.
И твой последний крик поглотил космос.
Если бы ты мог что-то сказать, ты бы нас легко спас.
Ты не со мной, ты не мой стал.
Ты - мой голос и я немой стал.
И мой последний крик поглотил космос.
Если бы я мог что-то сказать, я бы нас легко спас.
(Трек: Голос
Исполнитель: Баста feat. Полина Гагарина)

---

Джеффри Тейтум садится в машину ночью, в баре виски предусмотрительно накатив.
Чувство вины разрывает беднягу в клочья: эта девочка бьется в нем, как дрянной мотив.
«Завести машину и запереться; поливальный шланг прикрутить к выхлопной трубе,
Протащить в салон.
Я не знаю другого средства, чтоб не думать о ней, о смерти и о тебе».

Джеффри нет, не слабохарактерная бабенка, чтоб найти себе горе и захлебнуться в нем.
Просто у него есть жена, она ждет от него ребенка, целовал в живот их перед уходом сегодня днем.
А теперь эта девочка – сработанная так тонко, что вот хоть гори оно все огнем.
Его даже потряхивает легонько – так, что он тянется за ремнем.

«Бэйби-бэйб, что мне делать с тобой такой, скольких ты еще приводила в дом,
скольких стоила горьких слез им.
Просто чувствовать сладкий ужас и непокой, приезжать к себе, забываться сном, лихорадочным и белесым,
Просто думать ты – первой, я – следующей строкой, просто об одном, льнуть асфальтом мокрым к твоим колесам,
Испариться, течь за тобой рекой, золотистым прозрачным дном, перекатом, плесом,
Задевать тебя в баре случайной курткой или рукой, ты бы не подавала виду ведь.
Видишь, у меня слова уже хлещут носом –
Так, что приходится голову запрокидывать».
«Бэйби-бэйб, по чьему ты создана чертежу, где ученый взял столько красоты, где живет этот паразит?
Объясни мне, ну почему я с ума схожу, если есть в мире свет – то ты, если праздник – то твой визит?
Бэйби-бэйб, я сейчас приеду и все скажу, - я ей все скажу – и она мне не возразит».

Джеффри Тейтум паркуется во дворе, ищет в куртке свои ключи и отыскивает – не те;
Он вернулся домой в глубокой уже ночи, он наощупь передвигается в темноте,
Входит в спальню и видит тапки – понятно чьи; Джейни крепко спит, держит руку на животе.
Джеффри Тейтум думает – получи, и бредет на кухню, и видит там свою порцию ужина на плите.

Джеффри думает: «Бэйб, дай пройти еще октябрю или ноябрю.
Вон она родит – я с ней непременно поговорю.
Я тебе клянусь, что поговорю».
Джеффри курит и курит в кухне,
стоит и щурится на зарю.
(Вера Полозкова - Джеффри Тейтум)






Разве я враг тебе, чтоб молчать со мной, как динамик
В пустом аэропорту. Целовать на прощанье так, что
Упрямый привкус свинца во рту. Под рубашкой
Деревенеть рукой, за которую я берусь, где-то у плеча.
Смотреть мне в глаза, как в дыру от пули,
Отверстие для ключа.
Мой свет, с каких пор у тебя повадочки палача?
Полоса отчуждения ширится, как гангрена, и лижет
Ступни, остерегись. В каждом баре, где мы – орет через
Час сирена и пол похрустывает от гильз. Что ни фраза,
То пулеметным речитативом, и что ни пауза, то болото или
Овраг. Разве враг я тебе, чтобы мне в лицо, да
Слезоточивым. Я ведь тебе не враг.
Теми губами, что душат сейчас бессчетную сигарету, ты
Умел еще улыбаться и подпевать. Я же и так спустя
Полчаса уеду, а ты останешься мять запястья и
Допивать. Я же и так умею справляться с болью, хоть и
Приходится пореветь, к своему стыду. С кем ты воюешь,
Мальчик мой, не с собой ли.
Не с собой ли самим, ныряющим в пустоту.
(Вера Полозкова – Разве я враг тебе)

 Отправлено: 05.11.18 11:40. Заголовок: Глава III … Прогно..

Глава III


… Прогнозы, как всегда, туманны, а норов времени строптив - я не умею строить планы с учетом дальних перспектив…
Жизнь – это творческий задачник: условия пишутся тобой. Подумаешь, что неудачник – и тут же проиграешь бой…
(Вера Полозкова - Стишище)





***



08.09.2026, Москва, квартира Кулёминых




Это самое странное, конечно – продолжать, как ни в чем не бывало, жить, когда ты давно в курсе всех правил.
(Вера Полозкова - Иллюзии)


По возвращению домой с порога бегу в гостиную – необходимо обсудить всё с дедулей. Мы договаривались, он ждёт меня. Закрываю за собой дверь, дед тут же выключает телевизор.
- Садись. - Хлопает по дивану рядом с собой. - Рассказывай, как всё прошло. - Усаживаюсь с ногами, подушку обнимаю.
- Всё хорошо, – уверенно констатирую, но дед недоверчиво прищуривается. – Не так хорошо, как бы я хотела. Но и готовилась я к гораздо худшему. – Смеёмся.
- Что-то вы увлеклись – я даже к ужину вас не дождался! Совсем про меня забыли! – Стыдливо отвожу взгляд. – Приготовил, как ты заказывала, макароны с рыбой под сыром. Комнаты все проветрил. Прождал какое-то время. Ждать устал - душ принял, чтоб время как-то быстрее прошло. Вас всё нет и нет. Звонить не решился – дабы не помешать ненароком. Разогрел, поел, писать садился – так мысли все не о том, телевизор вот смотрю весь вечер. Вы сами-то как, поели?
- Поели, дедуль, поели… - Обнимаю старика, в щёку его чмокаю. – Встретились в торговом центре – познакомились, пообедали, погуляли, поужинали... И вот, мы дома! – Зеваю. – Еле отбились, чтоб на такси уехать. Нас порывались до порога проводить
- Устала? – Киваю, утирая глаза. – Так, давай – рассказывай всё скорее, пока не уснула! Это у тебя, молодой, жизнь бьёт ключом; а я от любопытства до утра не усну!
- Всё началось с того, что мама опоздала. Прилично опоздала. – Закатываю глаза, выражая всю свою «благодарность». – Зачем, спрашивается, машину у клиники надо было оставлять?
- Ну, работа - не обижайся на неё. Да и на метро в обеденное время, явно, быстрее. – Треплет меня по кудряшкам. – Расскажи, лучше, как встреча прошла, про родителей твоего мальчика расскажи.
- Родители Марка люди, мягко говоря, странные. Они семь лет в разводе, но поддерживают дружеские отношения. Ради сына, видимо. Мать смылась в первые минуты знакомства. – Морщусь в брезгливом оскале. – Отец… а отец, мало того, что излишне эмоциональный – в любой момент может засмеяться или закричать, так ещё и обладает необычайно подвижной мимикой и крайне нетривиальной жестикуляцией. На нас все Так смотрели из-за него!.. – Мотаю головой, прикрывая ладонями пылающие щёки. Дед по-доброму смеётся. - Он не плохой, нет, адекватный, но… своеобразный… К нему привыкнуть надо. Ну, или просто он, как и мы, нервничал при первой встречи, вот и… чудил!..
- Вот это вероятнее всего! – Щёлкает меня по носу – точно так же, как и отец Марка сегодня. – Расскажи ещё.
- Что тебе ещё рассказать?
- Всё и в подробностях!.. – Облокачивается на изголовье, подпирает кулаком подбородок.
- Дедушка, а ты не слишком любопытен?
- Ты обещала! – Взмахивает указательным пальцем. – Речь о будущем моей правнучки! О твоём будущем! У меня же сердце за тебя болит!
- Ну, хорошо-хорошо!.. Я всё-всё-всё тебе расскажу! – Порывисто обнимаю прадеда. - Отец Марка щедр вплоть до абсурда: на обед отвёз нас ни в бюджетное кафе, как то принято в Европе, а в какой-то помпезный ресторан. Заказать был готов чуть ли ни всё меню. Во время прогулки по парку купил нам с мамой по неподъёмному букету роз – такие принято преподносить только по двум поводам: либо свадьба, либо похороны – мама как раз сейчас на кухне цветами занимается. М-м-м, кстати!.. После нескольких часов пешей ходьбы на свежем воздухе, ни капли не сговариваясь, мы с мамой, ссылаясь на усталость и голод, начали намекать, что пора бы прощаться. В ответ нас повезли на ужин в ресторан! Нет, ты представляешь?! – Собеседник настораживается. - Я, конечно, наслышана, дедуль, от тебя, что российские люди щедры порой до абсурда, но чтоб настолько, да ещё и в первый день знакомства!..
- Он, должно быть, хотел произвести на вас положительное впечатление, да и загладить побег супруги. – Дед способен в поведении любого фрика разгадать логику, но здесь не могу с ним ни согласиться.
- Возможно, ты и прав, дедуль. – Пожимаю плечами. – Хотя… не знаю, насколько впечатление положительное, но то, что оно яркое, это точно. – Смеёмся. Собеседник аж очки снимает, утирая слёзы.
- А имена-то их ты хоть запомнила? – Морщусь – терпеть не могу, когда дед меня строит. – А то всё: он, она… мать, отец Марка – непорядок!
- Мама - Яна Ивановна. Папа – Виктор Михайлович. Забавный такой мужик!.. – Прадед моментально меняется в лице. Даже очки на нос возвращает. – Про мать ничего не успела понять, а отец Марка как-то сразу мне очень понравился. При всём своём шутовстве, он приятный очень, надёжный, искренний – настоящий какой-то!.. Мне с ним комфортно. Ему от чего-то сразу и безоговорочно доверяешь. Ни капли сомнений в нём. Меня к нему даже как-то тянет – ну не так, как влечёт к самому Марку, разумеется, но так, словно будь он моим отцом, понимаешь? – Кивает, но явно не в согласие со мной, а скорее в такт собственным размышлениям. – Хотя… откуда мне знать, как это «словно отец»?.. – Кладу на колени деда подушку, сверху опускаю свою, тяжёлую от впечатлений, голову. – Не было, нет и никогда не будет у меня отца… - Всхлипываю. Дед опускает дрожащую руку на мою голову. – Хорошо хоть вы у меня есть: ты, Никита, Серый… Хм, хотя… когда выйду замуж за Марка, Виктор Михайлович будет и мне почти отцом. Как думаешь, Марк же поделится со мной?
- Поделится-поделится… - И кудряшки мои перебирает. - Так подожди, Виктор, говоришь, Михайлович?.. А фамилию их помнишь? – Поднимаюсь, вглядываюсь в, затуманенное размышлениями, лицо прадеда.
- Э-э-э… Степановы… Нет, не Степан. – Дабы быстрее выудить необходимую ассоциацию, мотаю головой. – Лес, поле, пустыня… Что ещё бывает? Что-то такое похожее… Вечно забываю фамилию Марка. Увижу, услышу – пойму, о ком речь, а так сходу сама вспомнить и не могу. – С поражением кусаю губы.
- Степь? – Собеседник замирает, словно в предвкушении нечто жуткого.
- Да, дедуль, Степновы! – Дед хватается за сердце. – Мать, правда, на девичьей фамилии остаётся (это из-за работы, научных трудов и публикаций – она какой-то первоклассный то ли психолог, то ли психотерапевт) – Малахова Яна Ивановна. Отец – Степнов Виктор Михайлович, он - тренер по командным видам спорта. – Какое милое совпадение. Было бы интересно с ним про спорт поговорить. А то, как из Берна вернулась – ни игру не с кем обсудить, ни мячиком перекинуться. - Они лет на десять младше Веры с Никитой и лет на десять старше мамы. – Надеюсь, адреса, телефоны и номера страховок дед не запросит предоставить ему в ближайшие пять минут. - Сколько с Марком встречаюсь, никакого дела до его родословной не было, главное: он есть и он мой!.. А он, видите ли, Степнов Марк Викторович! Нам ни до формальностей – правда! Мы просто наслаждаемся обществом друг друга – и всё!.. – Сквозь запал собственных эмоций до меня наконец-то пробирается ужас происходящего – прадед едва ли ни в шаге от приступа: бледный, почти не дышит, вздутые вены отчаянно пульсируют. Подобное с ним часто случалось лет шесть – семь назад. С тех пор живём мы в целом спокойно. Что же сейчас служит провокатором?..
- Мать!.. Скажи матери, что зову её. И капли пусть с собой возьмёт. – Срываюсь со всех ног.
- Мам, там деду плохо: тебя зовёт и капли просит. – Сама – спортсменка, а добегаю из зала до кухни - и дышу, как паровоз. И понять не могу, что в большей мере провоцирует стресс: страх за здоровье деда или мерзкое, липкое, отдающие гнильцой, предчувствие, будто мне неведомо о Степновых нечто нелицеприятное, что старшему поколению нашей семьи почему-то известно по умолчанию.
- О чём говорили? – Окидывает меня строгим взглядом.
- О родителях Марка. – Да, кстати, а почему о нём самом мы не говорили? Неужели, наши отношения в этом доме всерьёз не воспринимают?!
- Так, ясно. – Ополаскивает руки, наливает в бокал воды, берёт из шкафа пузырёк.
- Мамуль, я не виновата! – Попытка оправдаться не засчитана.
- Займись цветами, а после сама ступай в душ! - кричит на ходу, не оглядываясь, и плотно дверь за собой закрывает. Да…

***


Все слова переврутся сплошь,
А тебе за них отвечать.
Постарайся не множить ложь
И учись молчать.
(Вера Полозкова - Памятка )

Залпом опрокидываю содержимое бокала, что заботливо предлагает мне внучка. После та измеряет мне давление. И чуть погодя, ещё раз. Все действия в полнейшей тишине. Легчает. Набираю полную грудь воздуха.
- Говоришь, Адель родила от одноклассника того чернявенького - Игоря Гуцулова? – Кивает и отворачивается, глаза стыдливо отводит. – Мы уж почти год в Москве - чего ж дочку с отцом не познакомишь?
- Ни к чему это. У него, наверняка, семья - не стоит вмешиваться. Не хорошо это.
- А деда родного дураком всю жизнь выставлять – хорошо?! А сестра с братом дружат - хорошо?! – на эмоциях захожусь хриплым криком.
- Не кричи, прошу тебя, не хватало, чтоб она услышала. – Проверяет, нет ли кого под дверью, и плотнее её прикрывает. – Да, Он - её отец, но он - Ему не сын. Так что, успокойся – ничего криминального не происходит.
- Всю жизнь, всю жизнь я подозреваю – сердце моё чувствует! Как две капли воды: кудри её густые, как смоль, чёрные; глаза в два огромных миндаля, как море, синие; улыбка от уха до уха, рисованная; подбородок упрямый; овал лица – всё как с отца, Ей Богу, списано!.. Радует, что нос твой. Мужику – ерунда, а девчонке «Римский профиль» всю красоту бы убил. – Внучка стыдливо проглатывает смешок. Отмахиваясь от помощи, встаю с дивана и не спеша подхожу к окну. Дышу у приоткрытой створки. Опираюсь о подоконник. – Всю жизнь молчать, всю жизнь скрывать, всю жизнь лгать!.. Что за жизнь-то такая?!
- Дедуль… - Леночка подходит ко мне, по плечу меня гладит. – Прости меня. Прости, ради Бога, непутёвую. Только, прошу, не нервничай, не расстраивайся – береги себя.
- За что мне тебя прощать-то? Сама человеком стала достойным, меня, старого, не бросаешь. Только вот как подумаю, обоих бы высек!.. – Хриплый смешок в ответ. – Высек бы, высек! Но какая девчонка получилась, ты посмотри!..
- Мы решили Адель не говорить ничего. – Вот так на!.. Взбешивает меня сие заявление ни на шутку. – Хотя бы пока… Адель, Марк, Степнов - всё слишком сложно. – Да… Дело ясное, что дело тёмное. В знак поддержки сжимаю ладонь внучки.
- Расскажи мне… - Смотрю в окно на наше отражение в обрамлении позднего, тихого, едва осеннего, ещё почти летнего, тёплого вечера.
- Что тебе рассказать? – всхлипывает у меня на плече.
- Расскажи, как так получилось, что Адель у вас получилась? – Вмиг камнем обращается. Холодным, несокрушимым камнем.
- Дед, давай не будем. Не сегодня. – Да когда же, если не сегодня?!
- Елена. – Бескомпромиссно сжимаю её оледеневшую ладошку на своём плече.
- И не проси. Не хочу и Не Могу обсуждать Это с тобой. – Резко отстраняется. Меня аж в сторону уводит. Хватаюсь за оконную ручку.
- Да в подробностях-то и не требую, дело тут в другом… - Впервые после разоблачения удаётся в глаза её потерянные посмотреть. - Этот щенок обещал мне, что не тронет тебя! Скажи, он что, против воли - силой тебя взял, изнасиловал?! – Внучка вмиг заливается слезами, отрицательно мотает головой. – Ты не бойся – ты скажи мне! Придушу мерзавца, придушу – мне бы только до него добраться! Доберусь и, как есть, придушу!..
- Не надо, дедуль, не надо… Не трогай его – себя береги! Он не стоит твоего здоровья, дед, он не стоит!.. – Трясётся осиновым листом на ветру. Ревёт, как давно не ревела.
- Придушу, придушу! Мне терять нечего! – Леночка ещё пуще ревёт, обнимаю её, по спине поглаживаю – успокоить пытаюсь. – Я же слово с него взял, что не тронет он тебя – до совершеннолетия твоего, до свадьбы вашей не тронет!..
- Что?.. Вы и Это обсуждали?! – Вырывается, не скрывая брезгливого шока. – Дед, как ты мог?
- Как мог? Как мог?.. Я же люблю тебя! Ты - моя родная внучка! На тот момент я единственный нёс за тебя ответственность, в конце-то концов! Я видел, что происходит; понимал, к чему это ведёт!.. И ни вмешаться-то уж точно не мог!
- И… и что он тебе обещал? – От шока одномоментно рыдать прекращает. Вся во слух обращается.
- Он обещал, что готов ждать год, два, три… Да хоть пять лет!.. Лишь бы ты была готова морально и, прости за откровенность, физически. Ты же ребёнком на тот момент была! Да – взрослым, самостоятельным, сознательным, рассудительным ребёнком, но Ребёнком!.. Степнов всё чётко спланировал: выпускной – признаётся тебе в чувствах, летний отпуск родителей в Москве – просит у них твоей руки, диплом о высшем образовании получаешь – свадьбу играем. – Из изумрудных глаз внучки россыпью катятся бриллианты слёз.
- Когда вы об этом договаривались? – Слёзы её свежим платком утираю. Всхлипывает.
- Осенью одиннадцатого класса этот разговор был. – Усаживаю внучку на диван, сам рядом сажусь. Ледяные ладони её в своих дрожащих отогреваю. – Только наша история закончилась: с моим лохотроном и вашими боями, я из больницы выписался, ты в школу вернулась… - Перевожу дыхание. – Ты на уроках была, я дома роман писал, Степнов твой заявился!.. – С кончика девичьего носика слетает одинокая крупная слезинка. – В чувствах к тебе признался. На этом же месте готов был в глотку его вцепиться!.. Но он убедил, что зла тебе не причинит, против воли тебя не тронет, что действительно любит тебя по-настоящему, семью с тобой хочет. Я с него клятву взял, что не осрамит он светлую любовь вашу своей животной страстью!.. Не верить, не доверять Виктору оснований у меня не было. Дружба ваша, взаимность очевидная… - Внучка смущается. – Он для всей семьи нашей давно был родным!.. Поддержал я его решение повременить с признанием, чтоб не смущать тебя, не пугать… чтоб школу спокойно закончила ты без нервов, не отвлекалась чтоб, понимаешь? – Суетливо кивает. – Но всё пошло ни по нашему сценарию. До сих пор в голове не укладывается: будучи влюблённой в Степнова, ты увлеклась Гуцуловым. Времени стала с ним много проводить. Слишком много. Со мной обсуждать дружбу с этим мальчиком ты категорически отказывалась, запреты для тебя ничего не значили, любая попытка поговорить, вопрос хоть какой-то задать, совет маломальский дать - протест. Я запаниковал. Виктора на разговор вызвал. Он и без меня всё своими глазами прекрасно видел и понемногу уже начинал сходить с ума. Убедил Степнова: единственное, что может повлиять на ситуацию, его признание. Боялся, что ты из любопытства, из вредности своей наворотишь ошибок, о которых сама потом жалеть будешь. Гуцулов бы натешился тобой, натешился бы и вышвырнул, а сам бы дальше пошёл!.. Переступил и не оглянулся бы!.. Ты бы сама локти кусала, да поздно бы было…. а Виктор?.. Виктор бы не смог тебя простить. Не смог бы вынести эту боль. Не смог бы пережить эту трагедию. Ну, так, собственно, и вышло… Позже. Позже всё оно так и вышло… - повторяю, скорее, самому себе, покачивая головой в такт недобрым мыслям. - Степнов признался – ты бегать от него начала, потом вы сделали вид, что того разговора не было. – Смотрит на меня, как на провидца. - Да, внучка, да, я всё знаю!.. Говорю же, мы с Виктором были предельно откровенны. Вроде и дружба ваша прежняя при вас осталась, но вот только всё равно под откос всё пошло. Ситуация непростая… Характеры у обоих – ни дать, ни взять!.. Гуцулов этот проклятый опять же под ногами мельтешил!.. После Новогодних каникул вы и вовсе врагами стали. Знаешь, внучка, а это я во всём виноват!.. – Качаю головой от досады. – Виноват.
- Да в чём ты можешь быть виноват, дедуль? – К плечу моему прижимается доверчиво. – Не выдумывай!..
- Виноват, Леночка, виноват… - Обнимаю её крепче. – Это же я своими руками Степнова к Малаховой подтолкнул.
- В смысле?! – Резко вырывается из моих объятий, задаёт бесцельный крюк по центру комнаты, опускается в кресло напротив. – Ты?.. Постой, ты надоумил Степнова на Яне Ивановне жениться? Ты?!
- Не так всё, Леночка, было, не так… Я не умышленно, не понимал я, что творю!.. – Внучка шумно выдыхает и прячет лицо в раскрытых ладонях. - Мы оба уже в отчаянии были. Любую попытку на беседу откровенную тебя вывести ты в штыки воспринимала. Да что говорить – сама всё помнишь!.. Настоял я, что нужен нам совет специалиста, совет женщины – понять, что в голове твоей девичьей, бедовой творится. К тому времени Степнов уже «лечился» у Малаховой от своей к тебе «неправильной» любви – ну, ещё до того как мне всю ситуацию обозначить. Она в курсе была, решили коней на переправе не менять. Прости меня, дочка, прости…
- Это выбор Степнова. И в этом нет твоей вины. Ты же всё время только как лучше хотел. – Отнимает руки от лица. Всхлипывает. Дыхание переводит. – Так, давай-ка, ещё раз давление тебе измерим. – Отмахиваюсь. – И не спорь!.. – Надевает на мою руку манжет аппарата, производит все необходимые манипуляции. Выдыхает с облегчением. – Нормально всё. Слава Богу.
- Леночка, скажи… - Перехватываю внучку за руку, обрывая её намерение встать с дивана. - До тех пор, пока схожесть Адель с Виктором не стала очевидной, ты и, правда, сама считала её отцом Гуцулова?
- С Игорем у нас ничего Такого не было. Степнов был первым и… - И со стыда не знает, куда бы спрятаться.
- Постой, а как же Новогодняя ночь?! Я же своими глазами видел!..
- Что ты видел? – Подходит к зеркалу, платком моим с глаз своих улики слёз устраняет.
- Вернулся от Данилыча, тебя хотел проверить, за дверь заглянул, а там!.. Вы с Игорьком спите. – Улыбается мне через отражение.
- Дед, в том-то и дело, что мы просто спали. – Оглядывается и подмигивает мне по-хитрому.
- Постой, а как же?.. Я видел! – Возвращается в кресло напротив, руки свои на колени мои кладёт.
- Что ты видел? – Поджимаю губы. Уже сам не рад, что довел разговор до столь высокой степени откровенности. – Презервативы, что выпали из кармана джинс Гуцулова? – Старый я болван. – Да, Игорь подготовился, у него были большие планы на эту ночь, но… - Моргает, прогоняя слёзы. – Слава Богу, мы не испоганили нашу дружбу. Под куранты мы целовались и назвали друг друга чужими именами. Неумышленно. Самопроизвольно как-то оно… - Да уж понятно, кто кого какими. - Выдержали МХАТовскую паузу, а потом как прыснули со смеха! Ржали мы долго и громко, искренне, от души ржали, истерически. Мы тогда смиренно приняли факт – подписали, так сказать, пакт о безоговорочной капитуляции - никакие мы не влюблённые, свои в доску кореша. Меня отверг Степнов, Игоря послала Зеленова. Фотомодель из параллельного класса – помнишь, наверное? – Суетливо киваю. – Не знаю, как Земля носит эту стерву!.. Гуцулов с цветами, с кольцом к ней чуть ли ни на коленях: «люблю – не могу!», «позволь за тобой ухаживать!», «будь моей девушкой!», «давай встречаться!». Эта коза, знаешь, что ему ответила? «Мы из разных социальных миров», «Ты – бармен, ты – прислуга! Я – Звезда!», «У меня впереди золотая карьера, у тебя никаких перспектив!», «Моя семья никогда не сядет за один стол с твоей матерью!» - ты представляешь?! – Погружаясь в раздумья, снимаю очки, растираю переносицу. – Сейчас, будучи матерью шестнадцатилетнего подростка, понимаю: другой мальчик на месте Игоря после подобного унижения мог бы и вены вскрыть, и с высотки сигануть! Что, в таком случае, было бы с его мамой?.. Гуцулова спасло одно - самого себя, да и саму жизнь, он всегда любил больше всего остального. Что касается нашей Новогодней ночи… Да, мы планировали этой ночью выпить бутылку-другую шампанского, лишить друг-друга невинности. Я, правда, сильно сомневалась: паниковала внутри и боялась… боялась, что после буду жалеть. Паниковала, боялась, но вида не подавала! Игристое нам категорично не зашло - будто фруктовая газировка стухла. – Эта нелюбовь, я бы даже сказал – неприязнь, с Леной к спиртному всю жизнь. Только, правда, весной они с Игорьком распили как-то бутылку коньяка – в тот день Лене стало известно, что Степнов и Малахова подали заявление в ЗАГС. - Толком-то и не поцеловались – так… Ржали больше. Пока я была в ванной, Гуцулов поел, боевик посмотрел. Пока он в душе был, я свой диван для нас расправила. Мы подарили друг другу пижамы – смеялись над этим совпадением!.. – Так тепло вспоминает об этом мальчике. – Я подарила Игорю пижаму – интерпретацию формы Высшей Баскетбольной Лиги, а он презентовал мне теплую пижамку с забавным ёжиком на животе, он переборщил на несколько размеров!..
- Которую ты носила во время беременности? – Утвердительно кивает в ответ. – Хороша вещица – молодец, не поскупился. – Стоит мне только призадуматься, внучка уже измеряет мне пульс. Остаётся довольной.
- Мы всю ночь смотрели фильмы на ноуте, пили вкусный травяной чай и ели Швейцарский шоколад из родительской посылки, болтали, мечтали обо всём, что вздумается. Последний Новый год, когда я сама была ребёнком, когда не была ещё, пусть даже будущей, мамой. – Молча опускаюсь перед внучкой на колени. – Дед, ты чего?! – Поднимает меня, обратно усаживает. – Ты чего это удумал, а?!
- Прости меня, это я один во всём виноват, только я один во всё виноват…
- Дедуль, ну ты чего? – Обнимает меня. – Тебе нельзя расстраивается, слышишь меня, нельзя!..
- Леночка, я Степнову такое сказал!.. Это я виноват, один я во всём виноват… - Шарахнул бы меня тогда инфаркт иль инсульт конкретно, Виктор бы Леночку не оставил, не покинул бы. Никакого от меня толку – даже помереть вовремя не могу!
- Дед, ни в чём ты не виноват, не выдумывай! Всякий раз оставляла Игоря с ночёвкой у себя, будучи уверенной: ты позвонишь Степнову, доложишь ему всё в ярких красках!.. – Улыбается виновато – так, словно извиняется, что нагло использовала меня, наивного, в своих подлых играх. - И потом… «такое» я и сама ему сказала, и гораздо раньше тебя. Нет на тебе никакой вины!..
- Доченька, да что же это делается-то?! – Меня трясёт от негодования – в считанные мгновения для меня весь мир вверх дном переворачивается.
- Дедуль, прекрати нервничать! Всё Уже случилось! Всё самое плохое уже в прошлом! Всё самое жуткое мы уже пережили! Мы справились! Сейчас это уже неважно! Сейчас ничего из всего, что мы обсуждаем, не имеет ни грамма ценности! Сейчас-то у нас всё хорошо?.. – Подмигивает и в щёку меня целует. И кого, интересно, успокаивает? – Сейчас одно важно. Сейчас мы с тобой должны Адель уберечь. И я не знаю, кто представляет бОльшую опасность: Марк или Степнов.
- Не уверен, что понимаю, к чему ты клонишь… - Потираю лоб в раздумье.
- Малахова чётко дала понять, что не намерена открывать сыну тайну его рождения. Она имеет на это право. Как мать, я её понимаю. Поэтому… либо дети дружат – и Степнов не предъявляет прав на дочь, либо… мы сообщаем Адель правду касаемо отца - и она расстаётся с Марком. Первый вариант хорош: и волки сыты, и овцы целы, но… мы же хотим уберечь Адель, да и толку-то – Степнов всё равно будет рядом!.. И что-то мне подсказывает, надолго его не хватит… - Да-да, он долго молчать не может.
- Сам Виктор что думает на сей счёт?
- Плевать, что он думает. Решать буду я. – На кого же ты злишься, внучка? На саму себя?
- Лен, он – отец, даже если ты считаешь иначе.
- Он?! Отец?! – Зло ухмыляется. – Дед, побойся Бога! Он – генетический донор, не более! – Да, по сей день сидят в её нежном сердечке слова матери ржавым серпом. – Чёртов бык-осеменитель!.. – Тяжко выдыхаю, с укором качая головой. – Не смотри на меня так! Знаю-знаю, об отце ребёнка, как о покойнике: либо хорошо, либо ничего. Поэтому и молчу семнадцать лет.
- Семнадцать лет - целая жизнь!.. Леночка, а расскажи про Виктора… - Интересно было бы его увидеть, поговорить с ним столько лет спустя. – Это же, сколько ему сейчас? Семнадцать лет прошло, а сколько тогда ему было, не припомню… - В раздумьях потираю подбородок.
- Дедуль, ну ты чего, Степнов как был семнадцать лет назад старше меня на десять лет, так и сейчас - старше меня на десять лет!.. – Ах да, точно! Вот и сама Адель о том толкует!..
- Значит, ему сейчас сорок четыре.
- О, да ты помнишь, сколько лет твоей внучке – это радует! – Щёлкаю Ленку по носу, и она расплывается в улыбке.
- Какой он сейчас?
- Какой-какой – такой же!.. Почти не изменился.
- Почти?
- Да что с ним будет-то? Лес же не валит!
- Согласен, внешность – это отражение здоровья, образа жизни… но сединой-то хоть ради приличия обзавёлся?
- Ну, седины – да, больше стало.
- Больше?! В принципе, седым его не помню! Лен, семнадцать лет назад Степнов не был седым!
- Не помню я, каким он был семнадцать лет назад. – Кому же ты лжёшь, детонька? - Поседел – это да… у него теперь такой благородный цвет волос – стальной. Стрижется коротко – волосы в кудри и не ложатся. Так что - минус одна очевидная схожесть с дочерью!.. – откровенно злорадствует. Внученька, да неужели ты готова плясать на его костях?! Не поверю!
- Не исхудал? – Усомнившись в моей адекватности, косит на меня исподлобья, словно спрашивая: «Куда уж там худеть-то?». Не помнит она, ага, как он выглядел семнадцать лет назад – верю, верю.
- Поправился килограмм на пятнадцать – но его это только красит: груда мышц и ни единого грамма жира. - Будучи в стрессовой панике, просканировала его сквозь одежду: свитер там или рубашку. И смотри-ка, не думает смущаться!.. – Постарел. Морщин больше стало – мимических по большому-то счёту. Эмоциональный же он у нас!.. Хм, да – у нас… Одет, обут со вкусом, пахнет дорого – я бы даже сказала: приятно, вкусно!.. – И опять не смущается, да что это такое?! - И в целом как-то облагородился.
- Всё также ребятишек тренирует?
- На счёт ребятишек не знаю, но то, что он не последний человек в ЦСКА, это точно. – От кого - от кого, от него не ожидал! – Там как-то всё через Малахову сложилось – так что… Правильно он жену выбрал, правильно!.. – В желании взбодрить не понятно кого из нас хлопает меня по колену. – Сумасшедшие дни: вчера я узнаю, что моя дочь тайком крутит недетский роман, сегодня... Скоропостижное знакомство с мальчиком дочери и его родителями и без того стресс, ну а когда в новых персонажах признаёшь ещё и призраков прошлого!.. Дед, мне кажется, я схожу с ума. – Обнимаю внучку. – Так всё – больше ни слова! – Вдруг резко отстраняется. Выгибаю дугой бровь, и она поясняет: - Воды не слышно – Адель скоро выйдет из ванной.
- Леночка, всё хорошо будет. – Кивает с благодарностью. Слёзы утирает украдкой. – Всё наладится, всё образуется.
- Давай-ка провожу тебя, давление ещё раз измерим, лекарство примем… - Разве что только для твоего успокоения, внученька.
Елена решает сменить мне пастельное бельё, пока относит старое, да запускает машинку в кухне, переодеваюсь в пижаму, принимаю препараты. Внучка тем временем возвращается, свежим бельём пастель мою заправляет. Беру с полки рамку с фотографией Адель, рассматриваю пристально – отца её вспоминаю… И как я мог поверить в легенду с Гуцуловым?.. Привык верить внучке, привык доверять Виктору… Привык верить этим двоим больше, чем собственным глазам. Логике привык верить, а надо-то сердцу! Сердцу!.. Лена склоняет голову к моему плечу и вместе со мной любуется дочерью.
- Ты отксерокопировала Степнова, отксерокопировала!.. – Внучка тяжко выдыхает, как бы говоря: «Хватит уже меня мучить».
- Выпил, да, таблетки? Молодец. – Сбивает подушки. – Ложись – давление измерим. – Послушно укладываюсь.
- Ленок, да не надо уже – оставь ты этот тонометр в покое!.. Хорошо я себя чувствую, правда. Посиди со мной немного – поговорим ещё, прошу тебя.
- О чём ты ещё хочешь поговорить? – Накрывает меня одеялом, окно прикрывает, на край кровати присаживается. – Если опять о Степнове, то пожалей меня, побереги - я устала.
- Ну, значит, тебе придётся набраться сил. Сил и терпения. И не только в общении со мной.
- Это ты прав. – Грустная усмешка горькой обречённости.
- Вам с Виктором удалось поговорить наедине? Не о детях, а о вас самих?..
- Дед?! – Захлёбывается возмущением. – Окстись! – Сжимает голову в тисках своих напряжённых, дрожащих пальцев. – Нас - нет, и не было никогда! Не о чем говорить! Не о чем!.. – Допустим, не о чем, но… не будет – не сказала. Ну, да ладно – время покажет. – Всё, теперь уж точно замолкаем – фен перестал работать. Сейчас Адель пойдёт мимо твоей комнаты и… - Дверь открывается, внучка расплывается в улыбке на манер: «Ну и о чём я говорю!».
- Мамуль, дедуль, я зашла пожелать вам доброй ночи и сказать, что вы и дальше можете обсуждать моих будущих родственников! – щебечет легкомысленной птичкой, опрометчиво порождая в матери гнев.
- Это кого?! – Интонация, не терпящая дурости.
- Моего будущего мужа – Марка и его родителей – моих будущих свёкров! – Закрывает дверь за собой, спустя пару мгновений гнетущей тишины вдруг резко её открывает: - А сразу после свадьбы ты, мамочка, станешь самой молодой бабушкой, а я буду называть Виктора Михайловича – папой! – Как же хорошо, что внучка сидит спиной к двери, и Адель не видит, вновь нахлынувшие, слёзы в глазах матери.
- Только через мой труп!
- Понимаю, вам всем нужно время, чтобы привыкнуть к этому факту, можете ещё раз всё обсудить, а я спать – с ног валюсь!.. – Вихрем пробегает по комнате, чмокает нас с матерью, настолько переполнена восторженным трепетом, что и не замечает очевидного напряжения, хотя… лишь делает вид, что не замечает – ей выгодно, удобно не замечать. – Сладких вам снов, люблю вас! – Неслышно убегает восвояси.
- Пожалуй, и я пойду в душ и спать, а то этот разговор «О родственниках» никогда не закончится. – Поправляет моё одеяло. Целует меня в лоб. – Спокойной ночи.
- Лен… - Останавливается в дверях на мой оклик. – Прости меня. – Улыбается и подмигивает, будто убеждая, что беспокоится не о чем. – Спасибо.
Гасит свет, закрывает дверь. Господи, да разве ж уснёшь теперь?..

 Отправлено: 05.12.18 20:14. Заголовок: Глава IV Буду искат..

Глава IV

Буду искать тебя по свету
Буду лететь навстречу ветру
Не хватит жизни, что тогда
Если это любовь — я найду тебя через века
Буду искать тебя все жизни
Моя душа твою ищет
Не хватит жизни наверняка
Верю — это любовь и я найду тебя через века
(Баста - Буду)



Со знакомства проходит пара дней, всё это время сам не свой. Не сплю две ночи. Ем по инерции, не ощущая ни голода, ни сытости, ни аппетита, ни вкуса. По большому-то счёту, кроме пожирающей изнутри чёрной пустоты, ничего и не ощущаю. Слышу лишь собственный язвительный, грубый голос, что безжалостно хрипит в голове: «Ты сам-сам-сам всё это сделал! Ты один во всём виноват!». Отвечаю невпопад. Зачастую огрызаюсь. В зеркало смотреть не могу – зарастать начинаю. Душ, зубы и вперёд – не до бритья. Вот и сегодня на работу приезжаю первым задолго до начала рабочего дня. Бесцельно склоняюсь по пустынным коридорам, залам и кабинетам, да лестничным маршам. В спортивное не переодеваюсь. За стол, дабы бумагами заняться, не сажусь. Третий раз смотрю на часы. По факту времени проходит раз в пять меньше, нежели по ощущениям. Ни в силах усмирить самого себя, спешно покидаю спорткомплекс, прыгаю в машину и нервно срываюсь прочь. Я знаю, куда ехать…
Двор Кулёминых. Со стоянки выезжает седан – его место и занимаю. Вынимаю ключ из замка зажигания и каменею!.. Из подъезда резво выпрыгивает молодой паренёк, примерно ровесник Марка, копия Кулёминой – один в один. Словно близнецы во времени разминулись!.. Или… следом за дочерью она родила сына?.. Приступ самопроизвольного удушья. Закашливаюсь до темноты в глазах. Парень придерживает дверь, из которой выходят… родители Кулёминой!.. Всё такие же. Вера гораздо моложе своих лет выглядит, Никита тоже вполне достойно, да и лёгкая проседь его только красит – статуса добавляет. Годы между нами словно стёрты. По зову души спешно покидаю авто.
- Мам, пап, я на метро – до вечера!..
- Садись – подбросим тебя до того самого метро, - настаивает отец на подходе к чёрному BMW. Любуясь единственно-гармоничной семьёй в своём окружении, погружаюсь в гипнотические воспоминания.
Серёга – Серёга… Обалдеть!.. «Ручным» его помню. Всякий раз на руки его беру, дурно становится – так на Ленку он похож. Мелькают мысли, что он бы мог быть нашим с ней ребёнком… Чуть позже. Чуть позже…
Помню, тридцатого августа две тысячи восьмого провожаем все вместе Кулёминых в Швейцарию, машину ради этого дела заправляю. Все в шоке, что, пусть старая и убитая, но она, в принципе, у меня есть. [Позже, осенью одиннадцатого класса, моя старая колымага недурно мне подсобит - деньги, вырученные с её продажи, придутся кстати. Пётр Никанорович добавит авансовый гонорар за наш роман и сделает ставку на мою победу, проплатив её предварительно, разумеется; получит десятикратный доход. Возьму лишь третью часть. И то под жёстким давлением фантаста. Это будет позже, позже…] Носимся, помню, по всему аэропорту с Ленкой – аптеку ищем. Парт. задание - пустышку купить взамен той, что стараниями девчонки на кухонном столе почивает. Первое сентября, торжественная «Линейка»: я на школьном крыльце, Кулёмина с «Ранетками» перешёптывается, руки от ветра в карманах джинсовки прячет – ту самую пустышку достаёт, усмехается собственной находке. Так и не передала матери. Да, суетливый был день, суетливый…
Чёрт, я ж Серёге - Крёстный!.. Наваливаюсь на капот. Помню, держу его месячного на руках, и все как-то чуть ли ни в голос убеждают меня быть малому Крёстным. Отчаянные попытки стрелки перевести или ветошью прикинуться не засчитываются. У Кулёминых как-то так складывается из поколения в поколение, у каждого отца рождается один сын. Ленка – первая девчонка. Разветвлений у семейного древа нет, выбирать не из кого. У Веры близких давно нет, а пятиюродные существуют лишь номинально - ни в счёт. И вообще, ближе меня и роднее у Кулёминых никого. Уже давно. Не понятно, чего ломаюсь. И тут сознаюсь: некрещённый я сам, поскольку – детдомовский. Долгое время сей факт моей биографии даже при нашем тесном общении остаётся за скобками. Не потому что стыжусь, а напротив – не терплю жалости. Думаю, они интуитивно приходят к осознанию специфики моей биографии задолго до вынужденного откровения – тактично молчат, филигранно обходят щепетильные темы. Кулёмины, надо отдать должное, лицо сохраняют: унизительно жалеть, как и высокомерно брезговать – всё это ни из их пьесы. Про них, скорее, другое: «Видят цель, верят в себя, не замечают препятствий». Меня крестит Пётр Никанорович. Чуть позже я крещу Серёжку. Все счастливы. Happy end. И почему, спрашивается, подарки для Крестника почти год передаю через деда (чтоб тот общей посылкой отправлял), когда полное моральное право знать почтовый адрес Кулёминых в Швейцарии за мной по умолчанию? Дебил – одним словом.
Внедорожник давно покидает двор. Растерянно топчусь на крыльце. Вдруг домофон снисходительно пиликает. Дверь несмело открывается. Придерживаю полотно толстого, тяжёлого металла – на волю выбегают три девчонки с розовыми ранцами и белыми бантами, шепчутся хохотушки. Вступаю в подъезд - всё равно, что портал во времени. Вскоре я у заветной двери, которую, правда, сменили. Звоню, стучу, и так по кругу, а в ответ тишина!.. Есть у меня ещё один адрес...
Малой когда родился, Ленка, ясное дело, первым мне звонит. С отцом её ночью под окнами роддома бегаем – пугаем всех, смешные!.. Выписка, «Каша» да что там - всё лето у них околачиваюсь!. Хорошее было лето, душевное… Последнее лето с Кулёмиными, с Ленкой… Мы впервые никуда не едем, отказываемся от всех премированных нам путёвок: родители Кулёминой в кой-то веки дома - куда она от них уедет? А я куда от неё?..
Все наши предыдущие общие летние месяцы мы бок о бок проводим в спортивных лагерях, оздоровительных санаториях: когда Подмосковье, когда Кавказ, а когда и побережье Чёрного моря: и Крым, и Краснодарский Край, и Азовское, конечно же, море покорено!.. Седьмой, восьмой, девятый класс - за три года тысячи и тысячи миль!.. Возвращаемся всякий раз загорелые и подтянутые. Ленка серьёзно вытягивается за каждое лето – хм, ну да: период активного роста, спорт, питание, режим – всё способствует. Она дружит с мальчишками и дерётся с девчонками. Ну как дерётся – пятеро на одну. [В первый раз её избивают особо жестоко. Да достойный отпор дать она ни в состоянии. Кулёмина только-только оканчивает седьмой класс, её обидчицы старше года на два-три, здоровше в два-три раза. Ленка попадает в лазарет дня на три. Нападающие незамедлительно покидают лагерь. Едва оклемавшись, девчонка требует у меня уроки самообороны, кигбоксинга – тренируемся индивидуально.] Почему Кулёминой не хватает мира с девочками? Или, скорее, им с ней?.. Элементарно: женская зависть, помноженная на детскую жестокость. Мальчики. Они задирают девчонок и наравне принимают Кулёмину. Спорт. Ленка всегда и во всём первая. Абсолютно. Вот вплоть до абсурда: с девчонками зачёты сдаёт, идёт с парнями неофициально соревноваться – саму себя проверить. Красота. Лена самая высокая, самая худая. Натуральная кудрявая блондинка. Если в течение учебного года она упрямо стрижёт и выпрямляет волосы, то во время каникул обрастает, выгорает – от чего кажется ещё белее, ну и конечно, не до укладок. Она единственная обходится без брекетов. Здоровые, идеально-ровные, жемчужные зубы, рисованные губы… Самая красивая улыбка моей жизни!.. [В подарок мне от неё ещё одна такая же – дочкина! Ну, да это так – ремарка…]
Седьмой, восьмой, девятый класс… Ленка - единственная обладательница совершенно чистого лица. И это в подростковом-то возрасте! Не иначе – ведьма!.. У Кулёминой не особо много одежды и обуви, но все вещи качественные, стильные, брендовые – родители присылают да привозят с Европейских распродаж. С малых лет девчонка бережно относится ко всем вещам и грамотно за ними ухаживает. Завистницы же не брезгуют ни порчей, ни кражей имущества. По моему настоянию, из-под палки, пишет заявление.
Итак, свидетелем жизнедеятельности Кулёминой Елены Никитичны двенадцатого апреля девяносто второго года рождений прохожу, начиная с седьмого класса, из года в год, из смены в смену, какие люди ни соберутся – Лена всегда самая красивая, самая лучшая, самая быстрая. Самая. При всём при этом она жутко комплексует. Само собой, в тайне ото всех. Высокий лоб скрыт длинной, густой чёлкой, которая ей мешает. Рост - неосознанное желание быть ниже и, как следствие, лёгкая, едва заметная сутулость. Излишнюю худобу драпирует просторной одеждой прямого кроя: джинсы, брюки, джемпера.
В триста сорок пятой школе появляюсь на последних курсах института. У Ленки - седьмой класс. Мы взрослеем вместе. Я проверяю её дневник. Гордо. Она – мою зачётку. Строго. «Виктор Михайлович, непозволительно из-за лени или несобранности решиться повышенной стипендии! Вы сами, надеюсь, понимаете это?!». Мы дружим, я вхож в дом, семья принимает во мне со всем доверием не только тренера, но и старшего друга, на которого можно смело, и даже – слепо, положиться.
Лена пленяет меня моментально! Пленяет её самозабвенная любовь к спорту, пленяет её, твердый не по годам, характер: осознанность, рассудительность, последовательность, сила воли, ну и конечно же, яркая, скрытая за бронебойным самообладанием, неординарная харизма, а её манера игры, её азарт, драйв, адреналин – мёд для моей души!.. Восхищение, вдохновение спортсменкой – желание взрастить из школьницы чемпионку. Надеждам не суждено реализоваться ввиду некритичных, вполне безобидных, но всё же настигающих в старших классах юное девичье сердечко отклонений. Так сплошь и рядом. Ребёнок-спортсмен тренируется на износ, ни на грани своих возможностей, а сверх их предела, переходный период переворачивает всё вверх-дном: вчерашние чемпионы юниорских стартов, теряют форму, набирают вес, тот или иной орган предательски выходит из строя. Олимпийская чемпиона – нет, но чемпионка округа – с блеском, и без намёка на отдышку. Обожаемый Человечище. Обожаемый Друг. Обожаемый младший «систер». Без тени сомнений убеждён, всю жизнь так оно и будет – моя названная любимая младшая сестра. Всё начинает меняться в десятом классе. Кулёмина теперь уже не только растёт, но и взрослеет. Стремительно из нескладного подростка превращается в юную привлекательную девушку. Процесс скоротечен и необратим. Всё чаще, якобы беспричинно, то сбивается с ритма, то замирает моё, устойчивое к нагрузкам, сердце. Рядом с ней. В её присутствии. Под её неоднозначно-пытливым взглядом. Уже ощущаю, но ещё не осознаю такие хрупкие, такие эфемерные, такие ещё невинные, нежные чувства мои к ней. День за днём. Час за часом. Минуты за минутой. Она всё взрослее. Всё краше. Всё женственнее. Всё загадочнее. А я?.. Я ревную. Я смущаюсь. Я влюбляюсь. Влюбляюсь по крупицам, по секундам… Спортсменку люблю с первой нашей игры. Человека люблю c примирения после нашей первой, до поры до времени единственной, глобальной ссоры. Влюбляюсь в девушку… в будущую женщину… в будущую Мою женщину… ни капли сомнений от чего-то. По сей день порой нет-нет да и вижу сны на основе этих воспоминаний.
За всеми этими малоактуальными мыслями полквартала осиливаю пешком, что немного унимает расшатавшиеся нервы. Прохожу мимо парка, в котором мы вместе с Ленкой бегали. Сквер, к слову, преобразился и разросся. Поравнявшись с нашим любимым продуктовым, останавливаюсь. С минуту в ступоре стою. Всё же решаюсь зайти. Бесцельно брожу меж стеллажей теперь уже сетевого супермаркета, а не частной лавочки. Наматываю далеко ни первую спираль. И вдруг на глаза попадается шедевр местного хлебозавода - торт «Птичье молоко», любимое Ленкино лакомство. По крайней мере, в школьные годы.
И наконец-то тот самый двор!.. Странно, но нет ни одного сомнения, верно ли я поступаю.… Перевожу дыхание и напрямик к подъезду.

 Отправлено: 05.12.18 20:15. Заголовок: - Виктор! – слышится..

- Виктор! – слышится мне со спины голос пожилого мужчины. – Витя! Степнов!.. – окрикивают, явно, меня.
Оглядываюсь. Пётр Никанорович!.. Как и прежде, добрейший интеллигент почтенного возраста. Только вот образ дополняет теперь ещё и трость. Медленно поднимается с лавочки. Пёс, что только что лежал у его ног, тоже поднимается. Трёхшёрстная, медвежеподобная овчарка смотрит на меня настороженно. Порода - «Бернский Зенненхунд». У приятеля такая же.

Спешу к ним. Крепко обнимаю старика, тот по-молодецки хлопает меня по спине. Не расцепляя объятий, чуть отстраняемся, пристально рассматриваем лица друг друга. Долго. Очень долго. Не верим словно.
- Эх, Витя-Витя-Витя!.. – осуждение и сочувствие, сожаление и смирение – горечь всего этого в тяжком выдохе друга. Треплет меня по щеке, после вновь сжимает в крепких объятиях.
Спустя минут пятнадцать мы пьём крупнолистовой чай с лимоном и мятой за круглым, накрытым красной клетчатой скатертью, деревянным столом, что вольготно раскидывает свои «крылья» по центру просторной кухни. Обрамляют его угловой диванчик и три стула. В этой квартире раньше я бывал несколько раз – Ленка тогда ещё в десятом классе училась. Пёс, хоть и обнюхал меня давно, но реагирует на каждое моё движение. Мы болтаем в запале обо всём на свете, но ни слова о самом главном. Беспричинно заходимся хриплым смехом, который сколь ни к месту возникает, столь неловко обрывается. Виснет звенящая, давящая на виски своей неизбежностью, тишина.
- Виктор, ты о чём поговорить хочешь? – Гостеприимный хозяин подпирает подбородок, скрепленными в замок, руками. Взгляд у него сухой, строгий, не допускающий ни лжи, ни лицемерия, ни фальши.
- Обо всём: о Вас, о здоровье Вашем, о жизни Вашей, о семье Вашей… - О Вашей, которая могла бы быть и Нашей, если бы ни… мой собственный кретинизм. Если бы ни… я сам.
- Притомил ты меня малость. – Хитро улыбается и выжидающе поверх очков на меня косит. – При случае ещё поговорим, или есть конкретные вопросы, ответы на которые ты хочешь получить сейчас? – Нет, старик не выпроваживает – он, как и раньше, на откровенность выводит. Провоцирует.
- Лена и… наша дочь – Адель… - Знает ли он о моём отцовстве, или неотложку вызывать?
- Да, наломал ты дров, Виктор, наломал, - напевно растягивает, подливая нам чай. Беседа, чувствую, затянется. - Я сам-то только позавчера, во вторник, обо всё узнал. – Искренне удивляюсь. – Да-да, все семнадцать лет верю внучке, что отец Аделии – Игорёк Гуцулов. Они же нас с тобой полгода за нос водили! Полгода!.. – Невольно сжимаю край столешницы. – Коньяк будешь? – Не дожидаясь ответа, встаёт. К гарнитуру подходит. – Ты не подумай – у нас с внучкой сухой закон. - Дверцами шкафа стучит. - Мы на всякий случай, для захожих гостей, держим. – И часто, любопытно знать, захаживает? Да и кто?.. – Что там под нос себе бубнишь, как старик трухлявый?! – Ставит передо мной запечатанную бутылку да бокал. – Вот. Напиток благородный – так что не серчай. Ты наливай-наливай, я закуску какую сейчас соображу, - причитает в недра открытого холодильника.
- Не суетитесь, Пётр Никанорович, я и сам по «сухому» уставу живу. – Усмехаюсь, разглядывая этикетку. – Последний раз семнадцать лет назад пил - вот точно такую же бутылку в одно лицо уговорил!.. – Ставлю коньяк на центр стола.
- На «Выпускном»? – Садится рядом. Плечо моё жёстко сжимает. И откуда столько силы в его дрожащих, сухих, морщинистых руках?
- На «Выпускном», а что?..
- Значит, на «Выпускном», - шепчет в подтверждении собственных домыслов. - И ты ещё смеешь спрашивать «что в этом такого»?! – Да, интересно знать, как же внучка преподнесла всё деду. – Ладно - ревность твоя, злость… Да хоть – страсть! С пьяни набросился на ребёнка! С пьяни!.. Бутылку, говоришь, выпил? Да что же ты, вусмерть пьяный, вытворял-то там с моей девочкой?!
- Лена, значит, так Вам, да, рассказала?
- Уж сам как-то одному к другому сложить в состоянии! Думаешь, Она не постыдилась бы Мне всю эту грязь выложить?! Всю жизнь тебя выгораживает! Гуцуловым грехи твои отмывает! – Тычет в мою грудь твёрдым пальцем. – Чего ухмыляешься?
- Я был трезв. Пил я после – Лена уже ушла. – В растерянности, словно в признание собственного поражения, опускает руки. – Не знаю, как Вам внучка всё объяснила, но насилия не было. Обоюдно всё было.
- «Обоюдно»!.. – брезгливо передразнивает. – Все вы эту песню поёте, как на «горячем» вас поймают!
- Кто «все вы»?! – Оскорбляют меня, мягко говоря, подобные обобщения. Да ещё и из уст почти что родственника. – В педофилы меня записали?!
- А то - нет?!
- Помнится, раньше Вы иного мнения на сей счёт были…
- Раньше я тебе доверял, ты этого доверия не оправдал!
- Признаю – виноват. Врагами быть не хочу, но и оправдываться ни в привычку. - На ноги поднимаюсь, на месте топчусь, упираясь кулаками в бока. – Раньше Вы меня понимали, принимали, поддерживали… Исчерпал Ваше доверие, да? – Качаю головой. – Сам знаю - исчерпал. Лимит вышел. – Оглядываю кухню: свежий ремонт, новая мебель, утончённый декор… Скандинавский стиль – если не ошибаюсь. Да, живут без меня почти двадцать лет - и нарисовался: «принимайте гостя дорогого!». – Простите меня, Пётр Никанорович, простите… Пойду – ни ко двору я здесь.
- Стоять! – бескомпромиссный окрик со спины. Послушно замираю. – Садись! – Опускаюсь на стул. – Хотя нет. Встань-ка: окно открой, да капли мне с полки подай! – Выполняю просьбу. Сажусь. О стол облокачиваюсь. – Что, опять убежишь, хвост поджав? – Кривлюсь в обречённом оскале. – Сколько бы ни бегал – от себя не убежишь!.. – Знаю-знаю, давно всё это знаю. – Ладно, Леночка меня пожалеет – никогда не расскажет, как всё было, тебе-то что – совестливо признаться? Но хорошо это – значит, есть в тебе что-то настоящее, человеческое - раз стыдишься.
- Чего мне стыдиться-то? Что Лену любил?
- Любил?! – Ударяет по столу – сахарница подпрыгивает.
- Всю жизнь люблю, - признаюсь, растирая лицо ладонями.
- Чего же ты насилие любовью кличешь?!
- Пётр Никанорович, я шёл сюда, чтоб повидаться с Вами, чтоб поговорить, наконец, за столько-то лет, чтобы о дочери больше узнать! - Развожу руками. – Если Вы мне не верите, не вижу смысла. Пойду я… Не дай Бог, спорами нашими до удара Вас довести.
- Да верю я тебе, Витя, верю! – В запале кулаком по груди себя бьет. – Хочу верить, да не могу! – Торопливо пьёт воду, с разведёнными в ней каплями. Молчит, отбивая пальцами дробь о стол. Долго молчит, прожигая жёстким взглядом пустоту, размышляет о чём-то малоприятном. - Ежели бы ни насилие, ежели бы ни против воли, ежели бы ни силой, да разве сейчас вы бы были не вместе?! Ежели бы ты ни обидел Леночку, да разве бы она сбежала от тебя?! Что прикажешь думать?
- Да, в логике Вам не откажешь!.. – обретя долгожданное облегчение, свободно вдыхаю полной грудью. – Ежели так, разве Лена ни сдала бы меня: ни написала бы заявления, Вам бы ни рассказала?
- Слишком сильно тебя она любила, чтоб за решётку упекать; меня от подобных новостей удар бы хватил – меня она бережёт.
- Если бы я Лену и… - Аж горло сводит! – Против воли… Она бы меня не пожалела и беременность бы не сохранила. – Отрицательно мотаю головой в подтверждение собственных доводов. – Она разочаровалась бы во мне. И… это бы убило её любовь. – Кого я обманываю? Так оно в общих чертах всё и вышло. - Пётр Никанорович, если бы я озверел настолько, чтоб… - Несдержанно рычу сквозь стиснутые зубы. – Руки бы на себя наложил – уверяю Вас. – Тяжко выдыхаем в унисон. Молчим. Очень долго молчим. В окно смотрю. Хозяин дома вглубь своей чашки – гипнотизирует его «полёт» чаинок. - Отцовский инстинкт у меня проснулся, когда впервые на УЗИ с Яной попал, - на свой страх и риск исповедью решаюсь прервать тишину. - Моя женщина, мой ребёнок… Нет, я изначально знаю, что Марк не от меня. Мы с Яной хорошие друзья - ну и поддерживаем друг друга. Первая близость-то у нас произошла уже после родов. Я принял их, они приняли меня!.. Моя семья – моя ответственность, мой долг, мой крест. И вдруг в моей размеренной жизни нежданно-негаданно появляется взрослая дочь!.. – Всякий раз, как подумаю о сём факте, от Земли отлетаю. – Дочери, внучки… Пётр Никанорович, я вас понимаю: девочки – это совершенно иное. Нет, я не согласен, что мужчины дочек любят больше, сыновей – меньше. По-другому, но не больше-не меньше. Сын – вижу его воином, который смело идёт навстречу испытаниям, с достоинством покоряет мир: по совести, по чести. Дочь - укутать бы её в одеяло и спрятать от этого мира. Вы со мной тут разговоры разговариваете, на откровенность вывести стараетесь… Я без суда и следствия любого разорву в случае чего, даже собственного сына!.. Кстати… Поговорил с Марком, доходчиво всё ему разъяснил, слово с него взял – так что Вам с Леной беспокоиться не о чем.
- Поговорил он! А то я с тобой не разговаривал!.. – Виновато улыбаюсь. – Давай, рассказывай всё, как ну духу!..
- Во-первых, я не обсуждаю женщин, в принципе. Во-вторых, не обсуждаю Своих женщин. В-третьих, если Лена не говорит о чём-либо сама [это не только касаемо данной ситуации, а вообще в целом], я не стану за её спиной перетирать ей кости! Не просите! – Поговорили мы уже с Вами, Пётр Никанорович, и про внучку Вашу, и про наши с ней отношения. Одного не учли – у Лены на сей счёт был иной [свой] сценарий.
- Мне ни твои «во-первых, в-третьих», ни твои высокоблагородные принципы не нужны! Мне правда нужна! Ты скажи мне, что у вас там с моей внучкой произошло?! Вы были близки, но при этом не помирились, врагами разошлись – как-то не клеится! Не находишь?! – Слишком зло на меня смотрит – ни его личная симпатия ко мне, гореть мне на костре инквизиции.
- Ваша внучка была уверена, что эта ночь всё изменит: что После я отменю свадьбу с Малаховой, что мы с Леной создадим пару, но… я отказал. Даже После Всего отказал!.. – Встаю, к раковине подхожу, ледяной водой умываюсь. – Больше ничего не скажу – не настаивайте.
- Отказал он!.. Ты зачем, вообще, на пороге дома нашего заявился – раз отказал?!
- Говорю же: повидать Вас. – Скептично выгибает дугой бровь. - Спросить хотел, почему Вы мне о дочери не рассказали сразу, но… оказывается, Вы и сами не знали.
- Да если бы я знал правду [Всю правду!] да я бы и тогда ни рассказал!.. Зачем тебе правда?! Ты же отказался!..
- Я же не знал! Да если бы я знал!.. – Развожу руками. – Сам не знал, от чего отказываюсь…
- Свежо придание! – Встаёт, к плите подходит. – У меня с завтрака сырники остались – могу разогреть, будешь? – Отрицательно мотаю головой. Хозяин накрывает чашку перевёрнутым блюдцем, мне передаёт. – В холодильник убери тогда. – Стоим по разным углам кухни. Молчим. То друг на друга, то на часы с укором косим. – Спешишь? – Вновь, ни в силах издать и звука, лишь головой мотаю. – Садись тогда. – Возвращаемся за стол. – Спрашивай – отвечу. – Едва отхожу от паники, да начинаю собираться с мыслями, как фантаст перебивает: - Прежде мой вопрос. Последний. Вот ты говоришь - обоюдно, инициатива-то всё равно должна от кого-то исходить… Ты Лену совратил, или она тебя соблазнила? Я тебя спрашиваю! – Спрашивает он – ага!.. У самого же на лице крупными печатными буквами обозначено всё то, что от меня ожидается услышать. Молча смотрю в бешеные глаза фантаста. - Ты Лену с праздника увёл, или она сама к тебе пришла? – Молчу. Долго молчу. Непозволительно долго. – Виктор! Терпение моё не испытывай!
- Она сама пришла. – Тяжко вздыхает. – Пётр Никанорович, «Скорую»?
- Не дождёшься!.. – Пьёт воды. – Невеста на сохранении, эта… все нервы тебе вытрепала!.. Что, выгнать не смог?! – Кулёмин выдерживает паузу; ни в состоянии подобрать и слова, низко опускаю голову. - Послал бы на все четыре стороны – обиделась бы и ушла. Ну, поревела бы – и без того сколько слёз по тебе пролила!.. – Смелею поднять на собеседника вопросительный взгляд, и он понимает, что ляпнул лишнего. - Тебе же плевать на неё к тому времени уже было! Семья, жена, ребёнок – всё как ты хотел! Эта… тоже хороша, конечно: маленькая негодяйка, паразитка, зараза какая – ты посмотри! В заблуждение нас обоих полгода вводит, тебя изводит!.. А сам-то, сам!.. Мужик взрослый, спортсмен, преподаватель!.. – Рассекает воздух указательным пальцем. – Чего же в руках себя не удержал?!
- Я… Я Лену любил. Люблю… - хриплю едва слышно пересохшим горлом.
- «Любил. Люблю…» - Сплёвывает брезгливо. - Все вы, кобели похотливые, любите… - С укором головой качает. - Любите, когда у вас одно место чешется! Любите, когда девчонки молодые ноги перед вами раздвигают!
- Пётр Никанорович, да что же Вы такое?.. – Похоже, у меня у самого сейчас уже вены полопаются. Дед-то на «допинге», а моя нервная система не железная. – Ладно – я, на внучку родную ни к чему такую грязь выливать! - откровенно осуждаю приятеля.
- А я, разве, я Леночку в грязи этой вывалил?! – Демонстративно за сердце хватается. – Ступай к зеркалу и высказывай все претензии!.. Как в глаза только эти бесстыжие всю жизнь смотришь?! Как живёшь со всем этим?! – Делает пару глотков воды. – Там, в гостиной, на журнальном столике, тонометр лежит – принеси, давление мне измеришь.
Покорно следую указаниям. Показатели чуть завышены, но в пределах допустимого. Подаю фантасту четверть таблетки. Долгое время сидим в тишине – ход часов отдаётся удручающим эхом в голове.
- Вот ты говоришь: внучка надеялась, после всё иначе пойдёт?.. Ты же загодя знал наверняка: решение своё в пользу Лены не изменишь – свадьбу не отменишь… Полбеды, она – дура наивная; но ты то?.. Ты?! Какого лешего руки к девчонке свои потянул, ежели знал, что не передумаешь, ежели не нужна она тебе?! – Встаю, подхожу к окну, вдыхаю полной грудью осеннюю свежесть, выдыхаю вязкую гниль. – Предохранялся бы хоть. Никакой ответственности!..
- Не планировал невесте изменять, - рычу на выдохе. Голова трещит безбожно, твёрдыми ладонями по лицу вверх, по голове, словно мне подвластно снять с черепа металлический спазм. Понурив, шею сжимаю в тисках своих скрещенных пальцев.
- Семь лет назад, Адель говорит, с Малаховой развёлся?
- Да.
- Как после твоя личная жизнь складывается?
- Никак. – Оборачиваюсь лицом к Кулёмину, на подоконник присаживаюсь, руки на груди складываю.
- Да уж прям «никак»?!
- Ну, время от времени случаются романы.
- И сколько длятся эти твои «периодические издания»? – Вскидывает бровями с явной издёвкой.
- По-разному: год, полтора, пару-тройку месяцев, неделю, полгода, месяц … Можно, я кофе сварю? – Даёт добро. Турка, кофе, плита. Во время «медитации у огня» соблюдаем сакраментальную тишину. Обжигаюсь неловко. – Чёрт!..
- Сильно обжёгся? – Отмахиваюсь – мол, ерунда. Опускаюсь за стол. Жадный глоток обжигающего, терпкого напитка. Так-то лучше. – И по каким причинам твои отношения с прекрасными дамами обрываются? – Усмехаюсь его любопытству. Ну да ладно, у нас барометр откровенности и без того уже зашкаливает.
- Принцип у меня: по гостям хожу – к себе никого не привожу. «На берегу» всё обозначаю, неоправданных иллюзий наелся досыта в своё время. – Косит на меня настороженно. В его немом вопросе очевидна догадка – речь о Лене. Да, о ней… Вернее, обо мне самом. - Поводов надеяться на большее не даю. Ну нет – у меня с ними не только секс! Свидания, прогулки, в свет выходим!..
- Понятно, умеешь быть благодарным.
- Да, Вы как скажите!.. – Хмыкаю несдержанно. – Они знают, что большего я никогда не предложу. Но они все, как одна, в какой-то момент начинают придумывать себе что-то. Границы начинают атаковать. Наглеть начинают: слежки, звонки ни по расписанию, попытки адрес вычислить… Почти шесть лет на работе жил – вот разочарование-то для особо наивных было!.. – Горько усмехаюсь.
- Извини – перебью: по работе твоей девчонок не совсем понял. Лена говорит – большой начальник в ЦСКА. Адель говорит – тренер по командно-игровым видам спорта!..
- Девчонки не врут – совмещаю! – Киваю в благодарность.
- Крутишься – молодец, одобряю. Ладно, что там с твоими «периодическими изданиями» - по какой причине «чтение» перестаёт доставлять удовольствие?
- «Чтение» не просто перестаёт доставлять удовольствие, но и угнетать начинает. Претензии необоснованные, требования какие-то нелепые, условия неуместные. Замуж начинают проситься, о детях начинают говорить. Неадекват, как он есть, в чистом виде!..
- А ты, Дон Жуан, теперь по койкам скачешь, да, значит? Вечные поиски лёгкой добычи?
- Пётр Никанорович, я всё тот же… прежний. Всё тот же, кого Вы приняли в семью. Я не изменился. Разочарованный в себе и в жизни, прожжённый циник, но суть-то та же. Это всё… чтобы не загнуться.
- И как давно закончились твои последние отношения? – Да Вы, батенька, провокатор!
- Как раз на днях месяц. Месяц с первого свидания. – Предлагает сахар - отказываюсь. – Слишком подло объявить о разрыве на праздничном ужине?
- Почему подло? – Пожимает плечами. – Вовсе нет. В твоём репертуаре. – Подмигивает с озорством. – Жену с ребёнком после десяти лет совместной жизни бросить – подло. Всё, что ты с Леной сделал, подло. Это; если Очень мягко, крайне полит. корректно, выражаться; подло. – Тяжко вздыхает. – Брось её – брось сейчас! – Качает одобрительно головой. – Всё равно же в скором времени бросать-то придётся. – Хитро щурится на меня исподлобья. – Придётся же, да?.. – Понимаю, к чему эти намёки. Понимаю.
- Да, это тот случай, когда раньше лучше, чем позже. – Наслаждаюсь ароматом кофе. Чуть успокаивает. – Зачем у человека время воровать?..
- Благородно мыслишь.
- Пётр Никанорович, а верно я понимаю Лену: у моей дочери не было отчима?
- Э, хитрец!.. – Грозит мне пальцем. – Про Адель я готов с тобой говорить, про Лену и слова от меня не дождёшься. Не хочу ненароком сказать тебе о внучке больше, чем сказала бы она сама. – Обречённо мотаю головой. – Что ты хочешь про дочь узнать?
- Дочь… - Расплываюсь в одурманенной улыбке. – Доченька моя… - Утираю проступившие слёзы. – Всё хочу знать об Адель. Всё… Что ей нравится, что раздражает, что она любит, чего боится?.. В детстве чем болела? Чем увлекается? О чём мечтает? В чём её планы, цели, стремления? Чем сейчас я могу быть ей полезен? Как мне Аделе нужным, близким стать?.. – По мере нарастания вопросов, глаза собеседника всё выразительнее и выразительнее округляются. Многого хочу, да? - И, если есть детские фотографии, я бы посмотрел…
- Не знаю, Судьба или сам Господь Бог, но кто-то из этих двоих тебе явно покровительствует!.. – Скептично морщу лоб. – Сам рассуди. Ты сделал выбор в пользу чужого сына, и этот мальчик привёл к тебе твою родную дочь. Ошибок не исправить, утерянного не вернуть, но так или иначе… Ты и Адель – у вас есть шанс стать семьей: будешь чутким, понимающим, заботливым свёкром; дедом будешь Её детям – своим родным внукам будешь дедом!.. Вряд ли кто-то кроме тебя может похвастать подобной удачей!
- Всю жизнь лгать собственным детям, единственному родному ребёнку лгать - и это Вы называете удачей?! Я так не смогу!.. Я уже не могу смотреть в глаза дочери и молчать!.. – Собеседник пожимает плечами. – Ну да – тут я сам наломал дров!.. - Лена же меня предупреждала, что всю жизнь придётся пожинать плоды своего выбора – вот и… - Если у них не сложится, если Марк и Адель расстанутся – мне что – навсегда так и оставаться чужим, посторонним дядькой?! Мне Что делать, если они так и не сойдутся?! На каком тогда основании подходить к дочери на улице, звонить, о здоровье справляться, с праздниками поздравлять – по какому праву?!
- Это ты Меня спрашиваешь?!
- Обе матери против, а я хочу рассказать правду.
- Да кому кроме тебя нужна эта треклятая правда?! – орёт на меня, вновь ударяя кулаком по столу. – Испортить ничего не боишься?
- Я бы только Адель рассказал: что она – моя дочь, что Марк ей – не брат, а там бы она сама всё решала.
- Ишь что удумал: непосильную ношу ответственности за свои взрослые ошибки на ребёнка переложить!.. – Вновь капли себе наводит. Опрокидывает бокал. – Опять об одном себе думаешь! А об их отношениях с матерью подумал?! Каково девчонкам моим будет, подумал?!
- Не знаю я, что мне делать – поэтому и к Вам пришёл.
- Вот это молодец! Молодец, что сгоряча не рубишь! – Ладонь мою мягко сжимает. – Молодец!.. Вместе что-нибудь придумаем!.. Так, ты тут посиди… - Встаёт, опираясь о стол. – Фотографии Адель принесу: пока будешь смотреть, всё тебе и расскажу.

 Отправлено: 05.12.18 20:16. Заголовок: Возвращается. Альбом..

Возвращается. Альбом мне вручает. Бра включает. Посуду, за исключаем моей чашки с кофе, со стола убирает. Скатерть к краю сдвигает. Садится рядом, плечом к плечу.
- Открывай! – Кивает фантаст на сокровищницу в моих руках. Дрожащими руками кладу фотоальбом на деревянную столешницу, с трепетом касаюсь переплёта, открываю. - Есть ещё где-то альбом – я его «Новорожденный» называю. Там всё про Аделию, начиная с теста на беременность да снимков УЗИ и до трёх-четырёх лет: там и первый её выпавший молочный зуб, и первая прядь её волос, слепки и ножек, и ладошек, и бирки из роддома… Тот альбом не нашёл – беспорядок наводить не хочу. – Чую, в принципе, о моём визите рассказывать не хочет. - У девчонок потом как-нибудь спрошу – покажу тебе позже. – Украдкой утираю едва проступившие крупные слёзы. – Ты чего это тут удумал?! Поздно, папаша, поздно покаянные песнопения петь! – Нервно смеюсь сквозь слёзы, и в поддержку, теперь уже, родственник сжимает моё плечо.
- Девочка… Доченька моя!..
- Твоя-твоя! - По плечу меня хлопает. - Давай – листай! Всё тебе про сокровище наше расскажу!..
Перелистываю страницы, с которых мне улыбается собственное отражение – будь у меня сестра-близнец. И всё же проскальзывает в ней что-то и от матери: пытливый взгляд исподлобья, мимика, самая красивая улыбка, особый шарм: безжалостно окутывающая нежность, едва уловимое кокетство, искренняя непосредственность… Мамина дочь. Ленкина. Моя. Наша… С ума сойти!.. Долго привыкать к этой мысли буду, долго…
- Так похожа на тебя!.. – искренне поражается фантаст. – Кстати, мы, вроде как, родственники!
- Уже подумал об этом!
- Ты смотри: где по три-четыре экземпляра, можешь себе по одному взять. – Беру альбом в руки, тщательно прощупываю листы с самого первого. Пересматривая теперь уже внимательно, начинаю замечать и записи – видимо, комментарии самой Адель. «То чувство, когда ты кокетка с пелёнок! Обожаю себя мелкую!» - надеюсь, ты и взрослую себя обожаешь, доченька. «Вместе с Серым выпрямили мои волосы мамиными щипцами. Наказаны. Сидим на разных крыльцах – я на заднем. Обдумываю угрозу мамы выбрить меня наголо. Незавидная перспектива». Ленка любит мои кудряшки у дочери?..

- У нас в семье принято считать, что чёрные кудри у Адель от деда Никиты, - информирует, словно мысли мои читает. – Вы же с сыном моим даже похожи!.. Едва уловимая, но схожесть есть! Только сейчас это понимаю! – Улыбаюсь в знак согласия.
- А если по два снимка – могу один взять?
- Нет, - отрезает категорично. Ну да ладно, пару фотографий выдаст - и то хорошо. На большее и не рассчитываю.
- Лет до пяти Адель вещи за Серёжей донашивала. У детей малых как-то всё просто: футболки, шорты, джинсы, кофты… Вера всегда сыну выбирала вещи качественные, стильные. Цвета такие приятные, нейтральные. Знаешь, Лена же у нас гордая, самостоятельная – особо денег у родителей старалась не брать. «Не первая необходимость!» - долгое время было её бронебойным ответом на все предложения. Да, разное было… Ну да ладно, мы же тут ни о Лене собрались говорить, об Адель – чего это я в самом деле?.. – Смотрит на меня поверх очков выжидающе-пытливо. И чего это он, собственно, провоцирует, издевается? Сам же чётко дал понять, про Лену от него и слова не дождусь. – С первого серьёзного заработка Леночка купила дочери наконец-то нарядное платье – и вот с тех пор пошло-поехало: наряд за нарядом! – В подтверждение слов фантаста и запись на фотографии: «Мамочка купила мне первое бальное платье! И мы пошли гулять в парк вдвоём: только я и Моя Мама».

Да, сам в детстве мечтал о большой семье, но, соглашусь, самые сладкие моменты для девчонки пяти лет средь всей этой суеты побыть вдвоём с мамой, наедине – когда твоя мама только твоя и только с тобой. - Боялся, избалует девчонку, а нет – смотри, какая она у нас выросла!.. – Театрально взмахивает рукой в попытке выразить хоть долю своего восторга.

И я любуюсь своей красавицей. Нашей с Ленкой красавицей!.. Скажи мне кто да хоть неделю назад – не поверил бы. Слишком жестокая шутка. - Аделька с рождения крепенькая, здоровенькая девочка. Хворь настигает её редко, да и побеждает всякий раз недуг правнучка быстро, словно с рождения понимает малышка, что нельзя маму понапрасну от учёбы, да работы отвлекать.


- Адель катается на сноуборде?! – искренне восхищаюсь, старик снисходительно смеётся в ответ.
- Поверь мне, как в Швейцарии, так и в Германии, во Франции, да и по всей Европе дети с малых лет покоряют горы – это не нонсенс!
- За разговором во время прогулки мне показалось, что дочь не на шутку баскетболом увлечена.
- Одно другому не мешает: горы - зимние каникулы с семьёй, баскетбол в школе. – Перелистывает страницу. – Откровенно говоря, ваших с Леной высот Адель достичь не удалось. – С удивлением вскидываю бровями. – Задатки-то есть – да, талант неоспоримый, наследственность опять же!.. – Подмигивает. – Возможности не представилось: слабая команда, слабый тренер… Сильное упорство матери: Лена ставит во главу стола учёбу – крайне требовательна к Адель. Но ты не подумай, для здоровья физкультурой эти две фанатки спорта и дома самостоятельно занимаются – йогой преимущественно. Адель даже порой шутит, что им с матерью с их природной гибкостью надо было каждой лет с трёх заниматься художественной гимнастикой – сейчас в семье были бы две Олимпийские Чемпионки. Нет, ты понимаешь, что скромность отмерла как рудимент?! – Смеёмся. – После подобных шуток мать её отправляет уроки зубрить.
- С учёбой Лена это верно! – Вот и подпись на фото: «С любимым преподавателем. Слушаем итоги городской конференции. Волнуемся». Поднимаю вопросительный взгляд на собеседника.


- Адель всегда и во всём первая. – Расплываюсь в улыбке гордости и вновь перелистываю. - С Серёжкой вдвоём им весело было расти. Какое-то время Аделька была и ростом выше дяди, и в целом старше выглядела, хотя почти на два года младше. Но ничего - он своё наверстал!.. – «Дядя» Серёже был ниже меня – свидетельства и доказательства» - читаю злорадные комментарии уже знакомым почерком. «Родной Берн. Любуемся» - совершенно чужой для меня город стал родным для моей дочери.




- Видел его с родителями сегодня утром – у их дома машину оставил.
- Поговорили? – Молчу. – Поздоровались, хоть?..
- Не решился подойти. – Улыбаюсь виновато. – Он Так на Лену похож! Словно он - её сын!
- Ну, из одного же теста!.. Оба они в Веру, оба в мать!.. Всё тот же мальчишка, которого ты крестил.
- Откровенно говоря, всю жизнь думаю, что меня вы Крёстным позвали, потому что больше некого. – От неловкости плечами пожимаю.
- Когда некого – Батюшку приглашают. И цену-то себе не набивай!..
- Да, хорош Крёстный… - Выдыхаю всю свою боль и горечь.
- В сущности, как и отец, - непринуждённо укоряет меня Кулёмин, пихая локтём в бок. – Нет, ты полюбуйся, какая красавица!.. – «Дома есть качель - в школе не верят. Зря».

Должно быть, доченька, ты сочиняла небылицы, согласно которым, где-то далеко за горами, за лесами, за полями у тебя есть папа. И тебе никто не верил. Зря. Новый разворот. «Берн. Любимый парк. Прощальная прогулка. Август две тысячи двадцать пятого».


- Пётр Никанорович, сколько времени Ваша семья в Москве?
- В августе год был, а что?
- Лена сказала мне, чуть больше полугода…
- Да не цепляйся ты к её словам!
- Зачем ей лгать мне в таких мелочах?!
- Не знаю. Вдруг взбесишься, что она уже год скрывает от тебя дочь?.. – Пожимает плечами. – Женская душа – потёмки!.. – Отмахивается обречённо. Понимая мою растерянность, сам перелистывает альбом. «Пятнадцатое марта две тысячи двадцать шестого. Раннее воскресное утро. Мама разбудила с цветами и тортом. Не люблю ДР, потому что никогда не смогу разделить этот день с отцом».


- Пятнадцатое марта?! – Дыхание перехватывает. – Адель родилась пятнадцатого марта?..
- Да, пятнадцатого марта две тысячи десятого года родилась наша красавица. Что тебя смущает? – Типа, как это у меня может ещё что-то и по датам не сходится, да?
- Вы мой день рождения помните?
- А-а-а… - Аж очки снимает. – Ты посмотри, какое интересное кино получается!.. – Погружается в воспоминания. – Роды раньше срока дней на десять – на пятнадцать. Могла спокойно ещё недели две ходить. Дня за два-три начала нервничать, плохо спать, почти не ела, ревела украдкой – аж давление подскакивало. За невозможностью впервые за несколько лет лично поздравить, сделала самый грандиозный подарок – один и на всю жизнь!..
- Пётр Никанорович, а я же вас всех искал… - Родственник каменеет. – Я искал Лену в Европе, да хоть кого-то из семьи хотел найти!.. Искать, признаюсь, начал ни сразу. Поначалу уверял себя, что всё к лучшему… Для Лены, для меня самого к лучшему. Начал искать после развода. Почти три года искал. Отчаялся. Знал страну, знал город – и не нашёл. Столько запросов отправлял… - В отчаянии отмахиваюсь от собственных, далеко не радужных, мыслей и эмоций. Открываю новые страницы альбома. «Снова в школу. Первое сентября две тысячи двадцать шестого года». Дочь в той же белой рубашке, в той же кожаной косухе, что увидел её впервые.


Кулёмин встаёт за моей спиной. В поддержку опускает свои руки на мои напряжённые плечи.
- Сынок, ты… Не казни ты себя!.. Не думай, что плохо искал, что мало искал. Ты не нашёл нас… - Вздох сожаления. - Я знаю, почему. В Европе к тому времени мы все уже жили под немецкой фамилией. Так было… так было комфортнее. Во всех отношениях.
- Настолько всё плохо было?
- Да нет – почему? Напротив. В целом очень даже недурно. Во многом как раз таки благодаря фамилии. Прости, сын, прости… - Хлопает меня по-отчески по груди. – Бросили тебя тут одного.
- Сам другую семью выбрал.
- Хоть осознаёшь. – Оглядывается по пути к окну, подмигивает.
- Для Лены, как лучше, хотел.
- Отказался от Лены – отказался. Теперь о ней ни слова. – На стул садится. Дышит у открытого окна. Пёс преданно голову свою на колени его кладёт.
- Вы вернулись, потому что невмоготу на чужбине стало, верно я Вашу внучку понимаю?
- В Швейцарии держались до последнего, пока вконец не прижало. Как-то разом множество факторов один к одному сложились: ужесточение законов, распорядков, правил; смена руководства научного института, где дети мои трудились - бюрократы пришли на место ценителей профессионализма, таланта, трудолюбия!.. У Лены тоже… свои нюансы… - И понимаю, уточнений не последует.
- А… фамилия немецкая?.. Как вы её получили?
- Не вполне законно, - шепчет украдкой. – Всё вскрылось, и мы вернулись из эмиграции. – Несдержанно усмехаюсь. Осуждающий взгляд в ответ.
- Вы, прям, Штирлиц! - Смеёмся теперь уже хором.
- Другая была фамилия, другая. – Треплет пса по загривку. – А вот этому юноше удалось сохранить своё благородное имя. – Тот одобряюще лает. – Да, Герцог, да? – Радуются оба друг другу.
- Герцог – это Князь по нашему?
- Не совсем. В Средневековой Западной Европе – да, племенной Князь; а у древних германцев – военный предводитель; второй сразу после короля.
- Да, основательно Ваша семья к выбору имён подходит.
- Что есть – то есть: вот Никита, как и ты, Победитель, Сергей – Высокопочтенный!.. Адель – благочестивая, благородная!..
- Про имя дочери мне Лена рассказала, - расплываюсь в невольной улыбке. – Адель… безумно красивое имя!..
- Посмотрю, вы о многом поговорили.
- Нет, парой слов перекинулись. Я с детьми общался, Ваша внучка держалась как-то обособлено.
- Ну, это-то понятно – такой стресс!.. Не каждый день с молодым человеком дочери знакомишься. – Стебать меня он, как и прежде, мастак. – А ты, что, надеялся, на тебя это она так реагирует? – Усмехаюсь, мотая головой. – Собственно чего это я?.. Договор же у нас джентельменский – о Лене ни слова. – Скалюсь на уголок.
- Пётр Никанорович, я же не только искал вас всех десять лет спустя, но и… спустя две недели встречал Лену в «Шереметьево». - От «Ранеток» с Рассказовым знаю, что Кулёмина сопровождает деда к родителям, гостит там, после чего возвращается, и группа полным составом поступает в муз. колледж. Предоставляя даты, пароли и явки, Липатова с Алёхиной берут с меня слово, что басистку я встречу в лучшем виде: с цветами, шарами, транспарантами, с хлебом-солью, да с красной ковровой дорожкой – всё как полагается. И им самим не придётся ни трястись на «перекладных», ни тратиться на аэроэкспресс. Но она не вернулась ни через две недели, ни через два месяца, ни через два года. Через семнадцать лет…
- И зачем тебе это? – Растерянно пожимаю плечами.
- Сам не знаю. Пробыл в аэропорту чуть больше суток. Понял… понял, что всё. Подружкам её скинул смс, что не вернулась она. Говорить с ними лично сил не было: они бы проклинали её, а я-то знал, что виноват я один. Звонки, смс, электронка, соц. сети – Ваша внучка пропала со всех радаров, словно её и не было. Никогда у меня не было… - Закрываю альбом. Перекладываю на диванчик. Тянусь за своей чашкой. Допиваю, собравшуюся на дне, терпкую, кофейную гущу. – Через несколько дней Яну выписали, окончательно к ней переехал. – Складываю руки на столе на манер первоклассника, крепко, до боли, сжимаю собственные локти; лбом в руки свои упираюсь. Рычу откровенно. – Когда в Европе вас искал, параллельно и Московские ваши квартиры пас: один мужик меня чуть с лестницы не спустил, а другой чуть питбуля на меня не натравил, они почему-то упрямо втирали легенды, согласно которым, жил. площадь не в аренде, а продана.
- Да, они действительно хотели выкупить квартиры, но мы с Никитой были непреклонны.
- А как вы их сдавали?
- Через агентство. Субаренда.
- Понятно… - Протираю лицо ладонями, желая избавиться от жуткой, спазмирующей боли. – Чёрт!.. Через квартирантов, через агентство было бы возможно получить ваши контакты!.. – Несдержанно бью кулаком о собственное колено.
- Они хотели выкупить квартиры, повторяю. Рядом множество школ, садов, различных образовательных центров, две большие лесопарковые полосы, несколько парков и скверов – Москва разрослась, и наш район очень привлекает семьи с детьми. Потому и гнали предполагаемых конкурентов. И потом… о нас-то они всё равно ничего не знали.
- Ну, они могли вывести на риэлторов, а те передали бы ваши контакты!.. – откровенно бешусь уже.
- Витя-Витя-Витя, виноватых опять ищешь?.. – Треплет пса за ухом. – Не ищи. – Отрицательно мотает головой. – Всё равно не найдёшь. Не найдёшь виноватых – никого кроме самого себя. – И по моим щекам беззвучно стекают одинокие крупные слёзы. – Эх, Витя-Витя-Витя!.. Сентиментальность у мужчин – верный признак старения! Преждевременного старения! – Грозит мне пальцем. Усмехаюсь, утирая глаза.
- Да, просто сижу-думаю, как бы мог жить все эти годы, как жили без меня мои девочки?.. – Собеседник выгибает дугой бровь. – Лена и Адель, - поясняю я. – Что Адель об отце думает?
- Она отца козлом считает – только и всего. – Морщусь в горьком оскале. – Со слов Лены, Гуцулову она сообщила – тот отправил на аборт и впредь просил не беспокоить. Как сам понимаешь, никому она ничего не говорила. Иначе, почему-то я убеждён, Игорёк бы нашёл тебя и задал бы тебе Такую взбучку – у мальца бы не заржавело!.. Они же были хорошими друзьями… Нет, ты посмотри, всех друзей бросила, мечты свои предала – всё только, чтоб тебя не видеть!.. – Невольно взвываю в кулак. – Ладно, выбирай фотографии дочери – пойду, конверт принесу. – Проходя мимо, в знак сочувствия и поддержки сжимает моё плечо.
Набираю пять снимков. Рад бы и больше – да семнадцать лет в кармане не унести. Не унести и не вернуть. Кулёмин возвращается, одобрительно кивает. Вручает новый чистый конверт из плотной крафтовой бумаги. Конверт не пустой. Листок, вырванный из блокнота. На нём номер мобильного моей дочери, адрес и номер лицея, в котором она учится. Визитка какой-то клиники.
- Лена вместе с родителями работает? – Не поднимая взгляда на собеседника, продолжаю изучать элегантный дизайн картонки.
- У Никиты с Верой своя частная клиника – широкий спектр услуг, в основном вопросами генетики занимаются. Если интересно – тоже визитку могу дать, хотя… тут и без днк-теста всё ясно!.. – Ставит на полку рамку с фото Адель, что держал до этого момента за спиной. – У Леночки своя косметологическая клиника. По первому образованию она у нас терапевт – в Швейцарии, в принципе, образование высшее платное, но институт, в котором трудились Вера с Никитой, до поры до времени делал исключения для детей сотрудников. Уже после ординатуру, интернатуру и прочие повышения внучка оканчивала в Германии, там наряду с Францией по сей день высшее образование бесплатное. Лена у нас врач! Терапевт! Дерматолог-косметолог! За год одна клинику подняла, у неё трудятся исключительно высококвалифицированные специалисты, запись к ней загодя – с улицы на личный приём к глав. врачу попасть за гранью фантастики! – Столько гордости. Заслуженно, надо сказать, заслуженно. – Лена много училась, много работала – собственно, по сей день так!.. Адель в детстве жутко тосковала по матери, это, конечно, было взаимно. Да, хорошо, что все документы по образованию у Леночки на родную фамилию, а то – как бы работала?.. Клиники, конечно, в партнёрских отношениях. Семейный бизнес удалось запустить на средства, вырученные с продажи нашего дома в Берне. Ремонт сделали и в этой, и во второе квартире, машины купили новые – проще, нежели перегонять иди перевозить, да и старые пора менять было. – Вновь пристально осматриваю богатство, переданное мне Кулёминым, понимаю: на визитке ручкой старательно выведены номер личного мобильного директора клиники, марка и номер авто. Обожаю проныру-фантаста, обожаю!..


- Моя любимая фотография правнучки! – обозначает Пётр Никанорович, когда я вновь поднимаю взгляд на полку. – Тут она больше всего на тебя похожа! – Улыбаюсь в ответ, но моё внимание отвлекает сигнал мобильного. – Что, «периодические издания» наглеют?.. – Нет, вы посмотрите, сколько надменного пафоса!..
- Напоминание – у сына соревнования через два часа окружные. Полторы тысячи метров вольным стилем плывёт.
- Так чего сидишь? Беги!
- Я Адель возьму? – Одобрительно кивает. – Рады они будут друг другу. – Улыбается, прижимая к груди фоторамку с правнучкой.
- Главное в лицей до четырёх верни – чтоб мать сама забрала. – Застываю в нерешительности на пороге кухни. – А то, если Лена узнает, нам всем несдобровать!..
- Пётр Никанорович, Вы учите меня врать Лене?!
- В текущий момент, сынок, данная ложь во спасение! – Смеёмся. – Всё – беги!..
За откровенной беседой проходит несколько часов, но белые пятна всё же остаются. Что же – всему своё время. Со временем всё тайное станет явным. Процесс запущен.

 Отправлено: 04.01.19 16:28. Заголовок: Глава V Мой вам сов..

Глава V

Мой вам совет: при любых обстоятельствах
Делайте вид, что на сердце покой.
Это ваш шанс избежать обязательства
Всем объяснять, что случилось с тобой!

Будьте приветливы, доброжелательны,
Стрессоустойчивы, в чем-то просты.
Много читайте, тогда обязательно
Речи и мысли не будут пусты.

Не осуждайте других, не злорадствуйте!
Помните истину: прошлого нет.
Возраст неважен, указанный в паспорте,
Только душа знает, сколько вам лет.

Будет тогда в жизни все замечательно,
Снимет любую печаль, как рукой!

Но главное здесь — при любых обстоятельствах
Делайте вид, что на сердце покой.
(Ах Астахова - Совет)


Каждый час моего времени распланирован вплоть до Новогодних каникул. Кстати, пора бы и с праздниками определяться. [Отец нашего семейства определённо что-то готовит, какой-то очередной сюрприз, но… Но дурное предчувствие не даёт покоя. Внесут кое-какие особы серьёзные коррективы в наши сложившиеся семейные традиции. Надеюсь, обойдётся. Пока ещё надеюсь.] Есть уже планы и на следующий год, как личные, так и профессиональные. Качественный тайм-менеджмент весомее воды и хлеба в эпоху многозадачности.
Учёные клонируют внутренние органы человека, замедляют процессы старения, приручают дичайшие болезни, но только со временем никак не совладают. Смерть всё равно побеждает. И в ежедневной гонке любой индивидуум лишь приближает персональный час «Икс». Способность растягивать, сокращать, дублировать минуты, часы, сутки, а то и годы… Вот это, действительно, явилось бы обще-востребованной панацеей.
Лично для себя никак не решу, что фатальнее: внезапная смерть, немощная старость или всё же безвозвратно утраченные годы. Если с первыми двумя фактами можно сойтись на компромиссе, балансирующего на трёх китах: какого-никого, но собственного, жилья в обличии трёхкомнатной квартиры, стабильного в своей положительной динамике бизнеса и предельно скудных, согласно моему уровню комфорта, но всё же вдохновляющих сбережений, то время…
С остервенением практикую ежедневный «моцион» самовнушения: жизнь моя прекрасна и гармонична. Но хоть кол на голове чаши - диагноз очевиден: судьба моя складывается вразрез с, прогнозируемым мной же самой, сценарием. Да, мне удаётся при любом раскладе «сохранять лицо» и выходить из любой ситуации с наименьшими потерями, но… всё это даётся мне не настолько легко, как то выглядит со стороны. У всего свои издержки.
Когда семь лет назад муж сообщает о неизбежности развода, с большой внутренней трагедией принимаю один факт о самой себе. Я не всесильна. Ни как профессионал, ни как человек, ни как женщина. Но это отнюдь не значит, что мне остаётся разве что один путь – в кухарки. Нет. Жалеть себя, возлежа по-барски на перине? Нет. Вояж в поисках лучшей доли и того, кто оценит? Нет. Расточительство времени – не то, чтоб недоступная роскошь, скорее – синдром скудного интеллекта.
«Сохранить семью», «Вернуть мужа», «Вычислить и сокрушить соперницу» и ещё тысяча и один метод кретинизма – авторство, как и практика, подобного бреда не возбуждает. Признаюсь, поверить в реальность происходящего мне удаётся далеко ни сразу. Всё напоминает затёртую Фрейдовскую статью. И я даже, как-то инстинктивно, предпринимаю вполне себе попытку образумить Степнова – сеанс психотерапии в режиме автопилота: что тебя не устраивает, а что устраивает; сначала же всё хорошо было – что и в какой момент пошло не так, как ты ожидал; тебе нужен тайм-аут?.. Вить, десять лет жизни – может, ты ещё подумаешь?
Первые минуты с новой информацией сродни вакууму. Нет ни времени, ни пространства. Ничего нет. Осознание «революции» я проживаю больше как женщина или как специалист? И кого в большей степени ранит крах семьи: востребованного психолога или очередную «брошенку»? До сих пор не могу определиться. Знаю одно, это именно тот случай, когда тяжелее не тому, кого бросают, а кто бросает. Если беседу он начинает со слов: «Согласись, жена с мужем из нас не очень получаются. Давай закругляться с этим «Шапито», пока вконец дружбу нашу не испохабили», то, отчаявшись, признаётся: «Ян, я изменил тебе – извини, так вышло». Подспудно, где-то на пересечении наивности и профессионализма, какое-то время я ещё тешусь уверенностью, что он лжёт – готов осрамить своё честное имя, лишь бы наконец-то глотнуть воздух свободы. Всё же стоит признать, на протяжении всех совместных лет прессую я мужа безмерно, и это с его-то вольным нравом!..
Смотрю в его кристально-честные глаза. Нет, и на этот раз не лжёт… В голове пролетает миллион вариантов по экстренной реабилитации «семьи» от его эмоционального: «Бес попутал - прости-помилуй!» до моего назидательного: «Мы это переживём…», но… Он продолжает всё также односложно на меня смотреть – что же, на этот раз решение принимает он. Мне остаётся лишь поставить росчерк под «диагнозом». Ему совесть теперь не позволит спать со мной под общим потолком – не говоря уже о кровати.
И вот… когда на тебя рушится крыша собственного дома, главное – реактивно среагировать, грамотно и хладнокровно расставить приоритеты. За выбор другого человека я ответственности не несу – своих мозгов нет, чужие не положишь, поэтому – в добрый путь, мой дорогой, милый сердцу, друг, в добрый путь!.. Но есть люди, за которых в ответе исключительно я, поэтому да: самореализация и воспитание сына.
«Каждой женщине нужен мужчина» - твержу изо дня в день своим клиенткам. «В зависимости от степени её самодостаточности!» - парируют дамы. И я с упрямством ослицы доказываю, что любой (услышь между строк – каждой!) нужен мужик. С маленькой ремарочкой – партнёры должны быть адекватны друг другу.
Мы с моим бывшим сохраняем дружбу по сей день. Поддержка моральная, материальна, бытовая обеспечена. Сетовать не на что. Физиология? От массажа стоп пользы здоровью порядком больше. И это при сохранении душевного равновесия. Хоть я и состою из цинизма, пожалуй, на девяносто процентов, довольствоваться одной-единственной функцией, определённо, не моё. Я сторонник полных пакетов услуг по системе «Всё включено», да ещё и чтоб мешок бонусов в довесок. Случайные «запчасти» не привлекают. Или всё, или ничего. Исключительно ради возвратно-поступательных движений и пары минут не потрачу. Время дороже. Время не возвращается.
Время… Каждая секунда на счету. Узнай сын – объявит мне «забастовку». Но реальность такова, что красным в планере обозначены все минуты, что я уделяю своему ребёнку: встречи, беседы, спорт, школа, здоровье, прогулки, шоппинг… Напоминания на телефоне оповещают о его расписании. Рабочий график прописываю, учитывая план, географически доступных, стартов сына.
Две последние недели каждое утро запускает активную деятельность гораздо раньше обычного – что ни день, то старт по той или иной дисциплине. День - отец поддерживает сына, день - я, сегодня Марк ждёт нас обоих, мы обещали, слово своё мы всегда держим. Сегодня атлеты плывут полторы тысячи метров вольным стилем, плюс официально-торжественная часть закрытия окружного этапа. Через две недели – город, ещё через три – область. На каждом из этапов сын будет первым. С большим отрывом. Тут даже ставки делать неуместно. Понимаю, Россия, Европа, Мир – можно ради приличия и поволноваться. Всё, что предшествует, формальность.
«Домашние старты младшего Степнова по-хорошему скучны и однообразны, предсказуемы – можно и не смотреть» - пишет пресса. Тем не менее, когда могу, я всегда рядом. Поддерживаю своего ребёнка именно на лёгких и проходных, домашних, стартах. Говорят, дома и стены помогают. Нет. Дома помогают родные и близкие. Бывший, как и я, по возможности сдвигает весь мир на периферию в пользу сына. Но сегодня, хоть и договорились оба быть, впервые опаздывает: трибуны стремительно заполняются, а его нет. Время критично в своём обмелении.
Стерегу рядом с собой место. Интеллигентно, но достаточно жёстко обороняю беспардонные попытки присесть на мою сумку. Это противоречит моим принципам, но речь о ребёнке – набираю его отца. «В данный момент я за рулём. Как только пришвартуюсь, обязательно Вам перезвоню» - оповещает автоответчик голосом Виктора.
Помимо организаторов и экспертной комиссии внизу начинают появляться тренеры. Ко мне подходит девушка-волонтёр любезно, не оставляя возможности отказаться, убеждает освободить кресло для болельщика. Места ещё есть, но я занимаю наиболее комфортные. Отвлекаясь на всю эту пустую суету, упускаю момент выхода спортсменов. «Все равны, как на подбор, с ними дядька Черномор»! И всё же, особенно выделяется Марк. Расплываюсь в улыбке. Любуюсь.
- Ваш сын? – нарушает идиллию навязанный сосед.
- Следите за спортивной прессой городского уровня?
- Не то, чтобы очень… Но вот мальчик похож на Вас. Очень. – Коротко киваю, обозначая и благодарность, и окончание светской беседы.
Спортсмены избавляются от клубных спортивных костюмов, остаются в плавательных шортах. Лёгкая, разогревающая разминка. Марк прижимает подвеску из пары обручальных колец к губам. Опускает веки. На минуту погружается в медитацию – уходит в себя, в свои мысли. После снимает цепочку через голову, передаёт на хранение тренеру. Поднимает безмятежный взгляд на трибуны. Мы со Степновым всякий раз занимаем приблизительно те же самые места. Подмигивает мне. Чем дольше въедливый взгляд сына скользит по рядам, тем выше и чаще, и как-то уж слишком рвано, вздымается его грудная клетка. Уверена, в мальчишечьей голове пролетает миллион предположений от рассеяности отца вплоть до автокатастрофы с летальным исходом. Мальчик мой, крепись… Крепись, Марк. Теперь для отца на первом месте не ты. Не удивлюсь, если именно сейчас он с ними.
Сын полностью погружается в воду, выныривает, встряхивает головой, обтирает лицо ладонью, садится на борт; болтая ногами в воде, ополаскивает шапочку и маску, надевает аксессуары. Взбирается на стартовую тумбу. Вновь разминает плечи и спину. Он старательно демонстрирует озадаченному тренеру и всем стервятникам напускное спокойствие, но внутри, я уверена, спорят злость, паника, растерянность. Кидает в наивной надежде последний цепкий взгляд на трибуны. Выдыхает разочарованно. Принимает исходную позицию. Гонг оповещает о старте. Закрываю глаза. Все свои силы на тонком ментальном уровне транслирую сыну. Не позволяю себе допускать и мысли о возможности его краха. Напряжённые минуты собираются одна к другой – тянутся бесконечной цепью, колотят сердце, рвут дыхание. Ровно сама плыву вместе со своим ребёнком. Финиш. Трибуны взрываются овациями.
- Поздравляю! – восторженный возглас и лёгкое касание тёплой сильной руки к моему плечу обрывают внутреннее уединение. – Ваш сын первый! – Мило улыбаясь, демонстративно стряхиваю с плеча невидимые следы. Встаю. Сбежать бы, но все остаются на местах. Аплодируют стоя. Спортсмены скрываются в недрах раздевалки. Зрители спешат на выход.

 Отправлено: 04.01.19 16:31. Заголовок: *** Говори только ва..

***
Говори только важное, используй поменьше слов.
Даже гневаясь, помни о том, что душа хрупка.
Малодушен, злопамятен, слаб, суров —
Не пускай в себя тех, у кого тяжела рука.
Научись даже им не присваивать ярлыков.

Никому не доказывай правды и теорем —
Всяк идущий имеет право на длинный путь.
С неприкрытой душой не входи в толпу/чужой дом/гарем
—
Только в храм. И жалея/ругая кого-нибудь —
Знай, что это твое тщеславие. Пепел. Тлен.

Не ищи наказаний, не строй тюрьмы.
Уклоняйся от тех, кто вину как плеть опускает тебе на плечи.
Тот, кто понял хоть что-то, не сеет вокруг войны,
Не таскает за пазухой подлости, лести, лжи
И бессмысленно не калечит.
Остальные живут взаймы.

Выдыхай понемногу. Не бойся. Не рушь границ.
Перекидывай веру мостком сквозь любую пропасть.
Я веками хожу среди павших ниц,
Подбирая тех, кто нащупал в себе жестокость,
И устало касаюсь их спящих лиц.
Говори только важное.
(Катарина Султанова - Говори только важное)

На подходе к служебному коридору Марка останавливает Степнов. Не только вижу их, но и слышу достаточно отчётливо. Сама остаюсь незамеченной – слава замысловатой архитектуре.
- Привет, сынок, поздравляю! – Светится стоваттной лампочкой.
- Ты опоздал. Впервые.
- Да, признаю, опоздал. Не опоздал – задержался. И самое главное - триумфальный финиш-то твой видел воочию!
- Я не видел тебя на трибунах перед стартом – вот что важно.
- Виноват твой отец, виноват! Но знаю, что искупит мою вину! – Хитро улыбается. – Смотри, кого я тебе привёз! – И Але Оп!.. Выводит изо своей спины Адель. Девчонка улыбается отцовской улыбкой и прижимает к груди небольшой, вертикально-ориентированный букет в бледных, даже белёсых, сиренево-лиловых оттенках. Взгляд Марка чуть теплеет. Подруга целует его в уголок рта, ничуть не стесняясь ни посторонних, ни Виктора. Решаюсь подойти.
- Всем привет! – Разноголосое «Здрасьте» ответом. - Сынок, поздравляю! – Обнимаю Марка, целую в лоб. Тот благодарно улыбается.
- Степнов, награждение! – громогласно оповещает тренер.
- Цветы в зале подарите! – подмигивает сын, покидая нас под строгим взглядом наставника.
Зал переполнен, выстраиваемся вдоль стены. Скромная, но вполне достойная церемония. Медали, кубки, дипломы, цветы. Гимн спортивного клуба, который представляет сын.
Организаторы благодарят публику за внимание и вежливо, но предельно критично просят за дверь всех кроме представителей аккредитованной прессы. Интервью победителя и призёров для СМИ городского и окружного значения. Толпа общим потоком спешит на выход. Адель удаётся «выплыть на берег». Подбегает к ошарашенному Марку, обнимает, предельно целомудренно целует его, передаёт букет и что-то шепчет на ухо, тот чуть алеет румянцем смущения, выпуская подругу из объятий, подмигивает ей, явно, на короткое прощание.
- Тут кафе напротив неплохое! – Кулёмина пробирается сквозь толпу к нам с Виктором. – Подождём Марка там! – Хватает нас за руки и тянет вниз по лестнице. - Редактор школьной газеты должна вести онлайн-трансляцию для «своих» на закрытой странице – я подписана. Если интернет не подведёт, ну или если шпионаж не просекут, посмотрим на моём телефоне! – Вот что за находчивость у девчонки?! Хотя, это даже настырность.
По дороге отец с дочерью наперебой рассказывают о том, как Виктор буквально выкрадывает девчонку с уроков, та изъявляет желание подарить возлюбленному цветы, и в поиске достойного букета они теряют счёт времени. Интересно, как он готов объяснить свою осведомлённость о номере учебного учреждения Аделии?.. Но девчонка и не заостряет внимания на таких пустяках.
Ни без труда находим свободный столик на втором этаже и, правда, востребованного, и, судя по всему, достойного заведения общепита. Степнов делает небольшой заказ здоровой и питательной пищи – насколько это позволяет представленное меню, Адель подключается к трансляции. Долгие и нудные комментарии экспертов, организаторов и тренеров.
- Ничего существенного. – Делает глоток воды. – Может, поговорим о всех о нас, пока наедине?
- О чём? – Напряжённо переглядываемся.
- Виктор Михайлович. Яна Ивановна. Заранее прошу прощения, если я ошибаюсь, но… Надеюсь, вы понимаете, что лет через пять мы с Марком поженимся. И все мы будем одной семьёй. Это я к чему?.. Доверие, откровенность – достойное основание для наших отношений? – Киваем синхронно. – Напоминаю, если всё же ошибаюсь, прошу прощения. Вы – ваша семья и… моя мама, старшее поколение моей семьи – вы были знакомы раньше – до нашего отъезда в Европу? Не лгите только.
- Зачем нам лгать? – Выдерживаю паузу, но собеседница не отвечает. Её отец в панике. Хорошо, что она затеяла этот разговор не наедине с ним. - Да, действительно, мы знакомы. Вопрос в другом: почему очную ставку ты устраиваешь нам, а не родной матери?
- Нет, не верно. Вопрос ни в этом. Вопрос в ином. Почему вы Все это скрываете? – Откровенно нервничает. Злится, боится. Чувствует и гнев, и страх, но не понимает, в связи с чем. От того и паника.
- Мы не скрываем. Мы не обозначаем вовремя – да, но нет – не скрываем. – Лишь бы Степнов продолжать молчать – пусть даже столь прискорбно, а я уж как-нибудь выведу беседу на безопасный градус.
- Не обозначаете вовремя – значит, скрываете. Молчание – есть ложь. – Девочка, ты даже не представляешь, сколько в твоей жизни лжи.
- Адель, ты создаёшь драму на пустом месте. Твои претензии не обоснованы. Не сказали – и не сказали. Должно быть, сейчас наше знакомство ничего не значит. Сейчас важны вы с Марком, ваши отношения, а не то, что было лет двадцать назад.
- Значит, лет двадцать назад всё же что-то было? – Тяжкий вздох отца ответом. Не знает, куда взгляд спрятать, да и собственные руки ему мешают. На столе раз пять кулаки свои перекладывает: и так облокотиться, и эдак, на груди руки скрещивает, но надолго его не хватает – волосы взъерошивает, шею растирает. Виктор замечает дрожание собственных рук и прячет их под столом, на своих коленях. – Понимаю, у нас тут серая серость, будние будни – отнюдь, не блокбастер про враждующие кланы итальянской мафии, но всё же… Что вы скрываете? – Прожигает нас, двух взрослых, статусных людей, не допускающим лжи, грузным взглядом. – Что связывает наши семьи? Какие отношения между вами были в прошлом? У вас, что, друг к другу старые счёты, претензии?
- Знатно же ты себя накрутила… - Выдыхаю с очевидным облегчением. Она ничего не знает наверняка, но интуитивно в собственной «слепоте» убеждена. - Думаешь, молчим, потому что есть Что скрывать? Напротив. Рассказывать-то особо не о чем. Мы были учителями твоей мамы: Виктор Михайлович в те годы преподавал в «Триста сорок пятой» физкультуру и ОБЖ, а я была штатным психологом и педагогом-организатором.
- Ещё я дружил с твоим дедом. – Надеюсь, этим откровением Степнов и ограничится.
- С Никитой?!
- С Петром Никаноровичем. Откровенно говоря, через него адрес твоего лицея сегодня утром я и узнал – в гости к вам заходил, прадед твой с Герцогом гулял, мы ещё чай попили. Истосковался я по своему старинному другу!.. – Да, Степнов, давай-давай!.. Расскажи ещё девчонке и о том, как по матери её истосковался! Чего уж там?! Прокашливаюсь в кулак. Бывший виновато косит на меня исподлобья, да губы поджимает. Да неужели, я настолько громко думаю, дорогой?! Или же за столько совместных лет ты умудряешься наконец-таки выучить мои невербальные сигналы?!
- Если это правда, зачем скрывать?!
- Мы не скрываем – мы Не Афишируем!.. – отвечаю я, не учитывая кого конкретно и о чём именно она спрашивает. - Повторяю, наше общее прошлое меркнет на фоне ваших с Марком отношений – вот что актуально на сегодня.
- А как нам выстраивать отношения, совместное будущее, не зная прошлого, Общего прошлого, как?! Дерево не даст ни новых побегов, ни цвета, ни плодов, если корни гниют! – Поочередно всматривается в наши лица – рентгеном просвечивает. Её воля – к полиграфу бы нас подключила. - Школьные учителя моей мамы - и только!.. Пустяки-то!.. Если дело лишь в этом, вы бы рассказали сразу, рассмеялись бы даже столь забавному совпадению!.. – Взвешивает новость и своё к ней отношение, разглядывая высокие потолки, жуя при этом губы на манер матери. – Хм!.. – внезапно вспрыскивает небрежным смешком. – Кажется, начинаю понимать… - Кивает головой в такт собственным мыслям. – Пока мы с Марком гоняли мячи в боулинге, вы были в кафе втроём, мама убедила вас промолчать. Причина тому – мой отец. – Сжимаю под столом ладонь Виктора – чуть влажная и дрожит. – Гуцулов Игорь Сергеевич. Одноклассник мамы. Ваш ученик. Вы можете многое про него рассказать. Даже устроить нашу встречу. Поэтому и… не афишируете. – Измеряю пульс горе-отца, зашкаливает.
- Думаю, всё это тебе следует с матерью обсудить. - Степнов - склад авиабомб времён Второй Мировой. И на любое слово дочери он может таким взрывом среагировать, что камня на камне не останется.
- Мама, как поняла, что беременна, сообщила отцу. «Делай аборт и не беспокой меня по такой ерунде» - было его ответом. Так что мне с мамой обсуждать? Что?! Что мой отец козёл, что он нас предал, что он нас бросил, что он от нас отказался?! Мама и без того наревелась из-за этого… - Сжимаю колено того самого «Козла» - надеюсь, он понимает, единственное, что от него сейчас требуется, собраться с силами и молчать. Молчать изо всех сил. Как семнадцать лет молчит о своей первой измене, так и сейчас (Да что там - сейчас?! Всю оставшуюся жизнь!) молчать о её последствиях.
- То есть… ты ненавидишь отца? – Уверенно, без доли размышлений, кивает. – От нас, в таком случае, ты что хочешь?
- Просто хочу узнать, что он за человек. Что в нём такого особенного, что мама столь слепо была влюблена; что послужило их разрыву? Какие отношения у них были, и… что с ним сейчас?
- Повторю, твоей матери лучше знать, кто твой отец, и… - Как же я не хочу лгать этой девочке!.. И почему, любопытно знать? Почему не могу ей лгать, ежели не желаю обнародовать перед ней и правду?!
- Гуцулов – мой отец, Гуцулов! Или, что, моя мама много с кем… дружила?..
- Нет, только с Игорем она и дружила.
- Ну вот… – На некоторое время бразды правления перенимает неоднозначная тишина. Это опасно – лишь бы мой бывший не взял слово. – Ладно, давайте откровенно. Прекрасно понимаю, вы брезгуете и мной, и моей незаконнорождённостью, и, что скрывать, всей моей семьёй в связи с выше упомянутым. Считаете мою мать распутной, дрянной девкой. Уверены, что и я пойду её дорогой, да ещё и сына вашего с пути истинного сведу. Но… вы и помыслить не можете, сколько действительно в наших шкафах «скелетов». Всё наше «добро» на вас вываливать не планирую – не беспокойтесь. По крайней мере, ни на данном этапе. Вы морально не готовы. Поэтому, нет, не переживайте, всю свою жизнь анализировать Вас, Яна Ивановна, как специалиста, я не требую. У меня к вам двоим одна тема для разговора – мой отец. К вам, потому что вы – свидетели.
- Только твоя мать может наверняка знать, кто твой отец. – Адель, молю, услышь меня!
- Вопрос моего отцовства установлен. Этот вопрос изначально ни разу не вопрос. Расскажите мне, что он за человек, какие отношения были у них с мамой?.. Всё же происходило на ваших глазах. Вы – всему свидетели. – Оглядывает нас, как на допросе в КГБ. - Виктор Михайлович, кстати!.. Мои родители, получается, в Вашей секции тренировались? И вы, Яна Ивановна, психолог - и допустили под своим носом!.. Знаете же, что дети без должного присмотра! Ну да, вы своим романом были заняты, не до чужих детей - педагоги!.. – Надменно фыркает, брезгливо поджимая губы. - Вы поможете мне его найти? – Так вот чего не достаёт в моей размеренной, выверенной по минутам, жизни – угу, бегу - запинаюсь!..
- Почему мы? Мы не детективы. Может соц. сети попробуешь?
- Совсем за дуру держите?! Я, как после переезда случайно в коробках нашла мамин выпускной альбом, на всю параллель и на всех учителей собрала досье. Кстати, ваши странички физрука и «психологини» пусты, чисты первозданно! У вас с мамой точно конфликта не было? – Нервно переглядываемся. – Да ладно, понимаю – вы были заняты друг другом и ожиданием Марка. – Горькая улыбка касается её красивых губ. – Ни одна ниточка не ведёт к моему отцу. Но вот вы говорите, знакомы лично. Радует. Значит, не вымышленный персонаж.
- Ты хочешь с ним с глазу на глаз поговорить?
- Нет, я со стороны хочу на него посмотреть. Так, чтоб он не видел меня. Чтоб он, вообще, обо мне не узнал. – Ей нужен отец. Но ей больно это признавать, и поэтому она хочет убедиться в обратном. - Я вас сейчас напугаю и окончательно разочарую, но скажу откровенно. Надеюсь, что он опустился, что он один, никому ненужный, всеми брошенный. Мне греют душу мысли, что у него ни черта нет, что он ничего в этой жизни не добился. – Злорадство девочки нарастает и нарастает. Каждым словом, каждой циничной ухмылкой без наркоза перекраивает отцовское сердце. - С одной стороны он не достоин ни знать меня, ни видеть вновь маму, с другой - пусть сходит с ума, понимая, от кого отказался.
- А если, напротив, он небеден, успешен… готов с тобой общаться, готов тебе помогать - решишь сблизиться с ним? – Да, Степнов, ни чем не прикрытая проверка твоей дочурки на «вшивость», на продажность и на лицемерие в действии.
- Нет. Он сам отказался от нас.
- Значит, отца ты ненавидишь? - Прямой взгляд без капли сомнений. - А что, если он о тебе не знает, что, если мать лжёт тебе всю жизнь, а в действительности ничего ему не сообщала? Она же не готова продемонстрировать в подтверждение этих слов переписку с Игорем? – И откуда столь слепое доверие?
- Мама мне ни разу за всю жизнь ни в чем не соврала. У меня нет оснований не верить ей.
- Если чисто гипотетически предположить, что всё же Лена солгала об отце - что тогда, возненавидишь мать? - Тишина. Слишком долгая, оглушающая, беспроглядная тишина.
- Нет. Если она так поступила - значит, у неё не оставалось иного выхода. Значит, он её вынудил. Значит, он её, Нас, не достоин. Мама ни стала бы просто из-за вредности лишать нас друг друга.
- От нас-то ты чего в таком случае хочешь?
- Расскажите, какие отношения у них были?
- Как у вас с Марком. – Может хоть это жёсткое сравнение послужит их разрыву.
- То есть, они любили друг друга настолько сильно? – Смотри-ка ты, не верит!
- Они дружили. Обнимались, целовались прилюдно. – И этот «люд» уже пыхтит самоваром. – Как ты сама верно заметила, вместе посещали секцию Виктора Михайловича. Уроки вместе прогуливали в городских парках. По кафетериям бегали. Говорю же – всё, как у вас с Марком.
- Это Вы, Яна Ивановна, намекаете, что до добра Вашего сына не доведу и хорошо бы мне его бросить? – Да, прямолинейность – это семейное. – Нет, я Марка не брошу – не дождётесь. Я люблю Вашего сына. И я его не предам.
- Ваш заказ. Что-нибудь ещё?
- Ваш заказ. Что-нибудь ещё?
- Спасибо. Не стоит, – обрываю слащавую улыбку официанта. – Виктор, сходи – оплати по счёту, чтоб потом не задерживаться. – Послушно ступает следом за пареньком, прихватит из внутреннего кармана ветровки портмоне.
- Яна Ивановна, а в той школе бывают встречи выпускников? – Адель разливает чай по чашкам.
- Думаю, да - как во всех. – Травяной напиток тонизирует с первого же глотка.
- Вы сами с Виктором Михайловичем посещаете эти мероприятия? – Ем творожный десерт, но каждый кусок комом встаёт в горле.
- Нет, не живём прошлым.
- А мамин классный – историк Игорь Ильич, с ним вы общаетесь?
- Он и его супруга (химичка Ирина Ренатовна) - единственное исключение.
- Может, через них получится что-то узнать? Да хотя бы домашний адрес? – Разломав свою порцию, художественно разливает по «руинам» мёд.
- Ты уверена, что тебе это нужно? – Облизывает пальцы.
- Да. – Ни капли сомнений.
- Хорошо, я поговорю с Рассказовым. Как будет какая-то информация, сообщу тебе. Хотя… знаешь, Адель, пожалуй, адрес твоего отца всё же сообщу твоей матери, пусть она решает.
- Не поняла… - Щурится зло на меня.
- Не хочу действовать за спиной Лены, считаю неуместным вмешиваться в ваши семейные дела.
- Ясно. – Обречённо поджимает губы. - О, Марк наконец-то!.. – Камера крупным планом берёт сына. Адель добавляет звук, подсаживается ко мне. Виктор возвращается и, сохраняя общую тишину, опускается за стол по другую сторону от девчонки.
***
- Вы довольны своим результатом?
- Нет. – Ни капли лицемерия, даже в целях поддержки репутации. Жёсткий, сухой взгляд, и ни намёка на улыбку.
- Вы первый. Первый с большим отрывом. И не довольны?
- Я серьёзно ухудшил свой последний результат.
- Это нормально. В профессиональном спорте главное удерживать показатели и биометрические данные в заданном диапазоне. Невозможно каждый раз прыгать выше и выше. Ресурсы человеческого организма не бесконечны. Марк излишне требователен к себе, - поясняет один из экспертов.
- Возможно, Вы правы. Но, если так рассуждать, вряд ли чего-то существенного добьюсь.
- То есть сегодня Вы не считаете себя победителем?
- Сегодня я проиграл. Проиграл самому себе из прошлого.
- Это значит, что Вы признаете единственного соперника – самого себя? – Сын смущенно улыбается одним уголком губ.
- На территории России уж точно.
- Марк, раз Вы считаете себя экспертом в мире плавания, в чём Вы сами видите причины своего сегодняшнего «краха»?
- Это вне зависимости от вида спорта. Думаю, это и в бизнесе, в любой карьере, в принципе, серьёзная помеха. Эмоции. Всё же у лидера должно быть холодное сердце. Чемпион обязан концентрироваться на результате, а не рассыпаться по пустякам «Видеть цель, верить в себя, не замечать препятствий» - этому учит меня отец.
- Раз уж Вы сами заговорили о своём отце, он – признанный тренер, почему Вы не строите спортивную карьеру под его руководством?
- Потому что папа специализируется на игровых видах спорта, а я – пловец.
- Должно быть, неверно сформулирован вопрос, скорректирую коллегу, - перенимает инициативу другой интервьюер. - Почему, Марк, Вы выбрали плавание, а не пошли по «баскетбольным» стопам отца?
- Я не командный игрок. Мог, конечно, и лёгкой атлетикой под руководством папы заниматься, но у меня с плаванием как-то сразу сложилось. Отец привил мне любовь к спорту, воспитал неплохим человеком, продолжает поддерживать – это главное.
- Известно, что семь лет назад Ваши родители развелись – это как-то отразилось на Вас самом, Ваших отношениях с ними, Ваших результатах в учёбе, в спорте?
- Да, мама и папа развелись, когда мне не было ещё и десяти лет, но они остаются друзьями. Они делают всё, от них зависящее, дабы я не чувствовал себя ущемлённым. За всю жизнь не видел ни единого скандала родителей.
- Ваш отец знаменит своим горячим темпераментом – неужели он ни разу не повысил голос ни на Вас, ни на супругу? – провокация, низкая и подлая провокация.
- Да, это самое большое заблуждение всех тех, кто знает лично или по слухам тренера Степнова во времена становления его менторства. Тренер Виктор Михайлович болеет за результат и этого же требует от своих подопечных. Если спортсмен не готов положить всё на алтарь победы, если спортсмен жалеет, бережёт себя, не выкладывается на грани, а лучше - сверх, своих возможностей – ему не место в команде Степнова-старшего.
- Так может, именно поэтому Вы не стали тренироваться под руководством отца?
- Мой тренер Андрей Дмитриевич не менее строг. Речь же о том, что отец ещё в молодости заработал себе репутацию излишне темпераментного, эмоционального, импульсивного, вспыльчивого человека. Многие забирали своих детей от деспотичного тренера, и где сейчас те, подающие надежды, спортсмены?.. Кто остаётся верен Виктору Михайловичу, кому удаётся найти с наставником взаимопонимание – тот становится чемпионом. И Вы не дали мне договорить… Тренер Виктор Михайлович Степнов только в самом начале своей карьеры орал и кричал так, что его эхо отсеивает лентяев по сей день. На сегодняшний день папа – спокойный, уравновешенный человек и на спортивной площадке, и тем более – за её пределами. Он очень добрый и понимающий, чуткий. Должно быть, опыт, накопленная годами, мудрость или влияние моей мамы, а скорее - всё вкупе, влияет на папу, на его характер, на его поведение и в жизни, и в работе. Отец смягчился, обрёл внутреннее равновесие, психологическую устойчивость к каким бы то ни было передрягам. Это отмечаю не только я, но и его коллеги.
- Ну всё же, отец даёт Вам советы касательно спорта?
- Конечно. Доверять тренеру, верить в себя, быть верным мечте.
- Через два года Олимпиада в Лос-Анжелесе – Вы бы мечтали оказаться на пьедестале?
- Золото Олимпиады «Двадцать, двадцать восемь» не мечта, а цель. И эта цель в числе текущих планов. Мы с Андреем Дмитриевичем предполагаем, что выступать я, как и всегда, буду ни в одной дисциплине. И каждый мой старт увековечится медалью. Золотой, естественно. – Улыбается с видом: «У меня-то ещё будут Олимпийские медали, а у вас уже никогда».
- Да, самомнения Вам не занимать!..
- Так может, поэтому я и первый?
- Вполне возможно. – Формальный смех фоном. - А есть мечты, мечты простые, человеческие, земные, перед которыми Вы бессильны?
- Все журналисты охотятся за информацией о моём талисмане. – Вынимает из-под ворота цепочку, демонстрирует кольца, надев их на одну фалангу указательного пальца. – Отшучиваюсь – мол, собираю Олимпийские кольца и это первые два из них. – Вновь смех скрашивает казённую тишину. – На самом деле это обручальные кольца моих родителей. Они сняли их после развода. Вскоре, на десятый день рождения, я выпросил у родителей в подарок эту цепочку. Мама с папой впали в легкое недоумение, зачем мне (ребёнку, мальчишке) широкая, длинная цепь сложного, красивого плетения из белого золота, но отказывать не стали – купили. И вечером этого же дня (во время праздничного, семейного ужина) я достал из маминого трюмо шкатулку, повесил на цепь кольца… Так родители всегда вместе, всегда со мной, всегда у моего сердца. Они востребованные профессионалы - каждый в своей сфере. Понимаю, у них нет возможности ездить со мной по нашей огромной стране, по всему миру, но перед каждым стартом я прижимаю к губам кольца и чувствую не холод металла, а родное тепло. Вы спрашиваете, о чём я мечтаю… Мечтаю вернуть эти кольца родителям. Мам, пап!.. – Переводит взгляд на камеру. - Поверьте, не только в разводе можно быть лучшими друзьями. Вы подумайте, а это я для вас сберегу. – Целует кольца и прячет их под поло.
- Вы достаточно взрослый человек, и мечтаете о воссоединении родителей?
- Да. Повторюсь, родители делают всё, чтоб их развод никоим образом на мне не сказывался. Живу с мамой, а с папой мы проводим почти всё общее свободное время. Но… будь мы единой семьёй – вот это было бы истинным счастьем. Я уверен, что… - Вещание резко обрывается.
- Да, похоже, сын спутал пресс-конференцию с сеансом психоанализа.
- Он в курсе, что мы смотрим. Видимо, в глаза Вам не может всего сказать, так легче. – И вновь опасная пауза. – Я согласна с Марком! Было бы чудесно, если бы вы воссоединились. – Подмигивает отцу, и тот давится чаем. Девчонка заботливо подаёт ему салфетки. Принимая её помощь, Степнов явно решается выступить с речью, но я его перебиваю:
- Спасибо, Адель, на добром слове! Обязательно подумаем об этом!..
- Адель, ты же увлекаешься баскетболом? – С какой же скоростью Виктор меняет тему разговора!.. Видимо, как и я, предвидит, что Кулёмина не побрезгует «присесть» на уши относительно семейных ценностей. Ей, безотцовщине, как никому, знать лучше!..
- Увлекаюсь, а что?
- У меня в клубе через полтора часа отбор начинается – приглашаю, поучаствовать.
- Вы серьёзно?! – Тот лишь улыбается в ответ. - Только не говорите, что это была шутка! – Виктор откровенно смеётся, умиляясь девичьими эмоциями. – Тогда быстренько доедаем запеканку, а порцию Марка возьмём с собой.
- Ешь спокойной – не торопись! Успеем! Если что, мы и задержаться можем, – успокаивает отец девчонку, заботливо извлекая творожные крошки из её кудряшек. – Матери смс скинь только, чтоб не переживала и знала, где тебя найти.
- Вот! – Девчонка вкладывает в ладонь собеседника мобильник. – Пока ем, напишите, пожалуйста, маме адрес клуба! – Мужские пальцы по-прежнему дрожат. Но текст всё же набирает. – Ммм, не ошиблись мы с заказом – чудесная запеканка!.. Яна Ивановна, Виктор Михайлович, а вы-то чего не едите? Сами говорите – через полтора часа отбор!.. – Энтузиазм в орудовании столовыми приборами незначительно возрастает. Сигнал мобильного оповещает о входящем сообщении - замираем. – Виктор Михайлович, что там мама пишет?
- Хм!.. Пишет, что ты переходишь все границы дозволенного и вскоре пожалеешь об этом.
- Вы только не подумайте, что из вашей ученицы выросла сумасшедшая мамаша-террорист. Она только на словах припугивает меня (исключительно в профилактических целях), даже за серьёзные косяки так ни разу и не наказала.
- Значит, не так уж и серьёзны эти твои косяки. – Подмигивает дочери, подливая ей чай.
- С чего этого Вы решили, Виктор Михайлович?
- Так мама твоя слов на ветер никогда не бросает! – Смеются в голос.
- Вы доели? – И гробовая тишина. – Вы доели – спрашиваю!
- Почти, - отвечают хором, но с разной степенью внятности.
- Давайте живее! – Вытираю руки. – Я в дамскую комнату. Официанта, если по пути встречу, к вам отправлю, чтоб порцию Марка в контейнер упаковал.
- И вилку одноразовую ещё попросить надо… - Да, с Кулёмиными и в поход, и в разведку!.. Хотя… от отца это, скорее. – И бутылку воды бы ещё.
- Воды в магазине возьмём, - поддерживает Степнов девчонку.
- Встречаемся в холле дворца спорта. – И сбегаю из этого жалкого театра абсурда. Мне срочно нужен антракт!..

 Отправлено: 04.01.19 16:34. Заголовок: **** Ум вертляв, мо..

****

Ум вертляв, моя девочка!
С одинаковой легкостью миловать и водить на казнь.
Но сегодня, знаешь ли, жалость нам не с руки.
Смена авторитетов - как только готовишься их признать.
Абсолютная вера в свои слова.
Абсолютная вера в свои шаги.

Ум вертляв, моя девочка.
Что на завтрак: клеймить или обелять?
Всяк умеет делаться правым и виноватым.
Ставить пробы, увековечивать, упразднять –
Ум становится тоньше, язык - острей,
Восприятие - бледноватым.

Ум вертляв, моя девочка.
Жаждой выжить, попытками не пропасть
Мы изводим себя и ближнего.
Курим. Пьем. Не рожаем идей и дочек.
И молчим о главном. Молчим вдвоем.
Время?
Время сложноустроенных одиночек.

Ум вертляв, моя девочка.
Что тебе это знание?
Нести в массы? На ребрах выбить? Зажать в горсти?
Наш сарказм практически идеален.
Только помнишь, был принцип: не навреди -
Выдыхай эту желчь, дай рассвету себя обнять.
Покой внутренний – он реален.

Ум вертляв, моя девочка.
В тихом отчаянии сладко себя терзать.
Только вот в отрицании мало толка.
Прощай прошлое, обновляй мечты,
Чаще ходи гулять.
И не позволяй себе превратиться в степного волка,
Одиноко скулящего у воды.
(Катарина Султанова - Ум вертляв..)

- Мама, мама, ты видела, как я забила, видела? – Первая игра Адель оканчивается трёхочковым её авторства, и, счастливая, она подбегает к матери.
- Что это всё означает? – Не более пяти минут назад охранник подводит Лену к Степнову. Сухо спорят о чём-то, активно размахивая руками в сторону площадки, явно подразумевая дочь. Очевидно, Кулёмина-старшая попрекает в излишней самодеятельности навязавшегося тренера. Виктору ни без труда удаётся успокоить психованную мамашку, та смиренно занимает, предложенное администратором, место у центрального прохода. По дороге обменивается вполне безобидными приветствиями с Марком. Я сижу на пару рядов выше за широкой спиной сурового дядечки – так, что и высматривать меня за ним - себе дороже. Лене невдомёк, что я здесь. Адель попросту наплевать, продолжаю ли я читать книгу, затерявшись среди чужаков, или же втихую скрываюсь с «поля боя».
- Сегодня проводится отбор спортсменов среди желающих перейти из других клубов или перевестись из регионов.
- Ты здесь причём? – Подаёт дочери бутылку воды. Та с явной благодарностью спешно пьёт.
- Ну как?.. – Кулёмина утирает капли на подбородке дочери. Стоят обе на ступеньках парадного прохода, но вроде бы никому не мешают. - Виктор Михайлович пригласил поучаствовать в отборе. Он же знает, что раньше, в Берне, я серьёзно занималась баскетболом. Помнишь, как он этому обрадовался, когда мы гуляли все вместе во вторник? Жаль, предыдущих наград своих я лишена вместе с фамилией – тут спрашивали. – Да, Марк рассказывал что-то о том, будто в Европе семья его девочки жила под немецким псевдонимом. Я на нервах не очень-то и вникала. - Мы вот играем по очереди в разных комбинациях весь вечер. Уже сегодня комиссия объявит решение.
- Что это на тебе? – Лена брезгливо теребит край клубной майки на дочери.
- Виктор Михайлович выдал мне новый комплект формы и обуви. Ни в джинсах же мне бегать. Не бойся – ни после кого-то. Реально всё новое из фабричной упаковки с этикетками. – Демонстрирует матери так и не оторванные ярлыки.
- Но тебя же ещё не отобрали.
- Виктор Михайлович говорит, что это и не обсуждается, а если вдруг нет, то клубную форму всё равно мне подарит – в качестве сувенира. Утешительный приз – так сказать. Круто, да?
- Угу, круто!..
- Мама, ты против?
- Впереди выпускные экзамены, поступление в ВУЗ – вот на чём необходимо сконцентрироваться! Всё это серьёзная нагрузка для организма, для психики, для интеллекта! Твоя жизнь расписана по минутам! Для большого спорта (как и для свиданий с Марком – кстати) в твоём графике нет ни места, ни времени, ни прочих ресурсов! Учебный год едва начинается: тройки по основным предметам, двойки по поведению, проблемы с ребятами! И заметь, всё это из-за, горячо тобой любимой, семьи Степновых!.. Тебе не кажется, что их слишком много в твоей жизни?! В ущерб всему остальному, ммм?.. – Девчонка молчит, но заметно мрачнеет. Губы в досаде жуёт. - Речь даже ни о них. Речь сейчас о тебе. О тебе и о твоём будущем!.. Посмотри на Серёжу – сам поступил на бюджет МГИМО! Сам! Перспективы перед ним какие!.. Уже подрабатывает в издательстве.
- Речь обо мне, а говоришь о Серёже. – Дядя и племянница, должно быть, растут и взрослеют, как брат и сестра, в режиме вдохновляющей конкуренции. Что же – детям это на пользу.
- Да, говорю о Серёже – ты же всегда и во всём стремишься его перепрыгнуть! – Лена растерянно пожимает плечами. – В приоритете поступление в престижный ВУЗ, учёба в выпускных классах, подготовка к экзаменам!.. – не подобрав неоспоримых противопоказаний, нервно повторяет саму себя.
- Я справляюсь, обещаю.
- Чем-то придётся жертвовать. Чем?
- Факультативами в лицее.
- Нет.
- Да что нет-то, что?! Мамочка, давай откровенно! Я знаю, почему ты настраиваешь меня не только против Марка, но и против его родителей!
- Не настраиваю, глаза открыть пытаюсь.
- Настраиваешь! Настраиваешь, чтобы не только с Марком разлучить, но и чтоб правду скрыть!
- Правду?.. Какую правду?.. – Мне и самой интересно, что помимо распорядка клуба Степнов успевает рассказать Адель, пребывая наедине в недрах служебного помещения?..
- Вы знакомы. Давно знакомы. Родители Марка – твои школьные учителя. Яна Ивановна – психолог. Виктор Михайлович – физрук. Он не только твой тренер и друг прадеда, но и, за компанию с Рассказовым, художественный руководитель школьного рок-квинтета «Ранетки», в котором ты играла на басу! – Девчонка в азарте, Кулёмина-старшая в трансе - Мама, ты написала целых три песни – и всю жизнь скрываешь это от меня!.. Ты дашь мне послушать?! – Поверженное смирение. - И наконец – самое главное!.. Виктор Михайлович и Яна Ивановна лично знакомы с моим отцом!.. – Очевидно, Лена теряет чувство опоры. На расстоянии в две вытянутые руки вижу, что голова её кружится. - С Игорем Гуцуловым!.. И могут мне про него рассказать. Могут встречу нашу организовать.
- Что они ещё тебе наплели?
- Ничего они не «наплели»! Подробности рассказали – да, но до сути я сама догадалась.
- Сама… Ммм… И что же, они согласны организовать вашу с отцом встречу?
- Они не хотят действовать за твоей спиной. Они не хотят вмешиваться в дела нашей семьи. Они намного лучше, чем ты думаешь.
- Возможно. – Убирает со лба длинную боковую чёлку, губы облизывает, кусает. - Возможно, они намного лучше, чем думаю о них я. Но они гораздо хуже, чем думаешь о них ты. Они неидеальны, они небезупречны. – Что, Лена, кругом враги, всех на кол?..
- Я понимаю, что они неидеальны. Но и ты пойми: они уже часть моей жизни, и я не откажусь от них. Ровно, как и не откажусь от Марка. – До чего упрямая чертовка!.. – Кстати, мамочка, а ты знаешь, что мы с Виктором Михайловичем родились в один день? – Всё, для Кулёминой-старшей можно уже «Неотложку» заказывать. – У Марка двойной праздник! С него двойной пакет подарков!.. – Девчонка смеётся, но мать её энтузиазма не разделяет.
- Ладно… - Осматривается, ловит на себе пожирающий взгляд того самого борова, за которым я, словно за ширмой. Вздрагивает. - Здесь не место для подобных разговоров. Иди, переодевайся. Домой поедем.
- У меня так-то следующая игра!
- Тебя всё равно возьмут. – Девчонка вопросительно вскидывает бровями. - По блату. – Так, я не ослышалась?!
- По блату?! – Вот и самой Адель дурно.
- Отец твоего мальчика – не последний человек в руководстве клуба. – Нет, она серьёзно?! Вот так, в открытую, об этом заявляет во всю мощь своего хриплого баса! Не знай, её с детства, решила бы, что курит!.. Может, и курит! Хотя, насколько я поняла пересказ Марка об их вояже по паркам столицы в день знакомства, Кулёмина, вроде как, врач. Как бы там ни было, орёт – будь здоров. Так что громкость бы я ей убавила!.. Кругом сотрудники клуба, взвинченные родители претендентов на «место под солнцем» - Кулёмина, что, умышленно подставляет Степнова?! Стерва!.. Или же умишко оскудел, или же ей в очередной раз плевать на всех!..
- А сама, значит, я заслужить не могу, да, получается?! – Всё, наша гордость задета – держите семеро. И за что моему сыну такое «счастье»?..
- Можешь, но ни на этот раз. Ты год без нормальных тренировок и, как видишь, уровень конкуренции здесь выше.
- Я. Сама. Заслужу. Своё. Место. Даже если мне предоставят его авансом, я оправдаю доверие Виктора Михайловича. – Святой человек – Виктор Михайлович!..
- Ты не войдёшь в основной состав.
- Может, ты и права. Может, и не войду. Но сделаю всё от меня зависящее. Я не разочарую своего тренера. – Так собачатся, что я бы на месте мордоворота, за сим скрываюсь, вышвырнула бы этих двух базарных девиц за порог. Но он лишь продолжает демонстративно любоваться и экстерьером, и накалом страстей.
- Это твоё рвение да в учёбу бы.
- Если исправлю оценки, ты разрешишь?
- Неужели, тебе ещё нужно моё одобрение?
- Я несовершеннолетняя - заявление о зачисление в клуб могут принять только от тебя.
- Ты хочешь? - Кивает. - Я подпишу. При условии, что до конца следующей недели ты на каждую свою тройку принесёшь мне по три пятёрки.
- Пятнадцать пятёрок за шесть дней?! – Что же, и школа Адель входит в число передовых с пятидневной учебной неделей, а значит, каждую субботу она будет проводить в компании отца на «большой» тренировке. Столько суббот продержится Степнов? Делаем ставки, Господа!..
- И заметь, ни одной новой тройки.
- Но подписать-то документы нужно сегодня.
- Тренер даёт тебе авансом место в своём клубе, я даю тебе авансом возможность заслужить и оправдать моё доверие.
- Если я не справлюсь с твоим условием?
- Наш уговор действует не только ближайшую неделю. Первая тройка по любому предмету, либо первая двойка по поведению и всё – прощай баскетбол.
- Идёт. – Подмигивает. – Знаешь, Виктор Михайлович сам будет пару раз в неделю нас тренировать. Он в Москве один из самых крутых тренеров! – Столько искреннего восторга. – Ну, так что, заказывать на тебя пропуск на зрительские трибуны, а для твоего авто на спец. стоянку? – Смеются теперь уже обе. - Мама, вот ты говоришь: меня берут по блату, ну а сама что думаешь? В целом я как, круто, играю?
- Средне ты играешь. На тренера постоянно смотришь, а должна - на мяч. – Юная спортсменка морщится с досадой. - Не обижайся. Замечания мои всегда по делу.
- Просто мне важно: наблюдает ли он за мной, как игру мою оценивает.
- Во время игры ты должна думать только о мяче, после Степнов всё сам тебе скажет.
- Мама, кстати, ты же сама тренировалась у Виктора Михайловича! Какой он тренер?
- А ты, значит, вот так, не разобравшись толком, какой он тренер, слепо побежала играть? Или что, «умоешь руки» при первых трудностях?
- Всем известно, что он требовательный, категоричный, что с ним непросто… Вот я и прошу у тебя совета, как найти общий язык с тренером Степновым?
- Говорю же: смотри на мяч, а не по сторонам. Садись. Косу тебе заплету, а то намучаешься с хвостом. – Девчонка полу-боком садится на первое в ряду сидение. Мать достаёт из сумки массажную щётку. Заботливо, тщательно, не спеша, расчёсывает богатые, густые, упрямые кудри дочери – очевидно, чьё наследство. [И почему за все десять лет я так и не решаюсь родить от Виктора?.. Зря я это. Зря…] От края роста волос плетёт тугой «колосок». - Ты должна быть полностью в игре, а игра в тебе. И кроме игры нет места ничему ни в твоей голове, ни в твоей душе, ни в твоём теле: ни боли, ни мечтам, ни суете.
- Я тебя про Степнова спрашиваю!..
- А я тебе и говорю, каким должен быть спортсмен… Спортсмен достойный тренера Степнова.
- Ты была достойна?
- Думаю, да. Выиграла все наши совместные старты. Дома в «тёмной» есть коробка до краёв наполненная наградами за наши общие с ним победы.
- Да, высокую планку ты задала – придётся соответствовать.
- Кулёмина! – окрик тренера Степнова оглушает огромное пространство. – На площадку!
- Ну что, Кулёмина?.. – Целует дочь в лоб. - Беги – покажи класс!

- Лена… - Нехотя касаюсь локтя бывшей ученицы, когда та, скрестив по-царски на груди руки, любуется, спешащей на площадку, дочерью.
- И Вы тут?! – буквально огрызается, оглядываясь на меня через плечо.
- Мой сын здесь. – Пробегая мимо, сидящего на одном из нижних рядов, Марка, Адель суетливо, как бы - между прочим, порывисто обнимает его за плечи. – Твоя дочь хочет встретиться с отцом.
- Так уже!.. – Попытку сострить не оцениваю. Собеседница тут же меняется в лице. – Не переживайте, Ваше указание сохранить всё в тайне я уважаю, разделяю и выполняю. В отличии от Вашего мужа… Каким образом сегодня Адель оказалась в Вашей компании?
- Виктор забрал её с факультативов и, кажется, с последнего урока. Адрес лицея он узнал от Петра Никаноровича.
- Ясно!.. – Злобно выдыхает. - С предателями в тылу разберёмся, а Вы бы убедили супруга поддерживать общую легенду, а то, чего доброго, сгорит вся конспирация к чертям.
- Местная столовая не дурна собой. Ты после работы, должно быть, голодна. – Отрицательно мотает головой. – Нам следовало бы обсудить стратегию дальнейшего поведения.
- Нам не о чем говорить.
- Наши дети. Они не намерены отступать друг от друга. И в связи с этим нам следует из врагов переквалифицироваться в компаньоны. – Молча подхватывает сумку. Поочерёдно оглядывает Марка, Адель и… Моего! бывшего. Уверенно направляется к верхнему, зрительскому, выходу. Ступаю следом.
Столовая практически пуста. Проходим вдоль автоматизированной линии раздачи. Приобретаю порцию винегрета и бокал компота. Моя спутница берёт лишь бутылку минералки.
- Лена, тебе же изначально не симпатизирует роман наших детей. – Присаживаемся за отдалённый столик, и я принимаю инициативу. - Почему ты не запрещаешь Адель встречаться с Марком?
- Наши дети встречаются где-то с марта-апреля – так, да? – Сдержанно киваю. – И узнаём мы с Вами об этом примерно одновременно, верно?
- К чему ты ведёшь?
- Полгода они скрывают свои отношения, потому что понимают: родители окажутся против, родители их разлучат, родители запретят. Почти всё лето они были в разлуке, но сохранили свою симпатию. Они так берегут друг друга!.. Я не видела столь нежных и тонких отношений ни у кого другого. – Да уж ладно, не видела ни у кого другого?! У вас с Виктором именно такие отношения и были!.. До поры, до времени. - Запретим мы им. И чего добьёмся? Да они профи в конспирации! Как шифровались, так и будут шифроваться! Только вот уже ни из-за страха быть рассекреченными, а назло нам – своим родителям, из мести. И вот это до добра точно не доведёт. Не знаю, как Вы, лично я не хочу быть врагом своему ребёнку. Всю жизнь для Аделии я ближайший друг, постараюсь и впредь сохранять доверие дочери.
- Я бы не была столь беспечна.
- Что Вас смущает?
- Не горю желанием становится бабушкой ближайшие лет пять.
- Понимаю и разделяю Ваши опасения. Будь моя воля – я б лет десять с внуками повременила. – Открывает бутылку, наполняет чистый бокал на треть. Делает пару глотков. Осушает губы салфеткой. - Хм, слушайте, Яна Ивановна, а нам же с Вами повезло! Нам. Всем. С Вами. Повезло!..
- Не понимаю, чему ты ухмыляешься?
- Вы же у нас психолог! Деликатно, тактично донесёте всё до Марка. Ну, чтоб молодёжь с внуками не торопилась.
- А ты, значит, Лена, считаешь, что говорить в данной ситуации следует только с моим сыном? С твоей дочерью говорить не нужно?
- Намекаете на дурную наследственность?
- Нет, не намекаю. Прямо говорю.
- Ваши опасения напрасны. Моя дочь стыдится, брезгует даже, своей незаконнорождённости вплоть до того, что приписывает это своё восприятие и окружающим. Вы, как психолог, не могли ни заметить. – Учитывая, что она сама об этом прямо говорит, прорицателем быть ни к чему. - Поэтому нет… Адель не потянет на подвиги матери. Гордая слишком.
- Ты тоже гордая. Всегда гордой была.
- Так, на консультацию к Вам не записывалась!.. – Ножки её стула скрипят по кафелю, но Лена всё же не встаёт и не убегает. Берёт себя в руки. - Наши дети дружат, и мы должны соблюдать нейтралитет, дабы предостеречь их от совместных ошибок. На этом всё.
- То есть говорить со мной о том, что ты родила от моего мужа, нужным не считаешь?
- Нет. – Вот так нагло и откровенно мне в глаза люди редко смеют смотреть.
- Лена, тебе было известно, что мы с Виктором подали заявление в ЗАГС, и ты посмела вмешаться?.. – Интересно, как у них тогда всё произошло? И почему, в таком случае, Степнов не отменил нашу свадьбу?
- Моя дочь – только моя дочь. Вам не о чем беспокоиться.
- Я бы ни была столь уверенной.
- Я позволяю Адель общаться с Марком, я позволяю Адель общаться с Вашим мужем только, потому что запреты ни к чему хорошему не приведут – запреты лишь спровоцируют никому не нужные вопросы, подозрения… Повторяю, я не хочу быть врагом для своей дочери. Яна Ивановна, как бы Вы ко мне ни относились, мы… Как бы это прискорбно ни звучало, мы должны придерживаться нейтралитета и действовать сообща. Быть компаньонами – Вы сами к этому меня призываете. Хотя… Кажется, начинаю понимать… Вы призываете быть компаньонами, чтобы разлучить детей, чтобы моя дочь покинула вашу семью, потому что ей там не место. И знаете, я бы тоже этого хотела. Но… у нас с Вами ничего не получится. Поэтому призываю к иной стратегии: сохранить доверие наших детей и помочь им уберечь их светлое, чистое чувство от грязной прозы жизни. Даже если они вдруг резко повзрослеют в один момент, главное, чтобы они не пожалели, чтобы это было осознанно, чтобы это не стало опрометчивой ошибкой.
- Как было с тобой.
- Единственное, что может быть темой наших с Вами бесед, отношения Марка и Адель. Лечить мои мозги семнадцатилетней давности я не позволю.
- Знаешь, а твоя дочь предъявляет мне претензии, что я, будучи школьным психологом, не досмотрела за тобой – девочкой без родительского внимания.
- Приношу свои глубочайшие извинения, что моя дочь искренняя, откровенная, дерзкая, борзая… нахалка. – Театрально прижимает раскрытые ладони к груди у основания шеи, тряся для пущего антуража головой.
- Есть в кого. – Стоит только вспомнить их показательные выступления на зрительской трибуне – хабалки!..
- Ну да, от осинки не родятся апельсинки, - сипит на рваном выдохе. – Знаете, следуя за Вами, ожидала информативный разговор по теме. Размениваетесь на мишуру поблекших эмоций - разочаровываете. – Кусает губы, разглядывая потолок. Да, Адель вся в мать. – Почему, собственно, мы опасаемся лишь несвоевременного появления общих внуков? В скором времени наши детки обязаны предоставить нам достойные аттестаты, да и Марк должен продолжать выигрывать все свои старты. У него есть планы относительно Олимпиады? – Киваю в согласие. – Вот… А эти двое околдованы друг другом.
- Мне кажется, Виктор прав.
- В чём?! – Лене не понятно, в чём Степнов может быть прав. Всё её нутро протестует его существованию ровно как в её жизни, так и на Земле, в принципе. Ей дурно, ей душно, ей даже реветь хочется. Держится. Изо всех сил держится.
- Он переключает внимание Адель с Марка на баскетбол. В его власти выстроить сетку тренировок таким образом, что у детей не останется общего свободного времени, но только вот… палка о двух концов…
- Адель будет много времени проводить с о… со Степновым. И надолго его не хватит. Это не тот человек, который молчит. Молчание - есть ложь. – Да, Адель - дочь своего отца вплоть до миллиметра и дочь своей матери вплоть до фразы. – Поговорите с мужем. Уверена, в Ваших силах убедить его, успокоить… Донесите до супруга, что в приоритете дети, а далеко не его «Эго».
- Лена, почему ты Виктора постоянно называешь моим мужем? Ты же знаешь о нашем разводе.
- Думаете, я слепая?! Ваш развод состоялся лишь на бумаге – это же очевидно!..
- Вовсе нет. Наш развод вполне полноценный.
- Люди много лет едят с одного стола, спят под одним потолком, но остаются чужими, посторонними, а вы… Все вы трое – вы семья. – И это её ранит. И за это она ненавидит саму себя.
- Ради сына, да и ради самих себя, в благодарность друг другу, мы сохраняем адекватные, дружественные отношения. Но не более…
- Яна Ивановна, я буду Вам благодарна, если Вы донесёте до своего… Степнова, что им с Марком следует отвергнуть Адель. Мне в свою очередь, надеюсь, удастся поддержать дочь и убедить её впредь не навязываться. Разойдемся с наименьшими потерями.
- Ты же понимаешь, что о невозможном меня просишь.
- Вы психолог. Вы мудрая, опытная женщина. Вы двадцать лет рука об руку со Степновым. Вы знаете его лучше кого бы то ни было. Вы самые близкие друг другу люди. Вы его лучший друг, он Вам доверяет. Яна Ивановна, у Вас грандиозный опыт убеждать Степнова. Возможно, и в манипуляции им. – Не комплимент делает, а упрекает, что всего этого я её вероломно лишила.
- Лена, ты меня явно переоцениваешь. Ты верно говоришь: я – психолог. Психолог – не равно волшебник.
- Это в Вашей власти. И в Ваших интересах. В интересах Вашего сына. Всей вашей семьи.
- И всё же, ты меня переоцениваешь…
- Вот вы где! – Вихрем вбегают объекты обсуждения. Марк накидывается на винегрет, к которому я так и не притрагиваюсь за всю беседу. Адель хватается за бутылку воды, что стоит на краю стола со стороны её матери.
- Лена, твоя дочь прошла отбор. Необходимо подписать документы. – Опираясь о стол и спинку стула, Степнов беспардонно склоняется над собеседницей. Та, скрестив на груди руки, сжимается в комок. Того и гляди спрячется под столом, забаррикадируется стульями, и отсидится в укрытии до тех пор, пока её персональный враг не скроется за горизонтом. На счёт определения «Враг» я не горячусь и не перебарщиваю. В глазах Лены чётко читается всё, что она о Викторе думает.
- Единственный вопрос: в какую ежемесячную сумму мне обойдутся тренировки Моего ребёнка? – И к чему эти излишние акценты? Она же так только заостряет ненужное внимание наших дотошных деток.
- Сегодняшний отбор предусмотрен бюджетом. – Мамашка косит на тренера с явным недоверием. – В рамках программы государственного софинансирования.
- Ааа!.. То есть, как только Адель опускается в рейтинге ниже определённого уровня, автоматически вылетает из клуба? – Мой бывший обреченно поджимает губы. – Ты очень скоро вылетишь, - предрекает дочери. – Тебе оно надо?
- Мам, подпиши заявление – ты обещала.
- Ладно, хотите поиграть в большой спорт – играйте. Долго это всё равно не продлится. Где бумаги? – Осматривает Виктора с ног до головы.
- У меня. В кабинете. – В пору Степнова бромом отпаивать. Плывёт при одном её взгляде. Седина в бороду – бес в ребро.
- Адель, идём – проконтролируешь, чтобы я всё подписала! – Притягивает к себе дочь. Обнимает её за плечи, ровно за спасательный круг держится. Чтоб с ним наедине лишний раз не оставаться.
- А вы чего сидите? – Растерянно оглядывается на нас с сыном Виктор. – А… Ужинаете?.. Ну, как завершите, встречаемся на стоянке – домой вас увезу. – Продолжая жевать, Марк подмигивает отцу. – Лен, мы и вас с Адель можем подбросить? – Чуть касается плеча спутницы.
- Нет. – Одергивает та резко рукой. Излишне очевидно демонстрируя личностную неприязнь. – Мы на машине, спасибо.
- Слушайте, Виктор Михайлович, Вы сначала маму тренировали, а сейчас меня – круто, да? – радуется егоза преемственности поколений, когда как её родители явно задыхаются под грузом моего взгляда. – Подождите! Я с Марком попрощаюсь!.. – Со всей дури к нам бежит.
- Опомнилась!.. – осуждает её мать, взмахивая руками.
- Адель, мы на стоянке попрощаемся! – останавливает на полпути сын свою подругу. – Я тебя в машину посажу. – Та одаривает его фирменной, Степновской, улыбкой. И как Марк не замечает?..
Когда же кончится сегодняшний день? Хотя бы сегодняшний!..
- О чём вы тут говорили? – Молчу. – Разрабатываете стратегию по разлучению нас с Адель?
- Зачем тебе эта девочка? Она легкомысленная, она… - Не могу подобрать весомых, но при этом не ранящих опрометчиво сына слов. - Дружба с ней до добра тебя не доведёт.
- Мама, зачем ты так? Как ты не понимаешь, я люблю её?! И Адель… Она, правда, хорошая. Особенная. Таких не бывает. Просто, ты её мало знаешь, оцениваешь поверхностно, судишь стереотипами.
- Марк, перед тобой конкретная цель – Олимпиада. Ты излишне самоуверенно заявляешь о своих шансах относительно Лос-Анжелеса, надо бы для начала в составе сборной удержать позиции – ты можешь вылететь в самый неподходящий, в самый неожиданный момент. На семейном совете мы решили, поступать будешь после Олимпиады. Мы дали согласие, что ты пропустишь год, но это не значит, что окончить школу ты можешь со справкой.
- Что ты от меня хочешь?
- Олимпиада. Заметь, даже не медаль, а Олимпиада. Олимпиада и достойный аттестат. Два приоритета. Две задачи. На два ближайших года. В твоей жизни нет места ни для чего иного. Ни для чего, что крадёт твоё время, сжигает твою энергию. В твоей жизни нет места ни для Адель, ни для любой другой девочки. Тем более для Адель – раз у вас всё Настолько серьёзно.
- Мама, не надо… Не разлучайте нас. Прошу, не заставляй меня бросать Адель – я никогда её не предам, никогда.
- Речи о предательстве не идёт. – Зло усмехается в ответ. – Хорошо, не расставайтесь навсегда. Просто поставьте на паузу ваши отношения.
- Пауза длиною в два года? Не слишком ли долго? – Знал бы ты сынок, что порой и после паузы в семнадцать лет всё цветёт да колосится. – Не слишком ли цинично? Не слишком ли подло?
- Вижу, ты не настроен на конструктивный разговор. Ешь давай, а к теме этой мы ещё вернёмся.
Спустя минут десять встречаемся со второй половиной нашей компании на подходе к парадному выходу. Степнов сдаёт ключи от кабинета и от зала под роспись вахтёру. Ключи от машины передаёт сыну, велит нам ждать его в салоне. Сам навязывается в провожатые Кулёминым. Автомобиль Лены видно с крыльца, но припаркован он поодаль, за пределами охраняемой парковки. Молодёжь суетливо и как-то смущенно прощаются. Марк всё же набирается смелости и крепко прижимает к себе девушку, шепчет что-то ей на ухо.
- Адель, нам пора. Не задерживай людей. – Девчонка наконец-то отходит от моего сына. – Всего доброго! – Дежурные улыбки как итог встречи.
И две стройные фигурки спешно перебирают тонкими ножками, растворяясь в вечернем тумане. Степнов вскоре их нагоняет. Поравнявшись, прячет руки в карманах. Видимо, спасается от переполняющего желания смять этих двоих в объятиях.
Сын в последний раз мечтательно улыбается вслед удаляющийся Адель, выдыхает как-то обреченно. Снимает с отцовского внедорожника сигнализацию. Вздрагиваю.
- Мам, давай в машине подождём – к ночи как-то холодает. Я без шапки, у тебя колготки тонкие. – Улыбаюсь сыну, треплю его по волосам. Какой же он у меня осознанный, какой же он у меня заботливый!.. Степнов воспитал.
Марк садится рядом с водителем, мне ничего не остаётся, как сесть позади. Ставлю рядом с собой сумку – раздаётся хруст. Лямка ложится на букет и сминает упаковку. Аромат приятный: свежий и ненавязчивый, но к утру, вероятно, цветы пора будет выбрасывать – полдня без воды.
- Погаси свет, пожалуйста, - прошу «штурмана». Салон погружается во тьму. Сын читает на смартфоне книгу. Я без стыда слежу за Степновым. Проходят освещённую алею. Стоянка у круглосуточного гипермаркета. Первое авто в крайнем ряду. Останавливаются. Переминаются с ноги на ногу. Беседуют о чём-то. Виктор, явно нехотя усаживает девушек в салон. Сухой, формальный поцелуй на прощание в скулу – вот та цель, с которой он склоняется к Лене. Предвидя это, Кулёмина резко отстраняется, да прячется за дверью. Мой бывший ударяется подбородком о стекло. Машет девушкам на прощание, потирая челюсть. Недолго продолжает топтаться на месте, провожая авто взглядом. Начинаю копошиться в сумочке – якобы что-то ищу. – Сын, включи свет – телефон найти не могу. – Свет загорается. Вижу своё отражение в зеркале дальнего вида. Жалкое зрелище. Зеркальце. Косметичка. К возвращению мужа привожу себя в порядок.
- Ну что, устали? – Оглядывает нас, ни без труда сдерживая шальную улыбку. – Ничего, скоро дома будем.
- Вить, поздно уже – оставайся сегодня у нас. – Урчание мотора в ответ.
- Да, пап, тебе даже без пробок ещё час минимум колесить, а время то уже… - Смотрим на приборную панель. Двадцать два, ноль три.
- Хорошо, сегодня останусь. – Выезжаем со стоянки.
- Тебе в гостиной постелить?
- Хм, где же ещё-то?! – И действительно чего это я?.. - Дома к завтраку всё есть? – Притормаживает на перекрёстке у магазина.
- Всё есть. Всё, что ты любишь.
- Ну и хорошо!.. – Сворачивает на шоссе.

 Отправлено: 04.01.19 16:34. Заголовок: *** - Ян, ты чего?...

***
- Ян, ты чего?.. – хрипит сухо и даже встревоженно что ли?..
- Ты спал уже? – Продолжаю скользить тёплой ладонью по его напряжённой спине. - Просто у меня бессонница из-за всего, что на нас навалилось – столько мыслей. Подумала, и тебе, должно быть, не уснуть. Не хочешь поговорить? Дело всё же нашего сына касается.
- Давай не сейчас.
- А когда, если не сейчас?! – Повержено сбрасывает одеяло, садится на край дивана. – Когда мы ещё без сына поговорим? Ворочаешься полночи, по квартире ходишь – не слышу, думаешь? Ты, вообще, спишь после вторника?.. – Встаёт, молча мимо меня в коридор проходит.
Когда появляюсь на кухне, яркий свет бьёт в глаза, электрочайник бурчит, бывший дышит у открытого окна.
- Закрой – холодно. – Приносит мне из шкафа в прихожей шерстяную домашнюю кофту на пуговицах, но окно оставляет открытым. – Спасибо. – Заливает кипятком крупнолистовой чай в заварнике. Инспектирует полки. Всё, что находит, выставляет на стол: мёд, варенье, горький шоколад, орехи, цукаты. – Ты есть собираешься?
- Говори. – Ставит на стол две чашки чая.
- Ты почему свадьбу не отменил?
- В смысле?
- Измена после десяти лет брака – и ты просишь, требуешь развод. Почему ты не отменил свадьбу, когда изменил впервые? – И он сейчас меня ненавидит.
- Слово дал. Тебе.
- Да зачем мне это твоё слово, если ты изменяешь мне, когда я в больнице под капельницами лежу!.. – Встаю, дверь закрываю. – Когда я на сохранении лежала, верно же да?
- Прости.
- Как ты посмел?!
- Прости.
- Да что ты всё заладил: прости, прости?! Она – девчонка зелёная, и ты посмел!.. Плевать, что они там с Гуцуловым выплясывали на твоих нервах! Плевать, что сама она – шлюшка скороспелая, но ты то!.. Ты!.. Вопреки всему распутству, для тебя она должна была ребёнком оставаться! Она росла на твоих глазах!.. – Прячет лицо в напряжённых ладонях. – Витя!..
- Что «Витя»?! Что?!
- Извращенец ты – вот что!
- Ну, тебе лучше знать – ты же у нас специалист.
- Витя, у меня к тебе серьёзный разговор. Понимаешь…
- Что ты от меня хочешь?
- Хочу, чтоб ваш с Кулёминой выродок не наблюдался и в километре от моего сына!
- Я не стану разлучать Адель и Марка.
- А Лена на тебя надеется.
- О чём вы сегодня говорили?
- Мы считаем, что Адель и Марк друг другу не пара. – Скрипит зубами. – Не на данном этапе уж точно.
- И что вы планируете делать?
- Что Мы планируем делать?! Сам-то ты, отец, что предложишь?
- Вы чего боитесь? Бабушками раньше времени стать?
- Не только. Для Марка в приоритете Олимпиада, выпускные экзамены – некогда по свиданкам бегать!
- Разумно. – Закидывает в рот парочку миндальных орешков. – Стратегию разработали уже?
- Нет. Может, ты как-то инициативу проявишь?!
- А что я могу?..
- Ну да, собственно, что ты можешь?! Да ничего! – Степнов уже сам замерзает, но окно упрямо не закрывает. Встаю, прикрываю створку до режима микро-проветривания. И остаюсь тут стоять: рядом с окном, с ним рядом. – Витя, да неужели тебе плевать на ситуацию?! На сына нашего плевать?! – Опираясь локтями о стол, сцепляет руки в замок, лбом к ним прижимается. – Единственные, на кого тебе не плевать, Кулёмины.
- Яна… - Поднимает на меня уставший взгляд. - Я выбрал вас с Марком – твои упрёки не уместны. Оскорбительны даже.
- Но ты жалеешь!
- А тебе не плевать?!
- Да, вижу, разговор у нас не клеится.
- Ты сама с темы на тему перепрыгиваешь: то судьба Марка, то Кулёмины!..
- Ситуация на сегодняшний день такова, что всё это, к сожалению, взаимосвязано! – Повержено выдыхаю. Он встаёт, подходит ко мне, обнимает так невинно, словно брат он мне. – Прости, - выдыхаю в его горячую грудь. – Прости, Витя, но я очень зла на тебя. Очень.
- Понимаю, - хмыкает, по голове меня гладит.
- Понимаешь?! Понимаешь?! Нет, ты что, и правда, понимаешь, что одна твоя сиюминутная слабость ставит под угрозу всю судьбу моего сына?!
- Яна, что за ахинею ты несёшь?! – Отстраняется, лицо моё в ладонях сжимает. Дикий, бешенный, оскорблённый насквозь всматривается в мои глаза. – Крайнюю из Адели не смей делать! На её месте могла бы быть любая другая девчонка! Кого бы ты тогда винила?!
- Она будет уничтожать жизнь моего сына, а мне в сторонке постоять, понаблюдать?!
- Яна, да что за бред ты несёшь?! Ты же разумная женщина! Психолог! И такое городишь!.. Яна?..
- Марка ждёт Олимпиада, но если он будет продолжать тратить своё время на эту девицу!.. Что ты желаешь для сына: мировое признание или работу тренером в районном бассейне?!
- Я разделяю твои опасения относительно будущего Марка, но, молю – услышь меня, Адель… Эта девочка… - Слёзы душат его. – Эта девочка не причинит зла нашему сыну. – Отпускает меня из рук. Садится на стул. Несдержанно, почти беззвучно, всхлипывает. Обтирает лицо ладонью. - Не смей говорить об Адель в подобном тоне, не смей!..
- Не умышленно. Но всё же… - игнорируя надутую угрозу, привлекаю внимание к сути разговора. Поднимает на меня по-звериному жёсткий взгляд. - Лена хочет, чтобы ты убедил Марка бросить её дочь.
- Нет, не верю!.. Лена не может об этом просить!.. Нет!.. – Лишь пожимаю плечами. – Марк и Адель любят друг друга! Это очевидно! Если мы их разлучим – своим детям станет врагами!
- Её слова повторяешь.
- Значит, она решает все шишки на меня одного свалить – прекрасно!.. – Теперь злится уже ни на меня.
- Нет, а ты как хотел?
- Другие варианты есть как-то на детей повлиять?
- Если Адель будет тренироваться у тебя, у них не останется общего свободного времени. От слова «Совсем»!
- Но Кулёминой и этот вариант не по душе, да? – выдыхает дрожащим шёпотом, сжимая край столешницы.
- Ни ей, ни мне.
- Адель нельзя подпускать не только к Марку, но и ко мне – так вы считаете?
- Да.
- Я согласен, что за детьми нужен глаз-да-глаз! За детьми надо присматривать! С ними надо постоянно разговаривать! Если хочешь откровенно, я убеждён, что мы, родители, обязаны присутствовать на свиданиях Марка и Адель! Это должны быть совместные прогулки, вылазки куда-то!.. Доверие детей – вот чего стоит добиваться! Да, согласен, учёба и спорт в приоритете! Акцент должен быть на подготовке Марка к Олимпиаде! Но!.. Яна, я не позволю вам с Леной разрушать отношения Марка и Адель! Не позволю разрушать их судьбы! – Порывается покинуть кухню.
- Витя!.. – Сжимаю его напряжённую руку.
- Всё! Я всё сказал!.. – Резко отстраняется – чуть не падаю. – Извини. Спокойной ночи.
Посмотрите-ка на него! Сказал он всё!..
Без сил оседаю на пол.
И зачем я во всё это ввязалась?! Зачем?..
Что то пошло не так, кто то нас разделил.
Как же ты можешь так, как вот так.

Факты, во всем виноваты факты.
Как и раньше, я спрошу тебя, как ты?
И разбежались незаметно как то.
Мы слишком гордые для большой любви.

За которую сражаться надо бы.
А мы вдвоём с характером, что надыбы.
Кто из нас остынет и возьмёт
в свои руки небольшую надежду, что сильнее разлуки.

Я верю в тебя, я верю в нас.
Наша любовь это целый атлас.
Наша любовь не знает границ.
И эта книга без страниц.

Я верю в тебя, я верю в нас.
Наша любовь это целый атлас.
Наша любовь не знает границ.
И эта книга без страниц.

Мне без тебя никак в мире пустых тем.
Мне без тебя никак, с кем ты и зачем.
Что-то пошло не так, кто-то нас разделил.
Как же ты можешь так... как fuck как

Чувства, эмоции, переплетения.
И если ты без меня, то твоя тень я.
Я знаю то, о чем ты говоришь.
Я чувствую тебя на расстоянии.

Чувствами тебя на расстоянии.
Мыслями и между нами только числа и обиды.
Мне без тебя никак в этом мире битом.
Я не хочу оказаться одна и разбитой.

Я верю в тебя, я верю в нас.
Наша любовь это целый атлас.
Наша любовь не знает границ.
И эта книга без страниц.

Я верю в тебя, я верю в нас.
Наша любовь это целый атлас.
Наша любовь не знает границ.
И эта книга без страниц.

Мне без тебя никак в мире пустых тем.
Мне без тебя никак, с кем ты и зачем.
Что-то пошло не так, кто-то нас разделил.
Как же ты можешь так... как fuck... как

Я верю в тебя, я верю в нас.
Наша любовь это целый атлас.
Наша любовь не знает границ.
И эта книга без страниц.

Мне без тебя никак в мире пустых тем.
Мне без тебя никак, с кем ты и зачем.
Что-то пошло не так, кто-то нас разделил.
Как же ты можешь так... как fuck... как
(2МАШИ - Факты)

 Отправлено: 03.04.19 20:03. Заголовок: Глава VI Нам неког..

Глава VI


Нам некого винить за нелюбовь.
Мы все своими сделали руками.
И это ты мне в спину первым бросил камень.
Нам сожалеть и клясться ни к чему.
Твои слова уже давно не греют.
А что нас не убьет, то сделает сильнее.
(Полина Гагарина – Выше головы)

18.09.2026 Клиника эстетического здоровья и красоты Кулёминой Е.Н. «el secreto de adaline»


- Елена Никитична, к Вам на четыре часа пациент. – Медсестра входит без стука, будучи сконцентрированной на изучении документов – вздрагиваю.
- По записи?.. – Странно, никого не жду. С текущими делами расквитаться и отчаливать. – Марина, ты же знаешь, с улицы не принимаю. Или ты в очередной раз забываешь сделать отметку и в моём личном графике, и в общем электронном расписании?
- Забываю. – Хорошо, хоть не увиливает. - В журнале входящих звонков контакт зафиксировала. Потом отвлеклась и… – Виновато косит на угол моего рабочего стола. – Пациент принципиальный, хочет именно к Вам. Записался неделю назад. Откладывать процедуру ещё на неделю не может – какое-то событие грядёт, необходимо свежо выглядеть. Елена Никитична, понимаете, все сотрудники заняты... – Причём тут «все сотрудники», если хотят исключительно ко мне?! - Клиент подошёл на сорок минут раньше … - Пожимает плечами. - Не примите?
- Если бы я раньше ушла сегодня? Записи ко мне нет – зачем мне задерживаться? – Стараюсь не переходить грань между строгостью и жёсткостью – выходит паршиво. – Представь, что меня нет! Я ухожу в три, пациент, который хочет исключительно ко мне, появляется в три двадцать. Действия? – Опускает голову так, что лица и не видно. Кого-то она мне напоминает!.. С первого дня нашего знакомства. Четвёртый месяц как кого-то напоминает. Кого-то гораздо более истеричного, но столь же простодушного. Никак вспомнить не могу. Только привкус от ассоциаций уж до очевидного скверный. При первом мимолётном взгляде проскальзывает колкое отторжение – неприязнь на тонком уровне первобытных инстинктов. Задвигаю интуицию, включаю логику. [Всякий раз, когда так делаю – иду на поводу у здравомыслия, после приходится пожинать недобрые плоды.] Даю щедрый шанс человеку с горящими глазами, если уж не жизнь изменить, то карьеру повернуть в иное русло – наверняка. И… сожалею. - Что за процедура? - Подписываю последний приказ в подшивке, принимаюсь за анализ личных карт клиентов истекающей недели.
- Анти-возрастная чистка лица. Полный цикл, включая аппаратную методику, массаж, маски и… - Терпеть не могу, когда мне рассказывают о моей работе.
- Понятно. Поскольку дело в Вашей ошибке, то, конечно, прогонять клиента мы не станем, примем. Для меня хорошая возможность с бумагами работу завершить, а Вы, Марина Васильевна, тем временем самостоятельно проведёте предварительную консультацию – пора начинать: заполните анкету, заведёте карту, выявите противопоказания, наличие хронических и острых заболеваний, оформите соглашение под роспись. Угу? – Вымученно улыбается, качает головой, аки болванчик, медленно пятится к двери. - Да! Ещё момент! Процедура на каком участке планируется? – Ступор. – Марина, в нашей клинике обширный спектр услуг по уходу за кожей тела, головы и лица. Весь прайс наизусть не спрашиваю. Пока не спрашиваю!.. Один вопрос. По объёму на каких два вида делятся процедуры по лицу? Ответ уже есть в вопросе. Соображаем.
- По объёму? – Как же боятся меня мои подчинённые – стажёры в особенности! Адельке хоть бы долю их почитания!..
- Ну, Марин, говорите – Вы же знаете!.. – Улыбаюсь, и это расслабляет собеседницу.
- «Лицо» и «Большое лицо»?.. – Одобрительно киваю, побуждая её продолжать. – «Большое лицо» включает в себя: собственно само лицо, шею, плечи, декольте и руки полностью… - Голос дрожит, но от слова к слову уверенность нарастает.
- Молодец! А то уж думала отправлять тебя на повтор курса! Всё знаешь, всё умеешь – умница! Только с записью впредь будь внимательна, пожалуйста! – Слащавая улыбка пылью в глаза. – Марина, так всё же, что выбирает пациент? – Я превращаюсь в сгусток зла и агрессии, когда не отвечают на мои вопросы. В глаза не отвечают. Стоят и молчат. – Когда клиенты наши тебя о чём-то спрашивают, а ты не знаешь, или не можешь вспомнить, или не уверена – ты столь же высокомерно, отстраненно и… равнодушно молчишь?
- Извините. – И молчит. Опять молчит. Когда люди со мной вот так демонстративно молчат, ощущаю, как они из меня дуру в этот момент делают.
- Извините – и?..
- Просто я теряюсь перед Вами.
- Марин, ты старше меня на три года. Надо бы иметь хоть какое-то самоуважение. – Подчинённая мигом пунцовеет. – Марина Васильевна, если Вы и впредь продолжите «теряться», то вскоре потеряете эту работу. И для чего, спрашивается, обучаемся всё лето?..
- Извините, я исправлюсь. Просто… - Если начинаешь говорить, договаривай. Не воруй чужое время, не испытывай терпение, не греши косноязычием, не перевирай, не отказывайся от своих обещаний и не забирай слова обратно. – Просто… Очень стараюсь понравиться Вам, а у меня не получается. Нервничаю – и всё из рук валится.
- Что ты разбила?
- Это в переносном смысле – образно.
- Слава Богу!.. – Откровенное, от того, должно быть, унизительное, облегчение. - Значит, возвращаешься к клиенту, держишься уверенно, приветливо улыбаешься, разговариваешь доброжелательно, проявляешь заботу и учтивость, но не унижаешься, как сейчас передо мной. Проверяешь анкету, проясняешь ситуацию по объёму процедуры. Если выбор падает на «Большое лицо», что далее?
- Приглашаем клиента принять душ. Выдаём гель – это этап очищения, скраб – это этап отшелушивания, индивидуальную натуральную мочалку. Всё это я могу найти в душевой процедурного кабинета - в контейнерах на полках в шкафу. Так как клиент хочет исключительно к главврачу – значит, готов платить за профессионализм и за качество – за результат. Поэтому выдаю препараты элитной серии. Вы же на немецкой марке работать планируете?
- Не знаю, состояние кожи ещё не видела. Да, и стоит ли начинать с «немцев»?
- Не думаю. Всё же клиент у нас впервые… - Мычит, собираясь с мыслями. - Высокая концентрация сверхактивных компонентов на неподготовленной коже может дать негативную реакцию.
- Верно. Поэтому – Франция. Качество на той же высоте, воздействие интенсивное, но мягкое, поэтому последствия прогнозируемые. Готовь, Мариночка, Францию. - Вновь хватается за дверную ручку. – Сейчас ты ничего не забываешь?
- Во время консультации предлагаю чай, кофе, воду. Ванная комната должна быть, как и сам процедурный, в идеальном порядке. Помимо препаратов выдаю комплект одноразовой одежды: штанишки, тапочки, шапочка; а также запечатанный пакет с обработанными полотенчиками и халатом – это такие пакеты, как с бельём в плацкарте выдают! – Одобрительно улыбаюсь. – Всё! Ничего не забыла!..
- Марина, ты, бесспорно, прогрессируешь, но одно ты забываешь! – Она меня уже ненавидит. – Изначально делаешь дамочке аллергический тест на сгибе локте и на задней поверхности мочки уха, и, уж если всё хорошо, то тогда готовишь к процедуре. К четырём подойду. – Собеседница вновь направляется к выходу, но задерживает встревоженный взгляд на моих руках. - Что ещё?
- Пациент – мужчина. – Час от часу не легче.
- Выбрит? – Критично осматриваю себя в небольшом настольном зеркальце на кованной, изогнутой подставке.
- Говорит, вчера вечером брился.
- Какая прелесть!.. – Улыбаюсь своему отражению. - Марина, готовьте пациента к процедуре. – Щёлкает ручка закрытой двери, и тело наполняет холодящая тревога.
Проверяю телефон – пропущенных вызовов и сообщений нет. С моими всё в порядке. Планы внезапно летят в тартарары, и меня это не устраивает. Дело в этом. Но к чему сама призываю персонал? Быть мобильными, продуктивно работать в режиме многозадачности, при любой ситуации выдавать положительный результат. Скидываю сообщение в чате для домашних: «Задерживаюсь на работе, буду на пару-тройку часов позже - не теряйте». Ставлю окно на проветривание. Жадно вдыхаю запах осени. Опускаю веки. Считаю до ста. Пульс чуть выравнивается. Возвращаюсь за письменный стол.
За минут пятнадцать до назначенного появляюсь в процедурном. Пациент уже на кушетке. В шапочке и под махровой простынею, из-под края которой торчат его длинные ступни, облачённые в мягкие одноразовые носочки по типу бахил. Мою, обрабатываю руки. Надеваю форменный фартук, одноразовые маску, перчатки. Волосы собраны в аккуратный пучок – поэтому сама обхожусь без шапочки.
- Добрый день. – Опускаюсь на мобильный табурет у изголовья кушетки, продолжая смотреть на, желтеющее за окном, дерево.
- Привет. – Мужчина приподнимает голову. Им оказывается Степнов. Внутренности подпрыгиваю, как на башне свободного падения. Здравствуй, персональный вид экстремального аттракциона, давно не виделись! Верно оценивает мою реакцию, исправляется: - Здравствуйте, доктор.
- Меня зовут Елена. Вас зовут… Марина Васильевна, анкету пациента можно?.. – Держит раскрытую карту чуть в стороне, но читать мне удобно. - Так, Виктор Михайлович. Сорок четыре года. Здоровье в норме. Противопоказаний нет. Аллергический тест – отрицательный. Отрицательный - это хорошо. Работаем над «Большим лицом». Ну что же… хорошо… «Большое лицо» - так «Большое»… - Перевожу дыхание. Уповаю на чудо, что не слишком очевидно. - Перед процедурой инструкция. Каждый раз, когда прошу закрыть глаза – закрываем. Не открываем, пока не разрешу. Дышим глубоко через нос. При малейшем дискомфорте сообщаем. Но... по возможности, стараемся не разговаривать. Так… С подготовкой, кажется, всё. Приступаем. Хотя… в анкете Вы оставляете без ответа один пункт. Этот момент важен. Ранее косметические, лечебные процедуры по уходу за кожей лица получали?
- Нет. Не было хорошего специалиста в нашем городе. – Это даже не лесть, это самая вульгарная вульгарщина, что я припоминаю на своём веку!
- Кто Вам посоветовал клинику и мастера? – находится Марина.
- Один знаменитый писатель. – Я этому знаменитому писателю вынесу благодарность лично.
- Клиент нашей клиники? – не унимается медсестра.
- Нет, не думаю. – Почему это «нет»?! Анти-возрастные программы на дедушке, да родителях и разрабатываю. - Он… скорее, он критик предприятий в сфере услуг.
- То есть, он положительно отзывается о нас в своих статьях?.. – Улыбка Степнова говорит о чём угодно, но только ни о разделении энтузиазма собеседницы. - И где можно почитать?
- Марина, может, я завершу всё же свой рабочий день, а вы с моим пациентом продолжите беседу после… за чашечкой чая здесь или где-то в другом, более уединённом, месте, угу? – Горит со стыда. – Вся эта информация должна быть выявлена во время консультации, а не отнимать драгоценные минуты процедуры.
- Простите. – Не может теперь взгляд оторвать от носков своих форменных белоснежных лоферов.
- Виктор Михайлович, прошу Вас следить за нашими действиями: одноразовые предметы вскрываем при Вас, многоразовые - повторно тщательно дезинфицируем. – Действуем по стандартной схеме. Так, ничего не упускаю. Успокойся, Кулёмина, прошу тебя – штатная ситуация!.. Вдох-выдох. Вперёд. - Итак, процедура состоит из нескольких этапов чистки различными способами воздействия: от мягкой, поверхностной перейдём к глубокой, далее последует интенсивное восстановление. Этап восстановления включает в себя… - Впадаю в неконтролируемое оцепенение. Оживают, казалось, давно истлевшие, ощущения. Меня колотит точь-в-точь, как колотит во время преодоления неосвещённых пустых школьных лестничных маршей в ночь «Выпускного». Каждая ступенька - боем, каждое слово – боем, каждое прикосновение - боем. Отмираю под озадаченным взглядом стажёра. – Простите – отвлекаюсь на мысли о, прошедшей недавно, конференции. Думаю, как кстати пришлись бы сейчас новые препараты, но заказ всё ещё в пути из Европы, а мне так не терпится опробовать их в действии!.. – Пациент неоднозначно прокашливается. – Вы здоровы? – Утвердительно кивает. – Марина, температуру, давление измеряли?
- Всё в норме. – Кулёмина, почему ты заранее имя пациента не узнаёшь? Побег через окно – не такой уж и бред. – Елена Никитична, не переживайте, самочувствие у Виктора Михайловича чудесное, здоровье крепкое – никаких противопоказаний! Хоть сейчас в космос! – Хоть сейчас в космос, говоришь?.. Мне бы в космос. Именно сейчас. Одно «но» - комиссию не пройду. Голова кружится, желудок к горлу подкатывает и угрожает тошнотой, запахи стократно усиливаются, трансформируясь в довесок из нейтрально-приятных до гнойно-гнилистых, словно вакуум кругом – и кислород ни я вдыхаю, и нечто извне беспощадно выкачивает живительный газ из меня. Очевидно – давление шалит. Руки, надеюсь, не затрясутся. Да даже если ни в окно – могла бы седативное что-то принять. В исключительных случаях можно и даже нужно позволить себе экспресс-помощь. Соберись, тряпка!.. - Значит, чистка. Виктор Михайлович, Вас ожидает длительный и сложный многоэтапный период глубокого очищения кожи, в рамках которого мы используем и активные препараты, которые могу вызывать жжение, покалывание, и аппаратные технологии, которые оказывают и физическое, и ультра-звуковое воздействие. Надеюсь, порог чувствительности у Вас на адекватном уровне? – Кивает. – Во второй части Вас ожидает чередование активных и релаксирующих видов массажа. В завершении уход по запросам кожи. Помимо очищения, детоксикации и дренажа процедура даёт мощный лифтинг-эффект, запускает процессы регенерации, а также активизирует иммуномодулирующие свойства кожи. Готовы, приступаем?
- Конечно. Вам, Елена Никитична, и Вашим ласковым рукам я доверяю. – Ехидничает ещё. Создание. Но его учтивость, надо по достоинству отметить, на женский род, в принципе-то, влияние оказывает! Маринка-то вся млеет, словно в её адрес эта пошлятина! Не уж-то к пенсии в полной мере овладевает словарём фривольных комплиментов?.. Не уж-то из Спартанца он превращается в похотливого дамского угодника? Как говорится, не можешь – научим, не хочешь – заставим!.. Или здесь уместна иная присказка? Хочешь жить – умей вертеться?..
Между тем рабочий процесс спорится. Стажёр, как и обычно, помогает мне. Стоит по другую сторону медицинской тележки. Ассистирует, подготавливает инструменты, материалы, постоянно меняет воду, а мне неловко!.. Словно меня оценивают на каком-то престижном семинаре, а я недостаточно компетентна. Вот уже и сбиваюсь, а подчиненная смеет подсказывать. Что подумает обо мне Степнов? И не только как пациент о враче, но и… как мужчина о женщине – посчитает, что это я его присутствия смущаюсь?.. Его, беспочвенно завышенного, самомнения на подобные выводы хватит с лихвой. Изо всех сил стараюсь взять себя в руки. Я просто врач. Это просто мужчина – обычный, один из сотен проходящих мимо клиники за день. А я?.. Я и не владелица клиники вовсе, и даже не главврач, а рядовой сотрудник и, если я недостаточно компетентно обслужу клиента, меня уволят. Да, точно – это даже не мужчина, это пациент, клиент. Прячусь за сей факт, как за каменную стену. Благополучно оканчивается подготовительный этап. Не теряя времени, ловко накладываю на кожу пациента микс из трёх препаратов глубокого очищения, Марина тут же накрывает «слоённый пирог» косметической плёнкой, укутывает полотенцем. Пока пациент отдыхает под компрессом, ассистент проводит уборку, готовит технику и препараты для последующих манипуляций.
Присаживаюсь на краешек стула при письменном столе. Заполняю карту клиента: расписываю алгоритм процедуры, необходимый домашний уход дублирую на листе назначений. Зачастую настоятельно советую посетить тех или иных специалистов, пройти серьёзное обследование. У данного пациента на коже ни прямых, ни косвенных признаков каких-либо заболеваний или же отклонений от нормы нет. Но всё же рекомендую консультацию терапевта. В чьей роли могу и сама выступить. Широкий приём не виду, но для своих пациентов готова на исключения – наличие лицензии позволяет. Решаюсь взять на себя ещё больше ответственности и выписываю направление на анализ крови: сахар, инсулин, холестерин, биохимия, общая клиника, гормональный профиль. Кто знает, какие там «партизаны» прогрессируют в человеческом организме, и в любой момент продукты их жизнедеятельности могут не только на коже отразиться, но и буквально «сбить с ног»?.. Бережёного Бог бережёт. Марина заглядывает через моё плечо – старается вникнуть в записи, хотя если она и далее планирует оставаться в должности ассистента, то это излишне.
Возвращаюсь на своё рабочее место – к изголовью кушетки. Голова пациента, словно на моих коленях. Аппаратное воздействие – это именно лечение, наименее приятный этап процедуры, но наиболее действенный. Холодные металлические насадки вибрирует по коже лица. Размягчённые на предыдущем этапе, загрязнения легко, даже самовольно, покидают поры, освобождая их от шлаков и токсинов. Кожа освобождается от груза многослойного кладбища мёртвых клеток и наконец-то начинает дышать в полной мере. Всё же концентрация на рабочем процессе – спасение. Как при хронических, так и при острых фазах симптоматической депрессии работа - лучшее лекарство. Воспалений, как и их следов, у данного пациента нет изначально. Но вот тусклый, серый, даже – землистый, цвет лица!.. Элементы шелушений, локальные жёсткие уплотнения, раздражение в ответ на воздействие внешних факторов; мелкие, едва наметившиеся, морщинки – всё это уходит без следа. Уже сейчас кожа светится здоровьем и свежестью в благодарность за тщательное очищение и терапевтическое лечение. К финалу процедуры, надеюсь, и глубокие застарелые морщины утратят свою острую выраженность. Дезинфицирую и тонизирую «Большое лицо» в заключение этапа очищения. Ассистент вновь помогает с порядком.
- Марина Васильевна, Вы мне нужны. – Озадаченно сжимает рулон нетканых салфеток. – Да, опять под тепло!.. – Улыбаюсь в ответ на растерянность сотрудницы. - Чтобы продлить время воздействия ингредиентов и углубить их проникновение! - Далее мы в четыре руки вновь оперативно наносим на пациента компресс, на этот раз в основании оного глубоко-восстанавливающий комплекс сывороток, перекрытый активизирующей процессы регенерации маской. По праву признать, укутывать людей Марина всё же – мастер! Такие аккуратненькие, симпатичные мумии получаются.
Мне душно, поэтому накрываю пациента ещё и пледом - бережно дабы не потревожить вязкую дремоту. Сама приоткрываю окно. Дышу. Дышу долго, глубоко, вдоволь… Медитирую, наслаждаясь красотой уединённого, камерного парка, что окружает клинику. Заповедник!.. Ни звуков, ни запахов, ни суеты мегаполиса – ничто не нарушает атмосферы оазиса релакса – торжества здоровой красоты и эстетического здоровья. Продолжая стоять у окна, вновь перечитываю карту, анализирую свои записи – дополняю их. Помощница суетливо подготавливает моё рабочее место для дальнейшей работы. Пью водичку из личной ионизирующей бутылочки. Наблюдаю, как солнечные лучи пробиваются сквозь истонченные жёлтые листья, разливая в воздухе медовую дымку. В этом году на удивление сухая и тёплая, даже жаркая, осень. По насыщению солнцем вся в младшего брата – в лето!.. В далёком две тысячи восьмом, припоминаю, осень один-в-один нынешняя!.. Ветра, правда, были холодные. Нынче и воздух мягок. Кулёмина, не подведи себя, не подведи…
- Елена Никитична, время экспозиции на исходе. – Киваю и, сменив одноразовую часть гардероба, возвращаюсь к пациенту, когда стажёр уже заканчивает снимать «мумифицирующий материал».
- Мне холодно. – Его хрип застаёт меня врасплох, но третий присутствующий быстро находится и закрывает окно. – Спасибо.
- Ну что же, приступаем к массажу. – Опускаю руки на грудь мужчины.
- А-а-а… Извините, Елена Никитична, Вы перчатки не снимаете, разве? – Он ощущает тончайший латекс высочайшего качества сквозь щедрый слой плотной маски?! Как-бы покультурнее ему ответить-то?..
- Понимаете, Виктор Михайлович, мы работаем на Европейской косметике, а в Европе, согласно всем нормам законодательства, любой контакт с пациентом производится исключительно в перчатках.
- Мы-то с Вами, Слава Богу, в России!.. – Циничная ухмылка. – И нюанс такой… в анкете… там есть пункт, как бы я хотел, чтоб проходил массаж ни в процессе этапа очищения, а собственно сам массаж – в перчатках или без. У меня стоит галочка, что – «без»!..
- Да, Елена Никитична, Вы же не единожды перечитываете анкету Виктора Михайловича - не обращаете внимания? – Марина Васильевна, что же ты городишь-то, милая, а? Вынуждаешь тебя уволить. Ты должна говорить нечто иное: «Елена Никитична, простите, забываю Вас предупредить!». С искренним раскаянием, к примеру.
Демонстративно снимаю перчатки над лицом «клиента» - плевать, если что-то в глаза ему попадёт. Сказано же - закрытыми держать. Ассистент помогает мне продезинфицировать руки над пиалой. Ну, давай, Кулёмина, покажи класс!..
Классический массаж по маске с детальной проработкой мышц. Декольте. Шерстяное декольте. Намучаешься маску смывать!.. Плечи. Твёрдые, напряжённые плечи. Руки полностью. Руки сильные. Плечи. Декольте. Плечи. Задняя поверхность плеч. Глубокими захватами вдоль позвоночника пробираюсь под спину пациента насколько хватает длины и сил рук. Подушечками пальцев впечатываюсь в глубинные слои мышц и медленно возвращаю руки на себя - вытягиваю позвоночник пациента, расставляя на, заложенные природой, точки позвонки один за другим. По окончанию манипуляции голова клиента оказывается в чаше из моих ладоней. От шеи возвращаюсь к плечам. От плеч к декольте. От декольте вновь к плечам. От плеч по рукам до кончиков пальцев. Обратно к плечам. Вновь позвоночник. Голова. Шея. Плечи. Декольте. Плечи. Руки. И так ещё трижды…
Господи, мои пальцы подрагивают, потому что Марина жадно следит за каждым мои движением, дело же ни в пациенте, да?.. Ну, согласись со мной. Ну, пожалуйста!.. Ты же знаешь, дальше справлюсь в одну свою пару рук. Без неё мне будет спокойнее. Надеюсь. Только как бы выпроводить подчиненную?..
В дверь раздаётся стук. В клинику за помощью обращается девушка с аллергией на автозагар – необходима помощь Марины. Отпускаю её с победной улыбкой – под маской и не видно никому. Господи, я верю в тебя!..
Продолжаю значительно увереннее: вновь декольте, плечи, шея, лицо… «Собственно само лицо» - как это звучит у нас, у профессионалов. Шея, плечи, декольте, плечи, шея, лицо – и так несколько раз. Лицо… Прорабатываю тщательно три массажные линии, затем ушные раковины, лоб, нос, периорбитальные области глаз и рта… Пальцы соскальзывают с заданной траектории и невольно касаются его губ. И вновь в кишках центрифуга - ненавижу себя за это.

 Отправлено: 03.04.19 20:03. Заголовок: - Уже и не надеялся,..

- Уже и не надеялся, что мы останемся наедине. – Ещё и голос его, как автоматная очередь. Чёрт возьми, да что со мной такое?! Взрослая, прожжённая тётка!.. И всё туда же: смущаться, цепенеть, мурашками вперемешку с испариной покрываться на каждом квадратном миллиметре кожи! И было бы из-за чего!.. Было бы из-за кого… Ни человек, ни мужик, так – недоразумение. Это злость, Кулёмина. Всего лишь злость. Ну как «всего лишь»?.. Ты его ненавидишь. Ты его презираешь. Признайся самой себе, будь твоя воля – ты бы свернула его шею, вышла из клиники и улетела бы из страны. И закапывать бы не стала. Ну, разве что кремация – должно быть, будоражащее зрелище!.. Будь твоя воля – ты бы никогда его не знала, он бы никогда не существовал. Потому что… Ну потому что зачем ему жить, если он не твой?.. В таком случае его существование вряд ли хоть чем-то может быть оправдано. Оправдано?.. Хоть чем-то?.. Ну, да – оправдано. – Лен, ты меня слышишь? – За собственными размышлениями не улавливаю сути в речи пациента – выражая восхищение моей выдержкой, поражается нерасторопностью стажёра в каждой мелочи: её компрометирующие фразу невпопад, её неуклюжесть – Степнов теряет счёт, сколько раз из рук медсестры летят на кафельный пол различные предметы: и бьющиеся, и не бьющиеся. Слава Богу, это она отличается – она, а не я. – Согласись!..
- С чем? – Поджимает губы.
- Да хотя бы с тем, что твоя Марина Васильевна – калька со Светланы Михайловны!
- С кого?..
- Светочка. Библиотекарь.
- А-а-а… Я-то всё думаю!.. – Невольно умиляюсь его прозорливости, потому что ну ни за что вот так не скажешь! Схожесть колоссальная, но в глаза не бросается, поскольку больше поведенческая, нежели внешняя. – Если всё же решусь уволить – будет чем совесть успокоить. – Смеётся интимно как-то, уютно, трогательно… Так, Кулёмина, не придумывай. – Да и, кстати, говорить можно только с моего разрешения, напоминаю Вам. – Сиюминутно возвращаюсь в образ доктора. - Если не хотите ненароком отведать грязи с берегов Мёртвого моря. – В ответ обречённый протяжный выдох щекочет мои руки. – Но раз уж мы наедине, позвольте вопрос. Если Вы сейчас здесь, то где и с кем моя дочь?
- У нас хороший тренерский состав. Девчонками наравне со мной ещё пара наставников занимается. – Чуть сильнее положенного сжимаю его плечи. И он, кажется, понимает меня без излишних уточнений. – Не волнуйся, всё хорошо будет с… нашей дочерью. И до дома доберётся нормально – автобус с последней тренировки развозит. Наша дочь с прадедом договорилась – Пётр Никанорович с Герцогом встретят Адель. У вас же остановка сейчас гораздо ближе, нежели семнадцать лет назад, да и ведёт к ней от дома людная, освещённая алея с лавочками. Всё хорошо будет с нашей дочерью. Не переживай. – Наша дочь. Трижды говорит. Трижды. Убила бы!.. Расстреляла бы из зенитной установки – и это, учитывая его реверансы на тему «Семнадцать лет тому назад!..», ещё весьма по-Божески.
- Адель в курсе, где Вы сейчас?
- Нет, сказал, что дела у меня. – Мои руки замирают. – Думаю, пока не время – самим бы нам для начала разобраться во всём.
- Не в чем разбираться, - обрубаю на корню его абсурдные намёки и продолжаю процедуру в должной интенсивности.
- Поживём – увидим!.. – Хмыкает. Больно сжимаю его плечи. – Яна говорит, вы хотите детей разлучить?
- Правильно говорит. Что ещё Вам Ваша Малахова говорит?
- Да, в общем-то, ничего особенного!.. Всё об одном и том же: детей необходимо разлучить, Адель Марку – не пара, Марк должен думать только о спорте! Всё в этом духе!
- Виктор Михайлович, Вам повезло. Ваша жена гениальна. Абсолютно с ней согласна.
- Она. Мне. Не-же-на.
- Жена.
- У меня нет жены! – психует, смотрите-ка!..
- Жена – и не спорьте!
- Не спорю, но не жена.
- Да плевать мне на легальность вашего секса! – Пациента передёргивает. С каких это пор мы такие нежные? Слишком уж долго мужчина сохраняет статично-напряжённую позу, что меня аж страх берёт!.. Если инсульт мышечного нерва, или, что хуже, обширный паралич?.. Ни труп, ни инвалид на кушетке, ни в клинике, мне не нужен. - С детьми-то что делать будем?
- Кхм!.. Ну как «что»?! Поддерживать, оберегать, рядом быть – всё, что от нас требуется.
- Вы издеваетесь, или реально не понимаете, что Марка и Адель необходимо разлучать?! Олимпиада - мимо, аттестаты - мимо, общие внуки – этого хотите?! – Почву из-под ног выбивает его ироничный пофигизм. Где его хвалённая рассудительность, куда запропастилось его конгениальное «нельзя»?! Где вот это всё, чем он поит и кормит меня весь одиннадцатый класс?! Почему сейчас-то этим двоим он всё позволяет?! Великодушно благословляет молодёжь на любовь по какому такому праву?! Ну да, в случае чего, ни его дочь «принесёт в подоле»! Его-то сыну только отряхнуться да подпоясаться!
- Слово в слово, как Яна рассуждаешь. – Удивляется, уличая нас в идентичности. И чему удивляется?! Мы обе – женщины, обе – матери. Каждая за своего ребёнка переживает. Истерит каждая в интересах своего дитятко, а ни в пользу их отношений, и уж ни в угоду «папочке». Если в случае с их сыном под угрозой эфемерные слоны в образе Олимпийского золота, то в случае с моей дочерью ситуация донельзя земная. Моя девочка как можно дольше должна оставаться девочкой – чистой, невинной девочкой, ребёнком – жадным до жизни, любопытным, озорным ребёнком. Изо дня в день прикладываю массу усилий, дабы продлить её беззаботное, полное радостей и одухотворяющих открытий, детство, и это при её-то взрослом, непокорном характере, при её-то критичном образе мысли. И пусть Адель уже не ребёнок, но пусть она успеет насладиться возможностями, преимуществами и авантюрами юной жизни. Пусть найдёт и обретёт саму себя в себе и в мире. Меня жжёт страх, что вот-вот и вся жизнь моей Принцессы замкнётся на роли обслуги очередной Олимпийской звезды, который пошлёт её в далёкие дали при первом шухере, испоганив в довесок её имя заголовками жёлтой прессы, искалечив её ранимое сердечко, её тонкую душу, исковеркав всю её дальнейшую жизнь.
- Да потому что это очевидно!.. - сорвавшись на крик, ничуть не сожалею об этом. – Жена Ваша говорит что-то про расписание тренировок Адель и Марка - действительно, у них не остаётся общего свободного времени?
- В теории.
- В смысле?
- Они прогуливают тренировки. Через день ходят. Я их чудом вычисляю. Во вторник так со стороны приглядываю, вчера раскалываюсь да в компанию навязываюсь. На воскресенье у молодёжи в планах весь день провести вместе, прогуливаясь по какой-нибудь усадьбе. Я с ними. Говорю им, значит: «В моём лице вы приобретаете инвестора и водителя»! Они смущаются, но соглашаются. – И он видит причины для радости?! Рассуждает так об этой вакханалии, как о празднике великом – о торжестве справедливости на нашей грешной Земле!..
- И я только сейчас об этом узнаю.
- Что бы ты, вообще, без меня делала? – зубоскалится козлина.
- Спокойно жила бы со своей дочерью, и забот бы мы не знали.
- Лена, Адель не твоя дочь, она - Наша дочь. Наша. – Ни в силах отстаивать свою правду и дальше - замолкаю. Он, видимо, воспринимает это согласием – мурлычет, смакуя победу. Как же Вы заблуждаетесь, Виктор Михайлович, как же Вы заблуждаетесь!.. - А… соревнования Марка?
- Ну, соревнования, Слава Богу, мы пока не планируем пропускать – тренировки исключительно! – усмехается. - Кстати, можешь к нам присоединиться. У нас в приоритетах «Царицыно» - как тебе?
- А… день… знакомства мы где коротаем?.. – Кулёмина, гран-при за извилистые уходы от прямых ответов по праву твой.
- «Зарядье». Где-то лет через восемь – десять после твоего отъезда появляется этот парк. Огромный плюс, что главные достопримечательности рядом: Красная площадь, Кремль, Манежка, Китай-город!.. Удивляюсь: вы так давно в городе и на той неделе оказываетесь там впервые!
- Чему удивляться? Работа, учёба, дом – не до того. Ну, Вы не подумайте, что Адель в заточении держу. Мы гуляем, правда, гуляем… В основном по кинологическим паркам – с Герцогом занимаемся. Окрестные парки с водоёмами тоже любим. – И зачем я ему это рассказываю?.. Дура. Тысячу раз дура.
- Хорошо же мы тогда погуляли, согласись!
- Вы втроём – хорошо, а я так – в нагрузку!.. – Если быть откровенной с самой собой, то отстаю во время экскурсии обзорной по сердцу столицы от компании умышленно – со стороны наглядеться, налюбоваться. Всю жизнь убеждена – подобное невозможно, а тут – картина маслом!.. И да… Степнов, Адель… любуюсь-то – любуюсь, но невменяйка капитальная!.. Быть ближе, учувствовать в беседе, погружаться в атмосферу их общей энергетики в таком состоянии дело рискованное.
- Я с дочери глаз не спускаю, да, при каждой встрече?
- Да. – И у вас двоих это взаимно.
- У меня никак в голове не укладывается: у нас с тобой дочь. У меня есть дочь. Моя. Родная. Моя и твоя – наша!.. – Улыбается блаженно.
- Раз не укладывается, то и не укладываете. – Хмурится. Разминаю глубокую складку на его спазмированном лбу. – Вам изначально многого не нужно знать. Забудьте – и легче будет.
- Лен, ты сама себя слышишь? Легче?! Кому?! Мне?! Нет. Разве что – тебе. Понимаешь, вообще, о чём просишь?! Про дочь нашу забуду, если только голову ты мне отстрелишь! Я в неё, как в зеркало, смотрюсь! Она мне самого себя напоминает в детстве – лет до восьми. Наша внешняя схожесть очевидна, но… как же Аделька на тебя, Ленок, похожа! Характер, привычки, манеры, повадки, интонации, мимика, жесты, образ мысли!..
- Мы абсолютно разные. – Аделька вся в отца. Целиком и полностью.
- Сейчас – возможно, но… если вспомнить тебя в шестнадцать, сделать скидку на своевольные нравы современной молодёжи!..
- Ладно, не будем спорить – Вам со стороны, должно быть, виднее.
- Да разве я со стороны?! Не со стороны! Не чужой – я ваш, Лена, ваш!
- Помолчите уже – позвольте массаж завершить. – Улыбается в ответ – мол, последнее слово ещё не сказано, и оно, наверняка, будет за ним. Ну-ну!... Тешьте себя, Виктор Михайлович, тешьте!..
По влажной, густой маске массажирую «Большое лицо» пациента. Господи, почему же рабочие термины именно сейчас в моей голове звучат абсурдно?
- Какие же у тебя нежные руки, Лен. – И чего же тебе всё неймётся-то, а?!
- Это не руки, это препарат.
- Нет, я не о том… - Трётся об мои ладони, подобно коту. – Твои руки ласковые. Я помню твои руки!.. – последнюю фразу хрипит на глубоком выдохе, и я отрываю от него ладони – демонстративно держу их навесу. - Замолкаю, если после Вы, Елена Никитична, отужинаете со мной.
- С пациентами за пределами клиники не общаюсь.
- А разве за пределами клиники посторонний я тебе? – Хуже. Сам же знаешь, что гораздо хуже. – О детях поговорим. Много времени не отниму. – Я, что, так сильно на дуру наивную похожа?!
- Про детей я уже всё сказала – добавить нечего. – Тишина долгая и гнетущая. Неужели, покорно смиряется?..
- М-м-м…
- Что-то не так?
- Борюсь со сном. Сон побеждает. Эти твои движения, прикосновения гипнотизируют – порой забываю, что это ты… Хорошо. И как-то… необъяснимо… слов таких не знаю… Словно лечу в пропасть какую-то, но не страшно совсем – спокойно… Хорошо…
- Всё хорошо – всё так и должно быть.
- Не предполагал, что такое возможно… Вот бы это длилось вечно… - Подобные заявления в той или иной интерпретации многие пациенты обозначают, но сейчас это звучит как-то иначе, как-то особенно, как-то неоднозначно. Так, Кулёмина, давай мне тут!.. Не растекайся лужицей!.. Если и есть нечто особенное в этом человеке, то это исключительно его скотство. Ненавижу. - Только сейчас понимаю, что лицо гораздо уставшее спины, тела…
- Массаж тела Вы, должно быть, регулярно получаете?.. – Да, Кулёмина, и думай, и говори исключительно о работе – вреда от этого точно меньше.
- У нас в клубе есть штатные врачи и массажисты. Лечебный фасциальный массаж регулярно курсами.
- О, это потрясающе – молодцы!.. И волосистая часть головы задействована в данном массаже – тоже очень хорошо, но лицо не трогаете. Лицо находится на голове. Голова думает, обижается, боится, злится, гневается, грузится, козни всевозможные проектирует – и всё это отражается на лице не только богатой мимикой, которая со временем переходит в статику, что у Вас, как раз таки, ярко выражено, но и влечёт за собой сильнейшие спазмы. С этим надо работать у косметолога. Дело даже ни в эстетике - в здоровье.
- Лен, ты настолько увлечена своей работой, что забываешься: перед тобой не рядовой пациент – перед тобой… я – твой Степнов. – Прокашливаюсь, сдерживаясь от едкого словца, решаюсь не заострять внимание на излишней самоуверенности «Моего Степнова», но он лишь подливает масло в огонь: – Ну, в самом деле – чего ты с чужим ровно?..
- «Мой Степнов» - вымерший подвид.
- Но… Лен, у нас же дочь…
- Ни у нас, у меня. Как там, кстати, её спортивные «успехи»? Есть прогресс?
- Завтра большая итоговая тренировка недели – уделю Адель особое внимание. Утром также автобус, кстати, с остановки забирает. – Что-то дочурка крайне мало рассказывает и о тренировках, и в целом о своих буднях. Мне кажется, или она действительно умышленно избегает меня последнее время? Ну да, чтобы врать меньше. Врать мы не любим, а от правды, чего доброго, и до гражданской войны недалеко.
- Какой сервис! Почти Европа!
- Сожалеешь о возвращении?
- Угу, с прошлого вторника.
- Не переживай, не скажу, пока ты не позволишь. – Никогда не позволю.
- Сделаю вид, что верю.
- Лен, я не хочу тебя огорчать – правда.
- Говорю же: «Верю»!.. – Господи, пусть Марина вернётся. Пожалуйста.
- Адель нервничает – не успевает исполнить твоё условие по её допуску к тренировкам.
- Да, вместо обещанных пятнадцати «Пятёрок», она за неделю приносит лишь четыре. Главное, что «Троек» с «Двойками» не хватает – уже прогресс. – Умилительный смех – один на двоих. И это меня… не то, что пугает, но настораживает. Ни к добру это. – Вы много общаетесь, да, на площадке? В перерывах? При каждой возможности?..
- Мало. Для меня это мало. Для меня всегда будет мало… мало вас двоих… М-м-м, надеюсь, ты меня верно понимаешь!.. Ни в смысле, что кроме вас кто-то нужен, в смысле – Вас мне мало. Мало мне вас с дочерью – семнадцати лет не вернуть. – Уже кровь закипает от гнева! – Ой, это стандартные приёмы, или, Лен, ты усиливаешь хватку в индивидуальном порядке?
- Это на смену «Классическому» массажу приходит массаж «По Жаке». В основе этой техники глубокие щипки, которые направленно воздействуют на мышцы и фасции. Далее «Лимфо-дренажный» массаж, «Лифтинг» массаж, альгинатная маска, после: тонизация, вновь «Лимфо-дренажный» массаж по сывороткам, защитный крем и всё – Вы свободны.
Вновь мурлычет, повязнув в ощущениях. Оставшееся время процедуры проходит, Слава всем Богам всех времён и народов, в молчании – пациент в полудрёме. Всё же профессионализм не подводит - и мне удаётся его загипнотизировать. С моей стороны профессионализм берёт вверх над эмоциями и претензиями. Концентрация на рабочем процессе возвращает мою психику в равновесие. В иллюзию равновесия.
- Всё… - И моя ладонь соскальзывает с его лба. Снимаю с него шапку – в мусорную корзину.
Неужели мне удаётся выдержать Это?.. Встаю. Ноги чуть дрожат. Снимаю с себя фартук с маской. Тщательно промываю руки до локтя. Нажимаю кнопку на электрочайнике. Выставляю на маленький круглый стеклянный столик у окна термо-заварник, чашечку и блюдечко, чайную ложку, полезные, органические, «живые» лакомства.
- Так лежал бы и лежал… М-м-м… Блаженство… - Потягивается ленно, садится, опять потягивается. Его крепкие, жилистые руки безвольно виснут на, чуть согнутых коленях, ногах. – Сколько с меня?
- За семнадцать лет?! – Наигранно вскидываю бровями, злобный оскал до ушей натягиваю. – Не подсчитала пока!.. – Надежда, что мой сарказм оценят, оборачивается крахом. Мигом мрачнеет. – За процедуры расчёт с администратором, согласно листу назначений. – Вручаю документ. – Рекомендую сдать кровь на анализы – если есть желание просканировать состояние организма. Можно обратиться в любую клинику, куда Вам комфортно. Но есть возможность и у нас пройти обследование – для наших клиентов бонусом бесплатно. Следует обратиться к администратору, она Вас запишет на утро удобного Вам дня, проконсультирует по подготовке. Кровь и из пальца, и из вены сдаёте здесь – забор ведёт старшая процедурная медсестра. Лабораторные тесты производятся в клинике моих родителей. Далее у администратора лично получаете запечатанное письмо с заключением терапевта и направлениями к узким специалистам по необходимости. Личные данные кодируются, поэтому конфиденциальность обеспечена. – Кивает, выражая неоспоримое доверие и абсолютное послушание. – Отдыхайте, Виктор Михайлович! Пейте чай!.. Травы подобраны лично мной – высокие витаминизирующие, тонизирующие, иммуномодулирующие свойства!
- Благодарю…
- На здоровье!.. – Возвращаюсь к столу. Забираю карту пациента. Направляюсь к выходу. Останавливаюсь посреди кабинета. – Мой рабочий день давно завершается – прошу позволить откланяться! – Улыбается без тени сарказма. – Счастливо оставаться.
Закрываю дверь с другой стороны. Выдыхаю - слёзы водопадами. Скрываюсь в служебном туалете. Включаю воду на полную. Вою. Беззвучно почти. За семнадцать лет в полной мере овладеваю этой паранормальной способностью. Сквозь истерику до меня всё же добирается осознание, что не желаю встречаться с ним в коридоре. С красными глазами и распухшим носом. Рычаг смесителя с центра в правый край до упора. Умываюсь через боль. Останавливаюсь, когда уже руки сводит. По пустому коридору возвращаюсь в личный кабинет.
Закидываю карту Степнова на полку к остальным. Завершаю рабочий день, ещё раз проверяю электронную почту, привожу в порядок стол, кабинет в целом, переодеваюсь, наношу лёгкий макияж. Всё без суеты, без спешки… Время, чтобы перевести дух. Время, чтобы дать ему возможность уехать первым. На ресепшене сверяюсь с сеткой занятости, прощаюсь с персоналом и покидаю клинику. Путь к автомобилю мне нахально преграждает новый пациент.
- На счёт ужина я серьёзно. – Невесомо касается моего плеча.
- Не отвяжитесь? – Шаг в сторону.
- Нам есть о чём поговорить. – Теперь сжимает мои плечи твёрдо.
- Не могу с Вами согласиться. – Вырываюсь. Пытаюсь обойти. Не позволяет. Бьюсь о его руки, как птица о решётку, и всё равно остаюсь в клетке.
- Выбирай сама, с кем мне беседовать: с тобой или с дочерью. – Какого чёрта?! Тут же обещает молчать, тут же!.. Блефует! Тварь!
- А это уже шантаж. – И не думаю скрывать свою злость.
- Ты не оставляешь мне выбора.
- Это Вы не оставляете мне выбора, - едва слышно выдыхаю и послушно направляюсь к его внедорожнику.

 Отправлено: 03.04.19 20:06. Заголовок: *** Нам некого винит..

***
Нам некого винить за нелюбовь.
Теперь мы навсегда с тобою квиты.
Но не собрать нам то, что вдребезги разбито.
Мы не за что, а вопреки всему
Любить друг друга просто не умеем.
Но что нас не убьет, то сделает сильнее...
(Полина Гагарина – Выше головы)

- Адель, я задерживаюсь, - звонит Лена дочери, стоит нам выехать со стоянки. Предварительно сумку и свою широкополую черную шляпу оставляет на заднем сидении рядом с фирменным прозрачным пластиковым пакетом из её клиники. Доктор одобрительно кривит уголком губ. Да, Елена Никитична, я следую Вашим назначениям и по уходу за кожей, и по здоровью в целом. Я послушный пациент. Учитывая, как сохраняетесь Вы, и как сдаю я, между нами сейчас не десять лет разницы! Тридцатник! Разбираться с этим надо в срочном порядке. Да и чтоб дочь наша престарелого папашу не боялась бы и не стыдилась!.. Такие вы у меня красавицы – надо бы соответствовать. Пара минут у пассажирки уходит на размышления, но она всё же захлопывает дверцу и садится рядом с водителем. Не просто даётся ей этот выбор в мою пользу. – Да, предупреждала уже, но то было по работе. Сейчас еду на встречу с твоим о… - И давится собственными словами, ошарашено распахнув глаза. – С тренером твоим! С отцом твоего Марка! – Расстёгивает металлическую молнию на косухе. Пристёгивается. Она сегодня вся в чёрном. Ни дать, ни взять – Багира. Так и подмывает в лоб спросить, есть ли у неё мудрый Каа или добродушный Балу? Постаревший Маугли в моём лице желает знать соперников в лицо. В том числе и для того, чтоб адекватно оценить свои шансы. Хотя… Какие ещё, к чертям, шансы?! Все, отведённые тебе, шансы ты сам же виртуозно испоганил – повторить желаешь?! Как бы там ни было, но знать, кому достаётся моя девочка, лишнем не будет. – Да, планируем обсудить ваши отношения. – Замолкает ненадолго. – Говоришь, уже неделю нет никаких отношений? И почему же? – Напряжённо выслушивает ответ. – А-а-а… Вы не расстаётесь, это мы, ваши бессердечные родители, не оставляем вам времени для встреч? – Ехидно смеётся. – Я склонна считать, что это вы с Марком сами наконец-то верно расставляете приоритеты! Подумай об этом! – Смотри-ка, на понт дочь берёт. Вроде как ни в курсе ситуации она, вроде как ни сдаю я деток их сумасшедшим мамашкам. - Поговорить нам с Виктором Михайловичем о вас двоих всё равно нужно!.. – Встречаемся взглядами. Вздрагивает. Суетливо, с притянутым зауши интересом, осматривает все мелкие детали в поле видимости: и в салоне, и за его пределами. - Постараюсь недолго, ты там тоже будь умницей: за дедом с Герцогом присмотри, уроками на следующую неделю займись – воскресенье полноценный отдых будет... – Что ж у Кулёминой такие тихие динамики – ни черта не слышно! – Не переживай, смс напишу – объясню, что завтра утром заберу. Можешь сама, кстати, позвонить - поболтаете. Недолго только, хорошо? – Слушает дочь - и выражение лица её смягчается, взгляд теплеет, улыбка искренняя - не формальная. – Договорились, я на тебя надеюсь. – Недолго ещё слушает Адель, явно чему-то умиляясь. - Пока. – И завершает беседу.
- Всё хорошо? – Спешно кивает. – Заехать куда-то нужно? Забрать что-то? – Отмахивается.
- Не Ваша забота. Сами разберёмся. – Сами, значит. Ну, понятно.
Изначально мы заезжаем в ресторан «поближе и попроще» – согласно вердикту моей спутницы, но… вечер пятницы вносит свои коррективы – заведение закрыто на спец. обслуживание, два следующих также и о том же.
Сейчас я делаю заказ и жду возвращения Лены за уединённым столиком в самом дальнем углу – весь зал как на ладони. Итальянский фешенебельный ресторан к нашим услугам. Половина персонала озаряется на меня уж слишком искоса. На далее, как в прошлый субботний вечер, по дивному стечению обстоятельств прощаюсь навсегда со своей очередной именно здесь. С последней очередной. Ужин выходит фееричным. Всего месяц и столь грандиозный финал! Образцово-показательный, со спецэффектами… Не думаю, что в столь интеллигентном заведении подобные концерты дают еженедельно – от того-то и помнят меня, приглядываются опасливо.
По пути из дамской комнаты Кулёмина пересекается с директором. Беседуют долго и обстоятельно. Нельзя не воспользоваться моментом и наконец-то ни налюбоваться ею вдоволь – первая сносная возможность. Предыдущие две встречи и разглядеть толком не пытаюсь – трясёт, как параноика. Не до того – инфаркт бы не схлопотать, да в психушку не загреметь. Только-только начинаешь обретать дзен, и вот оно тебе – на!.. Отдаю себе отчёт в том, что это Кулёмина. Даже портрет её описать могу: волосы длинные, выпрямленные, на ней и во вторник, и в четверг шёлковый, чёрный костюм, уже ставшего классическим, пижамного стиля, туфли на плоском ходу на босу ногу. Понимаю: вот она – Лена моя, вот Адель - дочь наша – голова кругом, дышу через раз, шучу ни впопад, чушь мелю, взглянуть на Ленку ни в силах. И вот сейчас, к третьей встречи, набираюсь смелости – рассматриваю откровенно.
По-прежнему, самая высокая. По-прежнему, самая стройная. По-прежнему, самая красивая. Она сейчас гораздо стройнее, чем я её помню. Тогда уверен был, худее невозможно - некуда. И вот сейчас!.. Откормить бы её… Прозрачная. Ручки, ножки – тоненькие ниточки. Ноги её!.. Подтянутые, стройные, красивые… Очертания их прорисовываются лишь при ходьбе, поскольку спрятаны плотной тканью длинных чёрных брюк-клёш, что, паршивцы, расширяются от бедра. Чёрные ботинки на массивной подошве. Чёрный тонкий джемпер с неприлично-глубоким вырезом второй кожей по её стройному телу. Эта кофта ничего не скрывает, а лишь нарочито цепляет взгляд – и не только мой, но и прочих присутствующих: мужики не скрывают вожделения, бабы - зависти. И, что уж отрицать, заслуженно – есть чем полюбоваться, есть. Талия… Ммм!.. У неё никогда не было такой талии!.. Талия – бедро… Эти дивные формы – загляденье!.. Не сутулится. Держит осанку. Грудь – как в принципе не было, так и сейчас толком нет. Но мне нравится. Не удивлюсь, конечно, если половина, или даже бОльшая часть из того, что я вижу, - поролон. Уж слишком мягко прижимается к моей голове во время процедуры. Скрещивает руки на груди – не уж-то мой жадный взгляд настолько ощутим?.. За плечи себя обнимает, тонкими пальцами скользит по своим худым рукам. Собеседница что-то старательно разъясняет Ленке, демонстрируя разворот меню. В порыве эмоций девушки заливаются искристым смехом, Кулёмина резко взметает вверх руки, оголяя узкую полоску кожи по периметру пояса брюк. Должно быть, сейчас она слагает хвалебные оды относительно интерьера и высоких потолков. Распущенные волосы закрывают лопатки. Не выпрямляет, видимо, их сейчас каждый день – вьются свободной волной от природы. Волосы - истинное украшение женщины. И Лена с этой причёской другая – чувственная, притягательная, нежная… Женственная… Женщина… Этих волос хочется касаться. Не то что прежде не хотелось, но… чем волосы длиннее, тем дольше можно накручивать их на палец, тем интенсивнее они благоухают весной, тем неизбежнее шёлк их плена... Чёлка другая – длинная, косая, уложена набок – согласно пробору, глаза не прячет. Глаза всё такие же живые зелёные искорки, но прячутся теперь за крепкой бронёй едкого цинизма. Лицо гораздо моложе и свежее, гораздо краше, чем при нашей последней встречи, чем на «Выпускном». Щёки, как и овал лица в целом, свободны от юношеской полноты. Щёк, как таковых, нет в принципе. Чёткий профиль. Красные губы, красный маникюр… Кольца на её пальцах. Среди трёх одно особенное. Подобные дарят, когда предлагают руку и сердце. Сей факт раздражает.
Взрослая женщина моложе подростка. Взрослая женщина прекраснее, соблазнительнее юной девушки. Необъяснимо, но факт. Факт. Проходит семнадцать лет, а она молодеет, худеет, хорошеет… Умнеет тоже, надеюсь. Словно время, дожди и ветра отшлифовывают и без того безупречную статую, и она становится прекраснее самой себя. И от того во сто крат недосягаемее для меня. Ну, ладно-ладно!.. Признаю!.. Лена не для меня ни столь из-за своей красоты, уникальности… сколь из-за моего собственного скотства. Тогда, семнадцать лет назад, в ночь «Выпускного» обхожусь с ней по-скотски – иных слов и не подобрать. Да, она сама меня до ручки доводит! Но это меня не оправдывает! Как там пишет Хемингуэй?.. «Женщину теряешь так же, как свой батальон: из-за ошибки в расчетах, приказа, который невыполним, и немыслимо тяжких условий. И ещё из-за своего скотства». Именно. Именно так всё оно и есть.
Нервозно озаряется по сторонам, разминая шею под волосами. Как-то не по себе - вдруг, она замечает моё внимание? Третий, если не пятый, раз кряду листаю меню. Вместо вереницы каллиграфических вензелей итальянских заглавий глаза жжёт один единственный изгиб – поясница одной длинноногой блондинки и то, что ниже... Задница у Ленки знатная – аж слюной давлюсь, что уж там!..
- Заказал мясную лазанью. Ты не против? – Подходит. Реагирую на глухой звук её каблуков. Поднимаюсь. Помогаю со стулом. Кладёт мобильный на стол, мой любопытствующий взгляд вновь натыкается на колечко из белого золота с изумрудом, ну или из белого серебра с зелёным самоцветом – не разбираюсь. Очевидно одно, в отличие от меня он - романтик. Интересно, сколько лет кольцу? Это к тому, что всё уже в прошлом – и она хранит память о ком-то помимо меня, или всё только начинается – и вот именно в этот момент ситуация необратимо стремится к свадьбе?.. Ни без труда капитулирую своего внутреннего психопата.
- В самый раз. Расскажите мне потом, как оно. – Впадаю в замешательство. – Не ем мясо. Исключительно рыбу. Если только в обед и то изредка. – В первый совместный поход по ресторанам прибываю не в состоянии уловить изменившиеся кулинарные предпочтения Кулёминой – не до того. - Но Ваше мнение окажется полезным – подбираю ресторан для празднования годовщины запуска семейного бизнеса. – Вот о чём беседа с руководством ресторана. Не о свадебном пиршестве – уже радует.
- И когда?..
- Ближе к Новому Году.
- Поражаюсь, каким образом за столь короткий срок тебе удаётся поднять клинику? Найти помещение, сделать такой ремонт, обставить мебелью, закупить оборудование, препараты?.. – Искренне горд своей Кулёминой, своей младшей «систер», своей Ленкой горд. Очень.
- Семья Кулёминых полным составом в Москву возвращается в августе прошлого года. Мы с папой прибываем значительно раньше и начинаем «закладывать фундамент» семейного бизнеса. Позже к нам Серёжа присоединяется – готовится к экзаменам, поступает в МГИМО, он сейчас на втором курсе, хотя в Берне успевает окончить лишь среднюю школу. Спешит на вышку, спасаясь от армии - ему восемнадцать. – Усмехается. Мило. Мило всё, что она делает искренне. - Подработает в издательстве – берёт переводы в небольших объёмах, ведёт переписку с парой зарубежных компаньонов. Вы помните, кем ему приходитесь? – Сконфужено киваю, и меня поглощают размышления. Пользуясь тем, что в наушниках Марка музыка, Малахова рассказывает про младшего брата Ленки неделю назад по дороге от спортклуба до их с сыном квартиры – слово в слово практически. Не думаю, что дамы столь откровенны и добродушны в общении. Подслушивает нравоучительную речь с наглядными примерами Лены в адрес дочери? С неё не убудет. Да, привычный уклад в одночасье переворачивается вверх дном, так что нужно быть готовым к любой импровизации со стороны давнего друга!.. - Мама тем временем завершает их с отцом проект в Берне, после чего и остальные возвращаются на Родину. Семья воссоединяется. Открытие наших клиник – не запуск старт-апа, это новая жизнь, жизнь с чистого листа, возвращение домой. Бизнесу, правда, будет уже год с небольшим, но совместим два праздника – нечего подчинённых лишний раз баловать!..
- Смотрю, ты, в принципе, особо никого не балуешь.
- Успеха в жизни можно добиться лишь честным, упорным трудом.
- Согласен. – Ёрзаю на стуле от неловкости под её грузным взглядом.
- Вы зачем меня сюда привели?
- Расскажи, как вы с дочерью живёте все эти годы. – Подпираю подборок скрещенными в замок руками.
- Если дед рассказал Вам о моей работе, то, уверена, всё остальное он Вам тоже поведал без утайки. – И её подрывает от собственных слов. Что же такого не договаривает мне фантаст?.. - Вы же навещаете его время от времени. Утром прошлого четверга – уж точно! «Птичье молоко», дед взволнованный… Да и сама Малахова об этом говорит.
- Да один раз пока только и заходил. Пётр Никанорович мне даже подарил несколько детских фотографий Адель! – хвастаю на волне эмоций и достаю конверт с ними из внутреннего кармана ветровки.
- Откуда у Вас эти снимки?!
- Говорю же: Пётр Никанорович выдал!
- Да, но я не помню, когда сама последний раз видела конкретно этих два фото. – Берёт открытки в руки.
- Под другими были спрятаны.
- Ясно. – И собирает карточки.
- Оставь это мне!.. – Перехватываю её руки. – Пожалуйста.
- Это лишнее.
- Но я - отец!
- Марку Вы отец, для Адель Вы лишь генетический донор - не более. – Всё же убирает конверт в, неподходящий по размерам, карман своей косухи, что висит на спинке её стула. Дёрнул меня чёрт радость разделить!.. - И так, если Вы всё знаете, что от меня ещё хотите услышать? – Зачем ты так со мной, Лена, зачем? Мы же оба прекрасно понимаем, что знаю я далеко не Всё.
- Почему ты всю жизнь скрываешь от меня нашего ребёнка?
- Я и Мой ребёнок нужны Вам сейчас или когда бы то ни было ранее? – Поджимает губы и мотает головой. – Сомневаюсь.
- Лена, я хочу всё миром решить, но если ты вопрос ставишь так, то… Ты сама всё за всех решила, ты заведомо лишила меня права выбора.
- А Вы сделали выбор! Вы. Сами. Сделали. Свой. Выбор. – Нервно оглядывает зал через плечо. – Вы выбрали другую… - Закусывает нижнюю губу, теребя вилку. - Другую женщину. Другую семью. Другую жизнь. Вы. Всё. Выбрали. Сами.
- Ты должна была сказать Мне про дочь! – Уже кулаки сжимаю.
- После того как Вы меня послали, я Вам ничего не должна. – И она ещё пытается изображать равнодушие? Да чёрта с два!
- Ты должна была сказать сразу всю правду и мне, и собственной семье! И не приплетать сюда своего любимого Гуцулова! Не вешать на паренька чужую ответственность – мою ответственность, мои грехи! – На мой ор оглядываются взволнованные гости и напрягшийся персонал. Пытаюсь взять себя в руки. Тщетно. В её присутствии я – шизофреник в острой стадии.
- Зачем?.. Семье вашей подгадить?.. Зачем?! Для чего?! У Вас же любимая жена – женщина мудрая, заботливая, благодарная, искренняя, понимающая, с которой сладко да складно! С которой взаимно! Ничего не упускаю?.. Знаете, Виктор Михайлович, я далеко не стерва, даже если Вы убеждены в обратном. Алименты? Изначально понимаю, мои родители способны дать Адель гораздо больше, нежели Вы. Да и не стоит Ваше семейное счастье никаких денег. Ваш успех – абсолютная неожиданность. И благодарить за это Вы должны Малахову.
- Дети – это уже не шутки, Лена. – Ну, скажи же, скажи наконец-то, что между нами Всё – не шутки! Скажи, молю тебя!
- Как-то удаётся заметить за семнадцать-то лет, знаете ли, - хмыкает небрежно. Скрещивая руки на груди, взгляд на действо за панорамным окном устремляет.
- Почему ты не сказала мне о дочери сразу, почему ты не сказала мне о ней позже, почему за семнадцать лет ты так и не решаешься сказать мне про дочь, про мою дочь?! Почему по возвращению в Москву ты не находишь меня, чтобы рассказать всё, как есть? – В такт каждому слову отстукивают глухой ритм кулаком о стол.
- Это всё не нужно ни мне, ни Моей дочери. – От её показного равнодушия всё нутро полыхает.
- Это нужно мне! – Подпрыгиваю и со всей дури ударяю кулаком по центру стола – графин с бокалом звенят о бока друг друга. - Мне и самой Адель! Я нужен Адель – хочешь ты того или нет!
- Адель?! – Нет, это не удивление. Это пренебрежительное снисхождение. Мол, в своём ли я уме. – Адель нужен козёл, который предал их с матерью – Вы действительно убеждены в этом?
- Адель хочет увидеть отца. – Опускаюсь обратно.
- Она не хочет увидеть отца. Она хочет позлорадствовать, она хочет на костях поплясать. Моя дочь хочет убедиться, что потеряв отца, она не потеряла ни-че-го.
- Почему ты натравила ребёнка против меня?
- Никто никого «не натравливал»!.. Моя дочь в состоянии делать самостоятельные выводы. Я лишь сказала ей правду.
- Постой!.. Так ты сама уже Всё рассказала Адель?! – Лицо собеседницы искажает гримаса скорби – уж слишком очевидно негодование: «Господи, и на этого конченного дебила я трачу время?!».
- Я рассказала Своей дочери, что мы с её отцом дружили, а после того, как стало известно о моей беременности, он бросил меня – нас бросил. Ради другой. От истины моя правда недалеко уходит. – Делает пару глотков воды. - Знаете, я тут грешным делом размышляю о том, что… может, стоит найти Игоря, попросить его встретиться с Адель, познакомиться, пообщаться с ней какое-то время, разочаровать её – ну чтоб та успокоилась и думать забыла. Понимаю, он согласиться лишь в одном случае – если надежды Адельки о крахе отца имеют место быть, и ему могут быть интересны деньги. Если у него всё хорошо, сразу пошлёт. Если ему нужны деньги даже таким путём, он с меня с живой не слезет – без конца и края будет «доить». Если вдруг вздумается мне прекратить «благотворительные» взносы, шантажировать начнёт, что Всю правду Адель расскажет. Как ни крути – не вариант.
- Адель просит нас с Яной устроить их встречу.
- Знаю – обе скрывать не стали. Но Малахова избирает идеальную позицию! Отказывается действовать за моей спиной! Её поддержка неожиданна!.. Спасибо. – Нам приносят заказ. Официант спрашивает про дополнительные пожелания, прошу овощной салат с итальянскими сырами для Лены. После чего тот удаляется восвояси. - Адель кайфует от Вас, - постановляет, выждав недолгую паузу - словно сама у себя выпрашивает право признать сей факт вслух, да ещё и в моём присутствии. - Как от тренера, как от отца своего мальчика, как от человека. Вижу, это взаимно. Хотя… по своему опыту знаю, что чувства Ваши, обещания Ваши не надёжны, не долговечны. – Вновь пьёт воды. Скрещивает руки на груди. Выдыхает, запрокинув голову. - Данная ситуация меня не устраивает, но… понимаю, это наименьшие потери, - шепчет повержено, глядя в потолок. Возвращает влажный взгляд на меня. Грустно улыбается. Облизывает губы. Какие-то привычки остаются при ней. – Адель ненавидит Вас. Если Вы хотите сохранить ваше общение, путь один - молчать. Всю жизнь молчать. Это возможно. Достаточно легко даже. Семнадцать лет практикую – знаю, о чём говорю.
- А если… Если Наша дочь поймёт Нас? – Накрываю её руки. Ускользает.
- Не позволю ставить над своей дочерью и над нашими с ней отношениями столь опрометчивые эксперименты! Мы Вам – не пудели дрессированные! – Торопливо пьёт воды. Переводит дыхание. – Вы сами-то понимаете, что городите? – Сухой, колкий взгляд исподлобья. - Что тут можно понять?! Вы сами-то хоть что-то понимаете?! Ждёте, что ребёнок в этом дурдоме что-то поймёт?! – Дабы не кричать особо громко, чуть вперёд подаётся, облокотившись о стол. И я вижу край её белья. Сердце гниёт от бесправия собственному ребёнку сказать, что вот он я – твой родной папа! И о матери её при этом ни думать не могу! Пенсия на горизонте – пора бы и остыть, и в принципе остепенится. Да куда там – они мне обе нужны. И без той, и без другой - вилы.
- Значит, нет? И это твоё «нет» обжалованию не подлежит? – Кивает утвердительно. – Позволь вопрос. Не познакомь нас дети вновь, ты и дальше планировала скрываться, избегать меня?
- Ещё будучи в Европе, я планирую ремонт квартиры, планирую открытие клиники, планирую, где будет учиться Адель!.. Относительно Вас, Виктор Михайлович, я в принципе, Вообще, ничего не планирую уже семнадцать лет как! – С ремонтом, значит, меня сравниваешь?.. И конкуренцию выдержать я ни в силах – это и к гадалке не ходи.
- Неужели ни на секунду не задумываешься, что с переездом вероятность встретиться случайно значительно возрастает?
- Я о Вас семнадцать лет не думаю. Вычеркнула и не думаю!..
- Вычеркнула? В какой момент? – Мне кажется, наш разговор продолжается до тех пор, пока мне удаётся цепляться чуть ли ни за каждое её слово. И пока её это задевает.
- В какой?! Должно быть, в тот самый, когда, лишив меня девственности, Вы заявили, что это ничего не меняет, что я получила, чего добивалась, а Вы!.. Вы через месяц женитесь на Малаховой, которая беременна от Вас!.. Дословная цитата? В тот момент я думала только об одном: признавались в любви мне и делали ребёнка ей Вы одновременно… Параллельно как-то!.. - И тут меня настегает страшная догадка.
- Ты ненавидишь меня? – Кулёмина отрицательно мотает головой. Только вот не верю ей. – Тогда, в чём дело?
- Вас нет. Нет. И не смейте подходить ни ко мне, ни к Адель, ни к кому другому из моей семьи. – Резко встаёт, но я сжимаю её руку, вынуждая задержаться.
- Решила пойти лёгким путём? Решила, быть врагами легче? – По реакции вижу, её цепляют мои слова. – Боишься меня, саму себя боишься, нас боишься, перемен боишься, реакции нашей дочери боишься!.. Гнева, злости, обиды нашей дочери боишься! Боишься - и только это причина вот этой твоей отчаянной обороны!.. – Всё в точку. – Я виноват перед тобой. Во многом виноват. Виноват, что повёлся – не должен был, права не имел. Виноват, что отказался от тебя, предал нашу любовь, в обход судьбы пошёл, легким путём пошёл. Прошу, Лен, не иди ты сейчас лёгким путём – путём ненависти. Прости меня. – Вырывает руку. Перехватываю другую. Жёстко на этот раз – до синяков. Но хоть не вырвется так резво.
- Прошу… - Её голос срывается на всхлип. Глаза наполняются влагой. – Не приближайтесь!.. – Встаю, сжимаю её дрожащие плечи, на себя притягиваю. Сантиметров пять между нами остаётся, ладошкой своей холодной в грудь мою разгоряченную упирается твёрдо. Как же сердце её колотится!..
- Нам нельзя быть врагами, нельзя, пойми ты! – Отводит взгляд, крепко сжимаю её подбородок. Продолжаю выговаривать чуть ли ни в губы, вкрадчивым шёпотом, почти по слогам: - Мы. Родители. Нашей. Девочки. Мы. Её. Половины. Она. Наше. Целое. Ненавидишь меня – ненавидишь половину нашей дочери. Так нельзя. Наша Адель – она так прекрасна. – Выслушивает всё равно, что постановление суда о пожизненном особо строго режима. И слёзы. Откровенные слёзы. И она ненавидит себя за это. Но меня ещё сильнее. - Лена, ради Адель, ради нашего ребёнка! Ни ради меня, ради нашей дочери!.. Прошу тебя! Мы не имеем права быть врагами! Ради дочери, прошу, позволь мне всё исправить! Позволь!.. – Отрицательно мотает головой. – Лена, ты слишком обижена на меня, только за этой обидой, за этой болью ты скрываешь гораздо большее чувство вины! От самой себя скрываешь! Лен, в некоторой степени мы квиты – не смей отрицать!.. – Вырывается, подхватывает куртку и спешно убегает. – Лена, виноват ни я один – признай это! – от отчаяния ору вдогонку. Да, я готов взять всю ответственность на себя одного! Молю только об одном – дай мне шанс всё исправить! Последний шанс!.. И я не испоганю твою щедрость, твоё великодушие. Вы с Аделькой не пожалеете, приняв меня.
Её бокал разбивается о гранитный пол. Сжимаю в тисках собственную голову, дабы не продолжать крушить всё кругом. Появляются директор, уборщица, официант. Сходимся на штрафе за порчу имущества. Почему-то мне предлагают упаковать ужин с собой – соглашаюсь. Замечаю, что компания молоденьких девчонок пересаживается подальше. Уборная. Умываюсь ледяной водой. Возвращаюсь в зал. Присутствующие кидают на меня жалостливый взгляд. На барной стойке бумажный пакет с логотипом ресторана. Понимаю верно. Подхожу. Расплачиваюсь.
- Мобильный Вашей спутницы. – Собеседник передаёт мне смартфон Кулёминой. – Девушка Ваша сегодняшняя забывает на столе. – Киваю, отмечая расторопность паренька. На автопилоте пытаюсь включить. Требует пароль – и заставки не удаётся увидеть. А там, вероятно, Адель. Возможно, вместе с матерью. Девочки мои. Мои… В карман. Левой рукой прижимаю пакет к себе, сохраняя его внутреннюю вертикальную конструкцию из, составленных друг на друга, контейнеров. Пожимаю на прощанье руку бармену. Разворачиваюсь. Кулёмина.
- Ключи от машины можно? – Хмурю брови. – Оставила в салоне шляпу и сумку. – Носом шмыгает.
- Отвезу тебя. – Разворачиваю её за плечо по траектории к выходу.
- Ключи просто дайте. Вещи свои заберу и занесу.
- Держи. – Возвращаю хозяйке неоценённую пропажу и, ошалевшую, её беру под локоток. – Идём. – Вывожу под опальными взглядами любопытствующих.
До стоянки доходим спокойно – и не думает вырываться, но стоит отключить сигнализацию – спешно кидается за вещами и, судя по всему, пешим порядком намеревается вернуться в клинику. Даже при её спринтерской скорости пешком-то это сколько, часа полтора-два? Молодая, сексуальная женщина одна поздним вечером покоряет тротуары столицы – это от общения со мной её мозги в кому впадают, да инстинкт самосохранения и хоть какое-то здравомыслие пропадают без вести?..
- Не сходи с ума! – Нагоняю и крепко сжимаю её плечо. – Садись в машину – домой тебя отвезу!.. – Смотрит на меня, как на умалишённого. – До машины твоей подброшу. – Срабатывает.
Молчит на заднем сидении, даже не пытаясь хоть что-то разглядеть в сумерках за окном – глаза пустые, совершенно неживые, кукольные. Стеклянные, яркие и выпуклые из-за, застывших в них, слёз. Вечно бы ехал, сколько угодно долго, лишь бы она прекратила себя сдерживать и начала откровенно рыдать, меня по-чёрному крыть. Она может. Помню.
- Дальше сама. - Торможу перед поворотом на парковку. Снимаю с блокировки пассажирские двери на заднем ряду. В одно мгновение покидает салон. Словно её и не было. Вместо её духов свежий аромат пряной осени.
Немного проезжаю вниз по шоссе. Швартуюсь в небольшом «кармане». Притаившись, жадно вглядываюсь в номера проезжающих мимо авто. Наконец-то Кулёмина. По-тихому направляюсь следом. Провожаю до дома. Припарковавшись, уверенной поступью грациозной лани спешит к подъезду. Видит мой внедорожник, не признает – вздрагивает. «Подмигиваю» фарами, зажигаю свет в салоне. Оставшийся путь преодолевает в стиле марафонских забегов.
Ну, ничего – Москва не сразу строилась!..

 Отправлено: 14.06.19 13:38. Заголовок: Глава VII И целого..

Глава VII


И целого Мира мало,
И мне под этим Солнцем темно.

Я чувствую боль - это мой анальгетик.
Ведь ты - атом в каждой из миллиардов моих молекул.
Ты - мой клинический случай.
И лечащий доктор измучен.
Ни мне - ни тебе; не хуже - не лучше.
И твой новый план - это план моей боли.
Да, ты - мой адвокат и главный свидетель в суде надо мною.
И без доказательств меня тянет на самое дно.
Ты расскажешь им, как было, но как это было, не знает никто.
Прогулки по льду. Этот лёд тонкий, как плёнка.
Нас спасали с тобой, но мы тонем - в спасении нет толка.
Всё кончится плохо! Давай проверим?..
(Полина Гагарина & Баста – Целого мира мало)



- Запрещаю встречаться с Марком! Запрещаю общаться со всей семьёй Степновых! Дед, тебя это тоже касается! – Тот аж напрягается. Приподнимаюсь от подлокотника дивана. Настораживаюсь. Вот даже интересно!.. Да-да, ничуть не страшно. Исключительно – интересно. - И, Адель, никакого баскетбола – всё равно тренировки прогуливаешь! - Всё же сдаёт нас с Марком Степнов, его обещания ничего не стоят - предатель. И какие речи складывает: «Я за вас двоих горой! Мамам врать нельзя, но я вас прикрою! Со мной не пропадёте!». Или… рассказать всё, как есть, – особая стратегия какая-то?! И на что он надеется, раскрывая правду моей маме?! На снисхождение, на великодушие?! Всё же Виктор Михайлович плохо помнит строптивый нрав своей лучшей спортсменки. Ну или… его план обнародует выгоду лишь по итогу? Так, стоп! Что, если?.. Не врать моей маме – это и есть его личная выгода?.. Увлекательно, думаю, наблюдать за этими двумя будет – явно, из прошлого они прихватывают по танкеру взаимных претензий. С чего бы вот только?.. Не с чего бы, но с того и занимательно всё это. Я вас разгадаю. Разгадаю… - Тебе спорт не нужен! Чье-то место в клубе занимаешь исключительно ради тщеславия! Ещё и Степнов тебе во всём потакает – тоже, нашёлся, меценат! Любой другой на твоём месте спал бы в обнимку с мячом! Ты же и Марка вынуждаешь пропускать! Если твой предел – «трёхочковый», то в перспективах у мальчика - Олимпиада! Но твоими стараниями со дня на день он вылетит из бассейна, как пробка из бутылки! – Моя мама переживает за спортивные успехи Марка? Угу, верю-верю!.. Она навязывает мне чувство вины за, грозящие ему, беды, которые сама же и предрекает. И откуда-то уверенность, что это мама ни на меня – на Степнова-старшего злится. И не из-за наших с Марком отношений. Что же вы скрываете, предки, что же вы скрываете?.. - Завтра ни на какую тренировку ты не едешь, утром рано встаёшь и приводишь квартиру в порядок, готовкой занимаешься – бабушка, дедушка и Серёжа придут к нам на традиционный семейный ужин. Ни мы к ним, а они к нам. Воскресенье – весь день сидишь дома! Учёбой занимаешься, хвосты подтягиваешь! Из комнаты выходишь исключительно в туалет и на кухню! И да, никаких соц. сетей, никаких мессенджеров, никаких телефонов! Дед, ты за старшего! - по возвращению мать громогласно провозглашает свою монаршую волю и уединяется в ванной комнате. Герцог озадачено оглядывает нас с прадедушкой. Мы сами, милый, не понимаем, что с нашей мамочкой. Не понимаем.
- Дед, что это с ней такое? – Продолжая держать открытым учебник по отечественной истории, перевожу взгляд с уже пустого дверного проёма на собеседника, который сидит в кресле и тоже читает. – Не могли же они с Виктором Михайловичем за один вечер в пух и в прах разругаться? – Что, дедушка, судя по твоей панике, я права?
- Это тебе лучше у самой мамы и узнать, а я устал уже сегодня – спать мне пора. – Кладёт книгу на журнальный столик. Поднимается не спеша.
- Дедуль, не сбегай от разговора, пожалуйста! – Вмиг оказываюсь рядом, обронив небрежно учебник на пол. Беру родственника за руку. - Скажи… дело же не только в Марке. – Совсем ни в нём. - Наша семья и семья Степновых знакомы больше двадцати лет. – Отводит взгляд. - Ну да – я знаю: вы все мне врёте. И ни два дня после знакомства с родителями Марка, а всю мою жизнь. Виктор Михайлович – твой друг!.. И ты молчишь… - несдержанно выдыхаю с плохо скрываемым осуждением. - Ты молчишь, мама молчит, а он один почему-то с особым теплом рассказывает мне о вашем общем прошлом. – Герцуша тявкает в подтверждении, словно свидетель он. – Скажи… Наша семья, семья Степновых - у вас друг к другу какие-то счёты? – В точку. Всё же, предки что-то не договаривают. Что-то значимое.
- Знаешь, дочка, всё очень и очень непросто – всего так сразу и не расскажешь. – Прячет мои чуть влажные ладони в своих. - В одном могу заверить тебя наверняка - конфликта нет. Если и был конфликт, он исчерпан за сроком давности. – Исчерпан, да неужели? Что же ты, дедушка, в таком случае столь осторожно слова подбираешь?
- Да ну?! Мама такая бешенная после встречи с Виктором Михайловичем возвращается, а ты говоришь, что всё нормально! – Требовательно «сканирую» собеседника. - Запреты эти… Истерика…
- Завтра с тренировки вернёшься, всё обсудите – она к тому времени успокоится. – То есть прадед слова матери, вообще, ни во что не ставит и меня к этому же призывает? Странно. - Всё образуется – вот увидишь.
- Мне бы твой оптимизм. – Обнимаю дедушку, прижимаюсь головой к его плечу, он меня по спине, по голове гладит. Герцог ревнует – внимания требует. Встаёт на задние лапы, передними о плечи наши опирается. – Да любим мы тебя, Герцуша, любим!.. – Треплю пса по загривку - от счастья млеет.
- Адель, проводи-ка своего старого деда до спальни, а я в благодарность подарю тебе одну весьма занимательную книгу… - Сам себе на уме - вот что с него взять?! – Детские сказки и юношеские приключенческие рассказы мои ты все ни по разу перечитываешь – наизусть уже, небось, знаешь! – Щурится на меня исподлобья поверх очков. – Со взрослыми романами незнакома? – Отрицательно мотаю головой. – Вот. – «Завтра будет «Вчера», - читаю я на обложке увесистой книги.
- Дедуль, да ты прямо – Лев Толстой! – Перекладываю роман из руки в руку, оценивая его вес.
- Алексей. – Хитро щурится на меня.
- Не поняла?..
- Алексей Толстой фантастику писал.
- Плевать на этих Толстых!.. Ты - мой самый любимый писатель! – Чмокаю деда в сухую, морщинистую щёку. - Они, кстати, родственники или однофамильцы? – Досадливо смеётся над моей необразованностью. – Ладно – загуглю!.. Давай, давление тебе измерю, а то мама сегодня как-то не настроена на общение – от неё заботы не дождёшься! – Театрально закатываю глаза, старательно демонстрируя в полной мере всё своё негодование.
- Ну, мы же измеряем сразу по возвращению – с тех пор ничего не изменяется! Хорошо всё со мной! Честно! – Подмигивает. – Ступай – книжку почитай!..
- Ладно – убедил, но… Если что – зови.
- Обязательно.
- Спокойной ночи!
- Доброй ночи, моя золотая! – Целует меня в лоб на прощанье.
Проходя мимо кровати, прячу книгу под подушкой. Сама перед собой оправдать этот сиюминутный порыв ни в силах. По инерции как-то… Спешу к компу. Люблю нашу с Марком традицию болтать по видеосвязи минут пятнадцать (да хоть пять) перед сном. Так сладко засыпать после.
- Привет. – В ожидании меня книгу какую-то почитывает.
- Привет. Предлагаю по-быстрому рассказать друг другу новости и спать. – Улыбается на уголок. – Я – первая!.. – Смеётся надо мной. – Сегодня состоялась очередная встреча наших родителей. – Мигом в лице меняется. – Переговоры проходят продуктивно. Но ни в нашу с тобой пользу.
- Не понял… мама сегодня клиентов отменяет, с обеда от меня ни на минуту не отходит. – Плечами пожимает. – Ничего мне не рассказывает… Когда успевают-то только?! Шпионы!.. – Хмыкает.
- Твой отец и мама моя, - уточняю. – И Виктор Михайлович, молодец такой, сдаёт нас! – Марк то ли в гневе, то ли от досады поджимает губы. – Нет, а как поёт красиво: «Смело рассчитывайте на мою поддержку! Я на вашей стороне! Это будет нашим секретом!..». И как после этого ему верить? – Мигом сникает.
- Да уж!.. И что мама твоя говорит?
- Говорит?! В истерике бьётся! Кричит, орёт!.. Требует, чтоб я и тебя, и баскетбол бросила. – Выдыхает протяжно.
- Баскетбол-то чем ей не угодил? – Когда морщит так лоб, сразу лет на пять старше: серьёзный, строгий, вдумчивый ни по годам.
- Всё равно прогуливаю. – Вскидываю бровями да губы поджимаю.
- Кстати, про прогулы… - Судя по интонации Марка новости ни из приятных. – Не знаю, с маминой подачи, или Андрей Дмитриевич искренен в своих убеждениях…
- Не тяни! – На стуле от напряжения подпрыгиваю
- Песочит он меня сегодня весь день за прогулы. Пока отделываюсь предупреждением, но это «пока»!.. Завтра и послезавтра с восьми утра до десяти вечера с двумя перерывами по часу занимается индивидуально мной одним. Ещё один прогул – и я вылетаю из спорта. Ни один тренер впредь за меня не возьмётся – даже связи отца не помогут. Андрей Дмитриевич за слова свои всегда отвечает. И влияние у него не меньше, чем у папы. – Как же хочется сейчас Марка обнять! – Не знаю, что делать. – Плечами пожимает.
- Дурак, что ли?! Тренироваться, тренироваться и ещё раз тренироваться! Не знает он, что делать!..
- Ну, а мы? – Всё тело наполняется приятной тяжестью тёплого трепета.
- Ну, а спорт? – Ну, в самом деле?!
- Не хочу выбирать. Не хочу и не могу. – Прячет лицо в раскрытых ладонях.
- Если выберешь меня – потеряешь всё. – Опускает руки. Смотрит на меня с недоверием. Хмурится. – Потому что никогда не простишь ни мне, ни себе. Если выберешь спорт, я всё равно буду рядом: пойму и поддержу тебя.
- Как ты это представляешь? – Его глаза блестят от подкативших слёз. – Как всё лето, несколько минут в неделю по скайпу – так, да?!
- Могу на тренировки твои приходить… - Настораживается. – На трибунах, на скамейках сидеть – наблюдать за тобой в бассейне, в зале. В поле твоего зрения буду. – Чуть улыбается. - Уроками могу в это время заниматься, кстати!.. – Понимаю, что бред. Но надеюсь, хоть как-то зарядить его энтузиазмом.
- Не уверен, что нам позволят.
- А мы задобрим всех: и родителей, и тренера твоего! – Причмокиваю, посылая воздушный поцелуй. – Пусть всё чуть стихнет, пустим пыль всем в глаза нашими успехами, нашими стараниями, нашим послушанием… - Подмигиваю. - Ну и жалобно очень попросим твоего Андрея Дмитриевича!
- Как же твои собственные тренировки? – Он серьёзно?.. О чём он, вообще?!
- Ну, основной состав мне всё равно не грозит… - выдыхаю с поражением. – Лучше быть любимой женой Олимпийского чемпиона, нежели вечным запасным. – Улыбаюсь, старательно скрывая досаду.
- Не будешь сама сожалеть? – Отрицательно мотаю головой. – На учёбе сконцентрируешься на радость маме?
- Да, сконцентрируюсь на подготовке к ВУЗу, на тебе… - Лукаво улыбаюсь. – Баскетбол?.. Баскетбол в удовольствие, но не всерьёз. Сейчас понимаю мамины предостережения ещё в день отбора. Пропущенный год даёт о себе знать. – Да и девчонки замечают выход нашего с Виктором Михайловичем общения за пределы игрового поля – попрекают, унижают… Мы не афишируем наши «родственные» связи, но то, что я - его будущая невестка, само собой становится достоянием общественности, и… стоит ему не появиться сегодня в клубе, после тренировки мне устраивают «тёмную» в раздевалке. Популярно разъясняют, что не намерены мириться с курицей, место в команде которая получает одним конкретным «местом». Конечно же, я разбиваю губу лидеру повстанческого движения, и, Слава Богу, её прислужницы успокаивают её, уводят, а не нападают на меня всем табором. Это я сейчас понимаю, они в любой момент могут забить меня как декоративного кролика, а там… я сама была готова перегрызть глотку каждой. Сбежать, трусливо поджав хвост – не мой стиль. Но врагов мне и в школе хватает. Второй состав не осилю.
- Может, ни столь всё однозначно? Может, ты торопишься с диагнозом? – Хм, у Марка тоже медицинские термины в арсенале – и тоже наследство от матери. - Неделю только тренируешься – и то с прогулами!.. – Смеёмся. – Представь, Адель, какие рекламные контракты будут преследовать семейную пару Олимпийских чемпионов! – Ещё громче смеёмся.
- Пошутили – хватит! Не смеши меня – а то на мой смех сбегутся все домашние! И моя мама устроит нам а-та-та!..
- О, она может! Суровая девушка – твоя мама! С ней шутки плохи! Вон даже отца моего под орех раскалывает – не думаю, что папа сдаёт нас самовольно. Странно, кстати, что они вдвоём встречаются – без моей мамы. – Это не странно, это любопытно.
- Я тебя сейчас больше удивлю! Эти двое цапаются, как кошка с собакой! – Марк присвистывает почти беззвучно. И я почему-то не решаюсь сказать, что конфликт – отголосок прошлой общей жизни. Да, я не знаю наверняка, но… Знаю наверняка, чёрт возьми, знаю!
- Что, кстати, совсем не удивительно. Твоя мама категорично против наших отношений, мой отец готов нас поддерживать. – И отчего это логичное основание меня не устраивает? Не гарант это для моего слепого, бесспорного доверия!.. Не гарант… - Так прикольно, что наши родители знакомы лет двадцать. Мои папа и мама – учителя твоей мамы. Знаю это больше недели, но никак не отделаюсь от ощущения, что всё вокруг – один сплошной латино-американский сериал.
- Твои родители моего отца знают.
- Логично.
- Они не видели его с «Выпускного». – Из последних сил сдерживаю слёзы.
- Адель, к лучшему же это всё.
- В смысле? – Откровенно всхлипываю. Нос утираю бумажным платком из коробки. Когда тянусь за ним, локтём опрокидываю карандашницу. Отвлекаюсь на сборы канцелярии – это чуть успокаивает.
- К лучшему, что никто не знает о твоём отце: где он сейчас, что с ним... Не надо тебе с ним встречаться – он не достоин вас с матерью.
- Ты прав, но… - Голос дрожит, холод пробегает по спине и, спасаясь от его плена, натягиваю поверх футболки толстовку, обнимаю себя за плечи.
- Рассуждать мне легко, да? – Киваю. – Ты мне так и не расскажешь, был ли в твоей жизни отчим? – Отрицательно мотаю головой, поджав губу. – Мужчина был и заставлял вас с мамой страдать?.. – скорее утверждает, нежели спрашивает. – Очень много боли – поэтому ты не рассказываешь?
- Никаких драм, никаких трагедий… - Почти.
- И по-прежнему никаких подробностей?.. – укоряет меня с гипертрофированной обидой. Ещё немного моего пренебрежения, и он пошлёт меня с моими тайнами - для него всё равно что недоверием в неизведанные дали.
- Знаешь, только-только оказавшись в Москве, оказавшись в новой школе, я ещё доверяю людям… стараюсь доверять, стараюсь дружить… быть искренней и… откровенной… Излишне откровенной. Никто этого не ценит, не бережёт. Моя добродушность раз за разом оборачивается против меня. – Всхлипываю, обняв прижатые к груди колени. – В ответ мои друзья надсмехаются надо мной, над моей мамой, над всей моей семьёй. – Утираю слёзы. – Не знаю, почему им достаточно обратить меня в изгоя параллели, почему не решаются сделать из меня звезду интернета?.. Ну, должно быть, время на меня, на видосы со мной, на глобальную травлю тратить не считают рентабельным. – Плечами пожимаю. - С тех пор у меня нет друзей, нет подруг… - Хотя нет. Моя семья – и есть мои лучшие друзья. Так всегда было. И навсегда так, надеюсь, останется. - Исключительно - окружение. Окружение, которое осуждает меня, осуждает мою маму, всю мою семью!.. Что я незаконнорожденная, что маме нет и восемнадцати, когда рожает меня – появляюсь на свет за месяц до её дня рождения. – Кивает, то ли выражая свою осведомлённость в датах, то ли в поддержку. - Есть и другие… критерии, по которым я и моя семья неугодны многим. – Ухмыляюсь с угнетающей горечью. – Не думай, я откровенна с тобой, доверяю тебе, но… боюсь тебя разочаровать. И это… это даже не мои тайны… Это даже не тайны!.. Так – факты биографии.
- Но ты нагло уходишь от прямых вопросов. – Качает головой с укором. - И что мне думать?!
- Надеюсь, мне удастся убедить маму организовать для тебя и твоих родителей официальный приём и… расскажем вам всё. – Утираю лицо ладонями и пытаюсь изобразить улыбку. – Надеюсь, этот примирительный ужин состоится очень скоро.
- Эти тайны связаны с вашим вынужденным возвращением? – Лишь вскидываю бровями, оценивая ход его рассуждений. - Мне всё не дают покоя мысли, что побег из Европы – это побег не от санкций, а от деспота какого-то. – Настораживаюсь. - Вот хочешь – смейся, но… подробности ты не афишируешь… И что мне остаётся?! Довольствоваться догадками, предположениями?! И они не самые радужные!.. – Мотает головой от досады. – Картинки такие подкорка рисует, что Эдгар По нервно курит в сторонке!.. – Демонстрирует обложку книги и закидывает её на полку выше монитора. - У твоей матери есть мужик – тебе отчим. И он, как бы это помягче, неблагонадёжный: алкашит, наркоманит, скандалит, вас с мамой бьёт… - Плечами пожимает, руками разводит, и я захлёбываюсь небрежным смешком.
- Ты реально считаешь мою маму, меня «достойными» всего Этого?! Ты… думаешь, моя мама допустила бы, терпела бы?! Чтобы с ней самой, чтобы со мной – с её ребёнком?!
- Нет, не думаю я так! Но… ты сама, Адель, говоришь, что есть некие факты, моменты, нюансы, которые… позорят вас с матерью. Что мне ещё думать?!
- Да что угодно, но только не это! – Встаю, обхожу стул, присаживаюсь на край подоконника, скрываясь за тюлем.
- Ну а с чем, в таком случае, связано ваше возвращение? – Немного поразмыслив в тишине, сажусь обратно в компьютерное кресло.
- Помнишь, рассказывала тебе, что в Европе последние лет пять-шесть живём под немецкой фамилией? – Коротко кивает. – Как ты мог бы и сам догадаться (с твоей-то фантазией!..) это противозаконно. И, когда всё раскрывается, нам предлагают по-тихому вернуться на родину. По-тихому и получается. – Перевожу дыхание, смиряясь с тем фактом, что назад дороги нет. - Позволяют Вере завершить их с Никитой обязательства перед институтом согласно контракту. Позволяют нам с Серёгой завершить учебный год. Позволяют дедушке завершить серьёзное длительное лечение. Не лишают нас наших имущественных прав. Европейцы… они деликатные. Правда, никому из нашей семьи впредь и туристической визы не получить ни в одну страну ЕС – не то, что разрешение на работу, не говоря уже и о виде на жительство. – Усмехаюсь с неприкрытым поражением.
- Адель, а как… как раскрывается правда… ну, с фамилией?
- У мамы на работе… ситуация непростая складывается… детальное расследование… Каждого сотрудника по косточкам разбирают. Каждого родственника каждого сотрудника по косточкам разбирают. - Выдыхаю. – Вот и добираются до сути. Европейцы… они щепетильные.
- То есть… если не тот случай?..
- Да, мы по сей день и, возможно, до скончания веков оставались бы жить в Берне.
- Всё, что ни делается, к лучшему?..
- М-м-м… Не задумывалась об этом! – Присвистываю, одобряя оптимизм собеседника. – Всё, что должно произойти, обязательно произойдет, как бы вы ни старались этого избежать. Всё, что не должно случиться, не случится, как бы вам этого ни хотелось. Закон Мерфи!.. – Смеёмся.
- Постой, этот закон как-то иначе звучит!
- Смысл тот же, а к словам моим не придирайся!..
- Уговорила! – Смеёмся. – Э-э-э…. что служит поводом для расследования? – Закатываю глаза в отчаянии. До чего дотошный?!
- Говорю же, ситуация непростая у мамы на работе.
- И-и-и?..
- Что?
- И ты опять не рассказываешь?
- Это не моя тайна – это мамина тайна. – Передо мной ни человек, передо мной обида в чистом виде. – Прости, но я – не трепло.
- Я же не посторонний – мне-то ты можешь довериться?!
- Это. Не моя. Тайна.
- Твоя мать, что, убивает кого-то по неосторожности в Берне? С врачами подобное случается. – По тому, как сиюминутно меняется выражение лица парня, могу судить о его сожалении в поспешности с выводами и небрежности в их обозначении. – Ну, нет, а что мне ещё думать остаётся?!
- Ситуация не из приятных, но вины моей мамы нет.
- И это всё, что ты готова мне сказать?
- Это всё. На данный момент это всё.
- Хорошо, а… расскажи каким таким, незаконным, путём вы заполучаете немецкую фамилию?
- Ты много таких подобных знаешь?
- Ни одного! Хотя… чисто гипотетически, вполне возможно найти семью с идентичным составом… ну и… выдать себя за них…
- Знаешь что, Марк!.. Прибереги подобные намёки для тех, кто оценит!
- Ну, Адель, чего ты обижаешься? Не понимаешь, разве, что на откровенность тебя провоцирую?!
- Оскорблением ты можешь спровоцировать меня на многое, но только ни на откровенность.
- Прости. – Складывает руки в мольбе, и на его глазах проступают искренние слёзы сожаления. – Прости, любимая, прости… - Прячет лицо в раскрытых ладонях на пару минут, после шумно выдыхает. – Пойми и ты меня, Адель!.. Ты пренебрегаешь мной: у тебя тайны от меня, ты мне не доверяешь – меня это бесит, меня это раздражает, меня это, если хочешь знать, тоже оскорбляет!
- Если бы это касалось исключительно меня одной… - Поджимаю губы.
- Знаешь, а мне в тебе это нравится! – Вскидываю бровями, уточняя что именно. – Получается, ты и меня никогда никому не сдашь.
- Не была бы так уверенна… – Пожимаю плечами. – Если нарушишь режим, тут же настучу тренеру! - Смеёмся.
- Значит, хочешь организовать семейный ужин? – Киваю. - Твоя семья, моя семья?.. – Не надо Так на меня смотреть! Сама знаю, то ещё мероприятие!..
- Надеюсь, нам удастся создать Нашу семью…
- Обязательно. – Подмигивает. – Кстати, интуиция мне подсказывает, что мои предки вскоре воссоединяться. - Сладко улыбается.
- Да?! – От восторга вскидываю бровями. – С чего такая убеждённость? – Семь лет не воссоединяются, и с чего вдруг ради вот именно сейчас?!
- Отец бросает свою очередную бабу. – Царственно руки на груди скрещивает, ухмыляется победно.
- М-м-м… Они давно э-э-э… м-м-м… встречаются?..
- С последней - месяц.
- С последней?.. Много их у Виктора Михайловича? – Не производит он на меня впечатление разгульного бабника – не хотелось бы в нём разочаровываться. Аж в груди саднит.
- Да я бы ни сказал… - Фыркает, пожимая плечами. - В сравнении с другими холостяками средних лет не особо. – Подмигивает. – Не бойся дурной наследственности – я однолюб!
- Это твоя мать боится дурной наследственности… - Глаза закатывает, осуждая мои намёки.
- Ты-то, надеюсь, не боишься меня, не думаешь, что могу грязно тебя использовать, а затем хладнокровно бросить? – Прищуривается, требуя ответ. Отрицательно мотаю головой. – Я люблю тебя, Аделька. Дорожу тобой, нашими отношениями, берегу тебя для самого себя до нашей свадьбы!.. – Краснею от его прямолинейности. И где- то на обочине здравомыслия улавливаю, что договор-договором, но он в любой момент может и передумать.
- И откуда ты такой? – подыгрываю практически искренне.
- Мама говорит, в отца я. – Смущённо взлохмачивает свои вихры.
- Ага, только учитывая расхождения в датах твоего рождения и бракосочетания твоих родителей…
- Да, - усмехается горько. – Знаю, свадьба по залёту!.. Ну, ты не сравнивай! Они к тому моменту уже достаточно взрослыми подходят – тридцатник на горизонте светит!
- По какой причине твои родители разводятся?
- На этот вопрос они не дают мне ответа. По обрывкам, случайно услышанных, фраз складываю пазл. И у отца, и у матери была любовь. Не вместе. Не общая. Не одна на двоих. По отдельности… И мама, и папа переживают предательство в тех предыдущих отношениях с другими. И… эта парочка лучших друзей обретает утешение в объятиях друг друга. Семья, основанная на дружбе, хорошая семья, но… в какой-то момент они всё же решаются разойтись.
- Между вами на редкость тёплые отношения.
- Это дружба, но не семья. Не семья… А я хочу семью!.. Хочу общие завтраки, общие ужины, общие выходные. Не хочу быть отдельно с мамой, отдельно с папой!.. Хочу, чтоб мы все вместе втроём всегда!.. – Как же он прекрасен в своей искренности. – Если бы ни развод, у меня могли бы быть младшие браться, сёстры… Да, мне всю жизнь не хватает внимания родителей, но в последнее время всё чаще задумываюсь… Будь у нас большая семья, то и любви, и счастья было бы больше… И всем бы всего хватало… И тут же нагоняют другие мысли… Если после меня они не решаются на новых детей… Если разводятся, стоит мне едва попрощаться с ранним детством… Может, нет и не было никакой любви, м-м-м?.. Просто… друзья. Просто… утешают друг друга… Просто… Просто залёт!..
- С чего ты, в таком случае, решаешь, что Яна Ивановна и Виктор Михайлович воссоединятся? Твой отец ни впервые женщину бросает, чуть позже опять новую заведёт… Так уже было и ни раз - ты сам рассказывал. Почему именно сейчас он должен выбрать твою маму, вернуться к ней, да ещё чтобы и она его приняла? – Как ни стараюсь, логику в его предположениях не вижу. Самообман – чистой воды.
- Незадолго, перед тем как бросить свою девицу, отец ночует у нас, - шепчет по-шпионски. – В день твоего отбора. – Степнов же живёт в пригороде, а клуб в тот день мы покидает довольно таки поздно – элементарно же всё!.. И в кого Марк такой наивный?!
- М-м-м?.. – Не могу ему ни подыграть – не поддержать его.
- Угу!..
- И на утро они загадочные и смущённые?
- Словно что-то скрывают!.. – Скрывать-то они что-то скрывают, но что-то иное.
- Вот проказники! – Смеёмся. - Был бы у моей мамы такой же мужчина, как твой отец, - несдержанно мечтаю вслух.
- В смысле?! – напрягается, как при потенциальной угрозе – словно отбираем мы с мамой его отца.
- Ну, кто-то другой, но такой же надёжный, заботливый… настоящий!.. Твой отец такой же, как мой дед, как мой прадед, как Серёга, а других подобных мужчин я не встречала.
- Да ты очарована моим папой! – С облегчением откидывается на спинку компьютерного кресла. Ухмыляется пленительно.
- Очень. – Очарована настолько, что самой себе хочу не такого же отца, а в роль папы именно самого Степнова. Понятно, тогда, семнадцать-двадцать лет назад, Виктор Михайлович воспринимает мою маму ребёнком. Ну а сейчас?.. Взрослые и свободные мужчина и женщина… Красивые и независимые… Достойные друг друга…
Если бы он не был отцом Марка… Будь он просто свободным мужчиной, приятелем прадеда… Пришёл бы навестить друга ну и… Очаровался бы повзрослевшей своей спортсменкой, начал бы ухаживать за ней галантно… Красивый роман, замужество, семья… И десять лет - не разница! Сколько примеров вокруг: пятнадцать, двадцать лет в обе стороны – и люди довольны, а кто-то даже и счастлив – ну это, если любовь есть взаимная. Если бы Виктор Михайлович был лишь свободным приятелем прадедушки, бывшим учителем мамы… Впервые встречаю мужчину, которого хотела бы видеть своим папой, мужем моей мамы. Впервые… Всё разбивается о если бы…
- Но мной больше? – Настораживается напоказ.
- Бесспорно! – Заливаемся звонким смехом. – Ты вне конкуренции! – И это во мне так странно для меня самой. С одной стороны взрослая – влюблена в Марка не по-детски, а всерьёз и по-настоящему. Каждую минуту буквально мечтаю о том, что наконец-то пролетают лет пять и… наша свадьба, медовый месяц!.. Живём вдвоём в нашей собственной, отдельной квартире, путешествуем, работаем, развиваемся – всё вместе!.. Детей планируем… С другой стороны: стоит увидеть Виктора Михайловича - и всё переворачивается! Кругом и всюду множество неполных семей, в которых мужчин нет в принципе: кроме девочки - мама, бабушка, старшая сестра, тётка… и так до бесконечности!.. У меня дед, прадед, Серёга – не сказать, что расту безотцовщиной, но… когда я с Марком, мне Уже шестнадцать, одна улыбка Виктор Михайловича – и мне Всего Лишь шестнадцать!.. Рядом с ним не хочется спешить во взрослую жизнь. Напротив – хочется обратно в детство. И чтобы он оберегал, заботился, баловал… Не скажу, что мне не хватает всего этого в моей семье. Но мне хочется отцовской нежности именно от него – от чужого, постороннего человека. Может, это связано с его особым ко мне отношением? Я же вижу (да что там – кожей чувствую) из всех своих спортсменов он как-то по-особому меня выделяет. И ни по качеству игры – исключительно по-человечески. Я – девочка его сына, как объясняет многое в поведении тренера моя мама, но… почему-то для основания всего трепета, магии и химии между нами мне этого аргумента недостаточно. Безумно люблю Марка. Насколько сильно желаю ему счастья, настолько сильно и отца хотела бы у него отобрать. Но!.. Мне Уже шестнадцать. Я взрослая. Мне отец Уже не нужен. Мне Уже нужен мужчина. Мой любимый мужчина. Мой Марк. И круто, что у наших деток будет такой чумовой дед. А мама?.. Мама, если захочет, обязательно найдёт себе мужчину – кроме Степнова должны быть и другие достойные. Мужчина маме нужен – это я только сейчас, обретя Марка, понимаю. Чёрт, неужели все оставшиеся годы будут наполнены завистью к Марку из-за папы?! И без того всю жизнь гневаюсь на вселенную за несправедливое распределение отцов и их неравномерное качество. Погрузившись в самокопание, не улавливаю сути иронично-философских шуток собеседника и о прошлом, и о настоящем, и о будущем… совместном будущем. Звонко смеюсь в такт, чтоб хоть как-то подтвердить своё присутствие.
- Ещё не отсмеялись?! – На пороге появляется мама готовая ко сну. Вздрагиваю от её крика. Марк напрягается. – Прощайся со своим «Ромео»! И марш в кровать!
- Ты всё слышал? – Кивает, смиренно поджимая губы. – Сладких снов.
- Люблю тебя – всегда помни об этом. – И из-за этого острее ненавижу себя за младенческую какую-то, отчаянную, бесправную зависть (ревность даже) к его отцу.
- И я люблю. – Мама не выдерживает и вероломно вырубает роутер, что стоит на верхней полке книжного стеллажа у двери. Вместо портрета любимого на мониторе уведомление о системной ошибке. Выключаю компьютер.

 Отправлено: 14.06.19 13:40. Заголовок: - В кровать! Живо! –..

- В кровать! Живо! – Послушно укладываюсь. Демонстративно послушно. Демонстративно спиной к ней. Укрываюсь одеялом до носа – тоже демонстративно. Мама мягко присаживается на край кровати, поправляет одеяло, целует меня в макушку. – Я очень-очень-очень сильно тебя люблю!.. Всегда помни об этом!.. Всегда!.. Люблю тебя, люблю, люблю, люблю!.. – шепчет на ухо, прижавшись ко мне, словно самая опасная и яростная хищная самка оберегает своего несмышлёного детёныша посреди саванны. – Моё сердце разрывается от страха за тебя. Моя душа болит стократно за каждую твою боль. – Её тёплый поцелуй на моём виске. Её дыхание чуть дрожит. – Береги себя, девочка моя, береги!.. Ни один человек не стоит ни одной твоей слезинки. И ни одной твоей минутки. – Гладит меня по голове, по плечу, по спине. И даже по попе бережно похлопывает – как маленькую малышку в самом раннем детстве. – Спи, моя Принцесса, спи, сладко спи!.. Ничего и никого никогда не бойся. Мама рядом. Мама тебя защитит. Только позволь мне. Только позволь… Помни, пожалуйста, всегда – в любой ситуации у тебя есть я – твоя мама. В любой ситуации и… как бы ты сама ни поступала, я на твоей стороне, я за тебя – даже если тебе кажется иначе. Люблю тебя, моя драгоценность, люблю, люблю, люблю, люблю, люблю!.. – Осыпает мою голову поцелуями. Отстраняется. Недолго любуется мной – костным мозгом ощущаю. Гасит верхний свет и неплотно прикрывает за собой дверь. У меня от маминых слов глаза слезятся, и внутри всё сжимается. Ну почему я не решаюсь обнять её в ответ?! Мне же так этого хочется! Обнять мамочку, прижаться к её плечу, откровенно обсудить всё, что терзает душу, но нет же – надо и с мамой оставаться гордой и сильной, независимой и неприступной!.. Неуязвимой. И в кого я такая?.. В маму. Вся в маму. Так деда Никита говорит.
Выждав немного времени и убедившись в торжестве ночи и сна во всей квартире, устраиваюсь поудобнее в кровати, подложив под спину побольше подушек. Зажигаю бра и начинаю знакомство с печатным изданием. Судя по тому, уходя от каких вопросов, подсовывает мне книгу прадед, интересующие ответы ожидают меня именно на этих пожелтевших страничках. Герцог заглядывает в спальню – от чего чуть вздрагиваю. Осмотрев меня пристально, проходит вглубь комнаты, разваливается на коврике под окном. Подмигиваю пушистому другу и принимаюсь за чтение. Это фантастический роман, написан моим прадедом, как это ни странно, в соавторстве с отцом Марка. Так, главный герой списан со Степнова. Главная героиня – вылитая мама. И в том и в ином случае именем и внешностью дело не ограничивается. Характер, темперамент, образ мысли, принципы, интересы, специфика поведения, лексикон. Главные герои. У них какие-то неоднозначные взаимоотношения – с двойным, а то и стройным дном, явно выходящие за пределы официальных. Он - её руководитель. Наставник, если точнее. Они - друзья, лучшие друзья. И в тайне друг от друга они… Любят друг друга?! Любят. В тайне, потому что их чувство запретно. Виктор старше Лены на десять лет. Он её тренер. Командир её команды. Главнокомандующий космического корабля. Увлекательный, нетривиальный сюжет о межгалактических путешествиях и соревнованиях, о безжалостных законах и жестоких нравах далёких галактик поглощает меня и мой разум, начисто лишая сна. Но даже самому трешевому экшену не по силам конкурировать с романтической линией. Какая же у них любовь!.. Чистая, настоящая! Такой любви не страшны ни время, ни расстояния. Ну же, дедулечка, не подведи, дорогой мой, они должны быть вместе!.. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Хотя бы в этой книге… Что?! Ну, не-е-ет!.. Нет! Нет! Нет! Он женится на другой. Из-за чего она улетает на соревнования в далёкую галактику и остаётся там навсегда. Но…пока они живы, есть возможность все исправить! Все надежды на эпилог. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!.. Моя наивность тает пропорционально количеству оставшихся страниц, строк, слов... Герои пишут друг другу письма, в которых впервые признаются в давно уж очевидном – в любви. Капсулы с рукописями обречены на вечный полёт в космической невесомости. И даже нет фразы: «Продолжение следует». Ну да, совсем не беру в расчёт тот факт, что в их мире развод сопровождается смертной казнью (это, чтоб к вопросу заключения брака ответственно подходили) - так что смысла-то никакого и нет. Но что хуже, не жить или жить без любимого?..
А если?.. Что если не только главные герои имеют прототипы, но и ключевые узлы сюжета основаны на реальных событиях? Время?.. Роман начинаю читать в начале одиннадцатого вечера, оканчиваю почти в пять утра. Проще уже и не ложится. Что там мама говорит про их со Степновым общие победы? Все награды в коробке, коробка в «Тёмной»!.. Может там, кроме кубков, есть что-нибудь ещё – что-то, что может пролить свет на события их прошлой общей жизни?.. Вероятность, разумеется, приравнена к нулю, но… Кто ищет, тот находит!
Встаю с кровати. Герцог поднимает голову. Озадачено меня оглядывает.
- Рано ещё, рано. Спи ещё, спи. Всё хорошо, Герцуша, всё хорошо!.. – Пёс доверчиво возвращается в царство Морфея.
На цыпочках выхожу в коридор. Тишина. Все крепко спят. Тёмная. По периметру стеллажи, полки. Исследую содержимое кладовки. Исследую содержимое содержимого. Стараюсь не шуметь и бардак не разводить.
В отчаянии решаюсь воспользоваться стремянкой. Казалось бы, бесцельная «игра в тетрис» множеством разнокалиберных коробочек не предрекает ничего конкретного. Но!.. В дальнем углу я нахожу коробку внушительных габаритов с надписью: «Лена. Спорт. Награды». Обычная сборная коробка из гафро-картона. На неё, должно быть, ни один рулон липкой ленты переводят при упаковке. Спускаю её. Тяжеловата. Сдвигаю коробки плотнее друг к другу и от края к стенам, чтоб беспорядок в глаза не бросался. Не знаю, я коробку несу, или – она меня. Но, как бы там ни было, до спальни моей добираемся благополучно: без потерь и без звукового сопровождения. Ни без труда разрезаю зачерствевший скотч. Раскрываю, сложенные в крышку, «крылья» коробки. Немыслимым количеством крафтовой бумаги плотно упакованы кубки, медали… а ещё россыпь сувенирной продукции на две тематики: спорт и музыка, баскетбол и рок, гитары и рыжие мячи в миниатюре. Дно выстлано, оформленными в деревянные да стеклянные рамы, дипломами, грамотами, похвальными и благодарственными письмами. Мама, стоит признать, крута, но… ничего относительно моих предположений нет, не считая побрякушек – уверена, презенты Степнова, ну или – отца… Или… Бред. Тысячу раз бред. Или… не бред?.. Морщусь в ответ на картины взбесившейся интуиции. Перебираю фоторамки А-четвёртого и А-третьего формата – перечитываю мамины регалии. Две из них, деревянные, за пару десятков лет бескислородной жизни слипаются. Сдавливаю их в желании разделить. Расставание сиамским близнецам даётся травмой. Треск. Щепки летят. В правой руке один диплом. В левой – другой. На полу поблёкший блокнот. Тетрадь на кольцах в толстой обложке – если точнее.
Так, трофеи в коробку. Коробку под кровать. Не нарадуюсь, что в процессе разработки интерьера моей комнаты мне удаётся отстоять каждый пункт – в том числе и декоративное одеяние кровати: балдахин, юбка по периметру кровати – коробку и не видно. С тетрадкой забираюсь под одеяло.

 Отправлено: 14.06.19 14:04. Заголовок: 10 ноября 2008 «Я ..

10 ноября 2008


«Я Люблю Тебя – Лети!..»

Нет пустых эмоций -
Значит, нет простых побед.
Ты ничего не бойся,
И не всегда «да» - это «нет».
Лети, за мной, лети.
И ты узнаешь, как люблю тебя.
Лети, за мной, лети.
И ты узнаешь, я люблю тебя.
Лети, лети, лети
Лети, лети, лети
Лети, лети, лети
Мы разбиваем стены взглядом,
Не снаружи, а внутри.
Мне больше ничего не надо,
Не молчи, не говори.
(30.09.2008)


«Любовь – Надежда»

Сегодня мы - опавшие листья,
Сегодня мы - огни побережья.
И то, что завтра может присниться,
Уже не повториться как прежде.
Мы будем трогать хрупкие звёзды,
Теплом своим согревая так нежно.
Забыть, понять, поверить не поздно -
Твоя любовь остаётся надеждой.

Простой звонок - набор сложных чисел.
Хочу сказать, но губы немеют.
Так жаль, что мы отчего-то зависим.
Но звёзды так любить не умеют.
Тебя рисуют капли на стёклах,
И реки с неба льют бесконечно.
Но я, поверь, совсем не промокла -
Твоя любовь остаётся надеждой.
(23.10.2008)

Нижний ящик тумбочки забит красивыми тетрадями, блокнотами – берегу мамины презенты из Европы. Жаба душит в школу таскать: потеряются, украдут, Новикова компотом зальёт в столовке, да и логарифмы их дизайн вычислять ну никак не вдохновляет.
Правда, стопочку самых простеньких залежавшихся тетрадок нынче всё же решаюсь задействовать в учебном процессе: Литература, История, ОБЖ, МХК, Психология (факультатив), Валеология (факультатив, разработанный совместно Малаховой, Степновым, Каримовой и Кац – ведут по очереди), ну и Инглиш. Английский – единственный предмет, тетради по которому не выбрасываю, а храню с первого класса. Всё же я хочу быть Человеком Мира. Быть жителем Новокосино для меня недостаточно.
Да, чуть не забываю!.. И собственно эта самая тетрадь. Красивая, но не вычурная. Стильная. Самобытная. Сдержанная. С достоинством. Интеллигентная. Элегантная. Может, в Европе таких полно, но для наших мест, где градус крутизны и востребованности задаёт пошлый, фривольный гламур, подобные вещи в диковинку и на ценителя. На редкого ценителя.
С какой целью я покушаюсь со своим-то почерком и традицией заляпать страницы растёкшейся пастой на виновника эстетического наслаждения? Чистое искусство. Исключительно ради этого. Стихи моего собственного сочинения. Девчонки пишут песни – смотрю на них, как на инопланетян. Со временем привыкаю. Пишут и - Слава Богу! Где бы нам ещё песни брать?
Ничего подобного за собой не замечаю. Ничего не предвещает беды – Муза подкрадывается внезапно и нападает вероломно. Теперь я дедулю понимаю. И даже стыдно, что всю сознательную жизнь подтруниваю над старым фантастом: «День с ночью спутал», «Только психи готовы променять собственный здоровый сон на бредовые диалоги совершенно посторонних, несуществующих людей». Угу, куда там сдают вдохновение в обмен на сон-часы?..

И что же влечёт за собой эти перемены в маме? Что её вдохновляет? Или… кто?..

Сентябрь выдаётся насыщенным. Первый стих. Изначально записываю его на, выдранном из тетради по физике, листочке. Там и храню. Сдаём домашку – так Шрек узнаёт, что теперь пишу и я. Отпускает нас с девчонками с очередного урока на репетицию новой песни – ко «Дню Учителя» будет кстати. Ну-ну…

Ну, позитивненько в целом – почему бы и нет?..

Октябрь продолжает держать в тонусе. Стих номер два.


В тонусе, я как понимаю, моральном?.. Вдохновение, иными словами, градус не сбавляет?

Простой белый конверт без почтовой разметки. Не запечатан. В нём два билета в филармонию. Сентябрь две тысячи восьмого года. Два места рядом в девятом ряду. Концерт Чайковского. Романтично.

Мои тексты живут здесь. Дабы не потерять, дабы не забыть. Не забыть… такое захочешь – не забудешь. Теперь это уже не стихи - песни. Песни, которые входят в репертуар «Ранеток».


Любопытно, кто именно из одноклассниц входит в состав рок-квинтета?..


Виновник и идейный вдохновитель – Виктор Михайлович Степнов. Себе самой пора и признаться.


Да. Да. Да. Да!.. Мама была влюблена в Степнова. Осталось выяснить, взаимно ли?.. И… Была ли?..


Седьмого числа даём концерт в «Лужниках»…


Несколько раз перечитываю – голова кругом идёт. «Лужники»?! Серьёзно?! После «Лужников» рок-идолами становятся, но никак не врачами! Ладно, это не суть. Вся соль в их с Виктором Михайловичем отношениях.


Седьмого числа даём концерт в «Лужниках», он звонит и говорит, что я самая красивая. Сегодня утром встречает у подъезда. С конфетами. «Нравишься ты мне, понимаешь?..»

И по какой причине, спрашивается, у этих двоих не получается?.. Ничего не получается…


Да знаю я, что нравлюсь я тебе!.. Знаю! Всю жизнь нравлюсь! Как бегу, тебе нравится. Как прыгаю, тебе нравится. Как «Трёхочковый» забиваю, тебе нравится! Как на лыжах хожу, тебе нравится! Что винтовку от автомата не только по половому признаку различию, нравится! С компасом на «ты» – нравится. Костёр шустро развожу – нравится. Неотложную медпомощь оказываю грамотно – нравится. Давление измеряю, уколы, капельницы, горчичники, банки ставлю – тебе нравится. Гитара в руках моих тебе нравится – сам же и учишь как-то одним общим летом, не припомню, в каком именно лагере.

Помимо школы ещё и лагеря в тандеме покоряем? Ну-ну!..

Голос мой в колонках тебе нравится. Смех тебе мой нравится. Еда моя тебе нравится. Гель для душа тебе мой нравится. Дома у меня тебе нравится. Улыбка моя тебе нравится. Ноги мои тебе нравятся. Даже дед мой тебе нравится. Тебе, чёрт возьми, всё во мне нравится!.. Только вот одно «Но» - я-то тебя люблю.

Так, стоп. Она к словам придирается настолько извращённо или реально не догоняет, что «нравишься ты мне, понимаешь» равно «люблю я тебя вовеки вечные»?! Судя по всему, к своим шестнадцати мама ни на йоту не уступает мне ни в мудрости, ни в рассудительности… И что, при многолетнем опыте столь плотного общения она ни в состоянии перевести с мужского на адекватный?! Как-то не так, видите ли, Степнов в любви признаётся!.. Трагедия!.. Если Мы не обретаем Нашу семью исключительно из-за её капризов, боюсь, возненавижу.

Люблю. Тебя. Люблю Человека. Люблю Друга. Люблю Мужчину. Люблю твой сложный, тяжёлый, порой невыносимый, но надёжный, честный, принципиальный характер. Люблю твой вспыльчивый, импульсивный, взрывной, горячий нрав. Люблю твои тёмные кудри.

Кудри тёмные?..

Люблю твои синие глаза.

Глаза синие?..

Таким цветом может быть только небо. Таким цветом может быть только море. Но им ещё постараться надо. Ты ни в конкуренции. Люблю смешинки в уголках твоих глаз. Они тебя не старят. Наоборот ты с ними такой невинный, такой уязвимый, такой… такой… такой настоящий, такой… У меня плохо со словарным запасом. Особенно, если дело касается тебя. Наших чувств. Наших отношений.
Самое главное, во всяком случае, могу чётко сформулировать – я люблю тебя. Люблю, что ты выше меня, и только, Именно, рядом с тобой я чувствую, ощущаю себя Девочкой!.. Девочкой. Тонкой, изящной, хрупкой девочкой, а не великаном. И руки твои люблю – завернуться можно дважды. Ладони твои люблю – большие, горячие, сильные… заботливые. Люблю твои ладони – красивые, от штанги с перекладиной в сухие мозоли стёртые, пальцы тонкие, длинные – как у музыканта. Люблю твой запах. Дышать – не надышаться!.. Люблю твой голос. Люблю твой смех. Люблю твою улыбку. Хочу познать твою улыбку руками, губами… Всем телом – каждым сантиметром своей кожей. Мне всего шестнадцать, и смею Такое желать!.. И знаешь, что самое жуткое? Я, вообще, этого не смущаюсь.

Э-э-э… М-м-м… Да…

Ты же не слепой и не глупый. Совсем даже наоборот – по-житейски мудрый, проницательный. Понимаешь, что к чему. Решаешь расставить точки над «i». «Ты мне нравишься, понимаешь?..» «Нравишься» - это далеко не то же самое, что и «Люблю». Да, понимаю я, чёрт возьми, что нравлюсь тебе, как спортсмен, как друг, как человек, как «младший систер» - давно, кстати, так ко мне не обращаешься, очень давно.

Догадываюсь, по какой причине, мамочка, Степнов перестаёт к тебе так обращаться. Ой, догадываюсь!.. Какой же ты ему «систер»-то, а?..

Нравлюсь я тебе, как нечто эфемерное, абстрактное, бесполое – совокупность качеств и характеристик, способностей и поведения, поступков и принципов. Тебе нравятся во мне результаты собственного воспитания. Ты всегда так и продолжишь видеть во мне ребёнка, школьницу, спортсменку, внучку знаменитого писателя, музыканта, да даже собственного друга, но только – не женщину.

Неужели, заниженная самооценка, комплексы столь властны над человеком? Способны разрушить его самого, его любовь, его возможное счастье?..

«Нравишься ты мне, понимаешь?.. Но… как друг, понимаешь?.. И на этом – всё, понимаешь?.. Твои чувства – это не чувства, это эмоции, это всё ни всерьёз и ни надолго». Предвидя весь этот бред, и понимая, что мало-мальски достойно без слёз мне из диалога не выйти; максимально грубо и крайне однозначно отшиваю тебя. Жёстко, в один момент сжигаю все надежды, как позже понимаю, и твои, и свои собственные.

Что за манера, а?! Решать всё за других… По какой такой причине страх быть посмешищем приоритетнее страха упустить любовь?!



Припоминаю грязные сплетни о нас и времён десятого класса, и совсем свежие – «боевые».



Грязные сплетни?.. «Боевые»?.. Как же всё непросто у этих двоих!..



Предостерегаю о новых нежелательных последствиях. Попрекаю тебя в связях со всеми твоими бабами: от библиотекарши с табуном журналисток до многочисленных медсестёр и пионервожатых из лагерей - все за тобой бегают, все на тебя вешаются. Послать их тебе неловко – всем улыбаешься, комплиментами всех одариваешь, а этой осенью всё усугубляется: цветы, конфеты, свидания. Теперь ты не принимаешь знаки внимания, теперь ты проявляешь инициативу. В адрес других. И да, для полноты картины как-то уж слишком унизительно-назидательно, претенциозно даже, к адекватному восприятию положения вещей тебя призываю. Ты в шоке. Веду себя, может, и некрасиво, непозволительно, неуместно (хотя, Что в нашем случае, Вообще, уместно?!), но так, словно это я – хозяйка положения, а ты – безнадёжно-влюблённый тюфяк. Вовсе не наоборот. Не успеваю нарадоваться собственной острословной изворотливости, как ты мрачнеешь хуже ноябрьского неба. И самой мне вмиг становится погано.

Ну, не дебилка-а?! Сражаться за него надо, а не отталкивать! Тем более, преимущество-то на нашей стороне изначально!


Что если ты сказал бы что-то другое, принципиально Другое?!

Вот именно! Именно!..


Что, если ты вовсе не унизил бы ни меня, ни мои чувства?.. Не обесценил бы наших отношений ни тех, что есть, ни тех, что возможны в перспективе. Были бы возможны – ни моя, прикрытая пренебрежением, паника. Под грузом этих наивных, но безжалостных, предположений сбегаю.
Ты же понимаешь, что эти мои песни о тебе, для тебя. Понимаешь, что Всё вот Это ни на пустом месте. Ты же умнее меня, мудрее, опытнее. Понимаешь, мне одинаково страшно и быть отвергнутой, и быть взаимно принятой. И если взаимно - обещаю, наберусь смелости – только, пожалуйста, дай мне время. И… дай нам, мне, возможность всё исправить. Я люблю тебя.

P.S.: Надеюсь, когда-нибудь ты прочтёшь это, поймёшь меня и не вздумаешь высмеивать. Надеюсь, случится это скоро.




Надеюсь, на сегодняшний день актуальности письмо твоё, мама, не утрачивает… Знать бы это наверняка, устроила бы его знакомство с адресатом… Подло? Подло. Но… ты и сама будешь мне благодарна.

P.P.S.:
Знаешь, о чём мы шепчемся с Лужиной на презентации вашего с дедом романа ещё до твоего признания? О тебе, разумеется…

- Это так заметно, - констатирует Ритка.
- Что? – со знанием дела включаю «дурочку».
- Что Степнов к тебе неравнодушен.
- Знаешь, мне сейчас это тоже показалось.
- Только сейчас?! Об этом уже вся школы трындит.
- Да знаю… Просто, раньше как-то не обращала на это внимание.
- А он тебе нравится? – Мисс Прямолинейность. Мисс Провокация. Ритусь, твой «Оскар» за лучшую роль уже в пути!..
- Как тренер? – Включать «Дурочку» - всё же мой самый главный талант. Надеюсь, не единственный.
- Как мужчина! – Не поверишь, но смущаюсь.
- Нравится… – Не зря Лужина на юриста поступать планирует – любого под орех расколет на «раз-два».– Только я… думала, что он не сможет относиться ко мне всерьёз. - Впервые настолько откровенна.
- Почему? – Искреннее огорчение.
- Он – мой учитель, я – его ученица.
- Ты же не будешь его ученицей вечно.
Бинго!.. Ну ты понимаешь, да? Вот и я жду – не дождусь. И да, я знаю, как Рита заманивает тебя в кафе! «К Лене Кулёминой мужики пьяные пристают!» - и ты подрываешься. Нравлюсь я тебе, говоришь, угу?..


Не надо так к словам придираться – и всё бы уже у нас было.

я люблю Тебя – Лети! я люблю Тебя – Лети! я люблю Тебя – Лети! я люблю Тебя – Лети! я люблю Тебя – Лети! я люблю Тебя – Лети! я люблю Тебя – Лети! я люблю Тебя – Лети! я люблю Тебя – Лети! я люблю Тебя – Лети! я люблю Тебя – Лети! я люблю Тебя – Лети! я люблю Тебя – Лети! я люблю Тебя – Лети! я люблю Тебя – Лети! я люблю Тебя – Лети! я люблю Тебя – Лети! я люблю Тебя – Лети! я люблю Тебя – Лети! я люблю Тебя – Лети!..

И так семь страниц с двух сторон исписано! Судя по эпизодически пропадающим чернилам с нарастающей частотой – паста заканчивается, поэтому «всего» семь страниц. Не хило же мать мою бомбит!..






23 ноября 2008

Последний шанс забыть тебя –
Влюбиться по уши.
И ничего вернуть нельзя
Охрипшим голосом.
Кому нужны теперь слова?
Я не всегда была права,
Но как же мне поверить вновь
В ту безупречную любовь?
Зачем, зачем, зачем,
Как слезы, листопад?
Ни где, да и ни с кем -
Что ж, сам виноват.
Скажи, скажи, скажи
Всего лишь пару фраз.
Хоть как-то покажи,
Что есть последний шанс!
Когда, когда, когда
С небесной высоты
Упала вдруг звезда,
Знаю, это ты.
Любил, любил, любил…
Любил, и что сейчас?
Хотел, да не забыл,
Но есть последний шанс!
(20.11.2008)

Гуцул – мой последний шанс забыть тебя.

Мой отец?! Мой отец всего лишь способ забыть Степнова?! Хотя… отец ли он мне?..


Никогда не верила в принцип «Клин – клином». Думаешь, сейчас верю? Чёрта с два! В случае с тобой работает другой клин – которым на тебе сошёлся белый свет!


Такая любовь не ржавеет!.. Сколько бы лет не прошло...


На второй день после «признания» тебе всё же удаётся зажать мои плечи в бескомпромиссных тисках своих сильных рук. Ты никогда не узнаешь, не поймёшь, на себе не испытаешь мой страх ни в тот момент, ни в момент твоего «Нравишься ты мне», который разделяет нашу псевдодружбу на «До» и «После». И все моменты, что «После», наполнены страхом, паникой, отчаянием, болью, тревогой. Мой самый большой страх, раньше я думала, потерять тебя, не обрести, не стать твоей. Сейчас понимаю, во сто крат больнее возможное разочарование в тебе. И я берегу нас от этого разочарования, как могу. Да, тебя избегаю.


Ну да, могу согласиться, что когда тебе всего шестнадцать, а твой учитель, взрослый мужик, вдруг признаётся тебе в любви – жутковато… Даже если дружишь с ним практически на равных несколько лет, жутковато. Даже если сама к нему неравнодушна, жутковато.

Где-то неделю спустя после договора «сделать вид, что того разговора не было – друзья по-прежнему»; сама не понимаю, как это выходит – не планирую, не собираюсь, не хочу, но – предпринимаю попытку тебя поцеловать. Именно – попытку. Ни то, что губ твоих не чувствую, тепла, близости не успеваю ощутить, а ты уже грубо отталкиваешь меня. И ты оглашаешь новое постановление партии: «Учитель – ученица, тренер – спортсменка. Ну и так далее. Никакие не друзья. Отношения каждый с ровесником строит – расходимся, как в море, корабли. Про меня забудь. На этом всё».

У Виктора Михайловича тоже нервишки не выдерживают.


Какие же мерзкие, липкие пальцы у паники, когда она, уже со знанием дела, азартно, жадно, от всей души сжимает твоё горло. И вновь страх так и никогда ни быть вместе, ни стать парой выходит на первый план – по боли и степени безнадёги в сто тысяч раз сильнее страха возможного разочарования в тебе, страха перед тобой – перед, неизвестной мне, твоей стороной: перед твоей мужской сущностью, природой, перед взрослыми отношениями. Ты, как Луна, для меня. И нет – уже не боюсь оказаться там - на другой стороне. Не боюсь «Взрослых» отношений. Не боюсь близости. Не боюсь ни трудностей, ни проблем - ни с окружающими, ни между нами, ни в быту. Готова ко всему, согласна на всё сейчас и навсегда. Терять тебя навсегда не согласна. Любой другой отдать даже на время не согласна.

Мамочка, так вот по кому всю жизнь болит твоё сердечко…


Ты… Ты по-прежнему, всё так же как и в октябре, встречаешься с другими – с конфетами, с цветами, с подарками за этими, Другими, бегаешь. На свидания их водишь. Подыхаю, глядя на всё это «Шапито». Все эти твои романтические похождения учащаются - и предложение Гуцулова «перепихнуться без палева» всё меньше и меньше кажется бредом. Надеюсь, ты и сам одумаешься, и меня убережёшь от этой ошибки.

Зачем он это делает?.. Ради секса?! Мог бы и по-тихому… ради секса-то… Мог бы хоть какое-то сочувствие проявить… снисхождение… Он же умышленно напоказ… Зачем девочке душу-то Так выворачивать?! За что он Так жесток с ней?! За что?! Показать, насколько ему на неё наплевать? Так, если бы наплевать, то и не демонстрировал бы насколько!.. Или… разочаровать, дабы она сама пожелала себе другой, лучшей, участи?..


13 декабря 2008

Ты не понял, кто я -
Ты меня так и не узнал.
Словом, я не твоя,
А может, просто ты устал.
Ты устал от надежд.
Ты устал от суеты.
Знай, что я не как все…
Если честно, если честно…
Если честно, мы устали друг от друга.
Если честно, мы не можем друг без друга.
Что делать нам?
Что делать мне?
Я скучаю, я скучаю по тебе, по тебе.
(12.12.2008)

Этот текст, как и предыдущий, останется только текстом. Хотя и мелодию, и ритм к нему в голове «слышу». «Ранеткам» не отдам. Это только моё. Наше. Безумно по тебе тоскую. Все наши годы вижу тебя буквально каждый день. И вдруг ты увольняешься, уходишь из школы. [Ну как «вдруг»?.. Это ещё в конце ноября происходит. Во время районных соревнований ты ударяешь Гуцула. Истекают последние секунды игры. Игорь передаёт мне мяч. Я забиваю. Победа. Кидаюсь в объятия друга. Сочно чмокает меня в уголок губ. Мы счастливы и ни сразу оцениваем твоё состояние. К тебе подходит твой подопечный, чтобы разделить радость общего успеха. Никакой благодарности с твоей стороны. Злость. Ярость. Ревность. Упрекаешь парня в неуместном сластолюбии, в ответ наглая провокация – мол, завидуешь ты. Удар. Если бы ни люди вокруг, ты бы до полусмерти его избил, да?! Любого другого, кто прикоснётся ко мне? Меня, если скажу что-то не то? Ты страшишь меня. В это мгновение я, правда, принимаю решение исключить тебя из своей жизни, изгнать. Но… вскоре начинаю скучать. Моя любовь к тебе сильнее страха, сильнее обиды, сильнее инстинкта самосохранения, сильнее меня самой].

Же-е-есть…


С тех пор видимся лишь пару-тройку раз в неделю. И то ни по твоей инициативе, а исключительно благодаря тому, что дед в очередной раз попадает в больницу. Навещаешь старика: фрукты, овощи, рыба, натуральные соки, бульоны, лекарства. Вещи его… одни забираешь, другие приносишь – и так по кругу. Надо мной «шефство держишь» - опять же по просьбе друга, твоё искреннее желание тут ни при чём. Не знаю, каким чудом ты умудряешься уделять нам внимание. Ты сейчас жутко занятой. После скандального увольнения в актёры подаёшься - в фильме снимаешься по вашему с дедом роману.

По этой самой книге?.. Наш любимый тренер – звезда кинематографа? Обязательно посмотрю.


С девушкой встречаешься – партнёрша и в кадре, и в жизни. Она до жути на меня похожа (даже передёргивает). Ты же обманываешься. Ты сам это понимаешь?! Со мной ничего нельзя, с ней всё можно – так, да, ты решаешь?

Как же всё сложно… Как же вы оба запутываетесь

 Отправлено: 14.06.19 14:24. Заголовок: Как бы там у вас ни ..

Как бы там у вас ни складывалось, но ты всякий раз, сломя голову, прибегаешь по первому моему звонку: грустно, страшно, холодно, голодно, «ключи потеряла» – скажи, ты реально на это введёшься, или любая причина – лишь бы увидеть меня?..

Да, любит он тебя, мама, любит! Любит и от самого себя оберегает, но ни заботиться не может – это сильнее его самого.


Ты приходишь - я целую тебя. Притягиваю к себе за лацканы пальто, мёртвой хваткой в тебя цепляюсь, чуть губ касаюсь твоих – отвергаешь, чуть поцелуй углубляю – отвергаешь. Но вновь и вновь приходишь и вновь и вновь отвергаешь. Пару раз удаётся урвать почти полноценный поцелуй. В отчаяние открыто секс тебе предлагаю. Пару раз предлагаю. Пару раз даже требую. Нельзя. Вчера приходишь просто так. Без приглашения. Без предупреждения. По-хозяйски проходишь на кухню. Небрежно кладешь коробку с тортом на центр стола. Просишь свежий чай заварить.
- Лена-Лена… - выдыхаешь ты сродни чистосердечному.
- Что?
- Люблю я тебя по-прежнему – вот что.

Настрадались же оба. Или… продолжают страдать?..


Понятное дело, я разливаю кипяток на стол – обжигаюсь. Экстренно спасаешь меня от жутких последствий – тебе за реакцию в экстремальных ситуациях Нобелевская Премия Мира положена.
- Тебе на гитаре ещё играть!.. – ворчишь на меня, отчитывая за нерасторопность, а я всех слов и не разберу.
Моя рука в твоей руке, дуешь на повреждённый участок кожи, целуешь каждый палец по очереди. Сама тянусь к тебе за поцелуем. Ты, вроде как, против, но я настырная…
- Не надо, Лен. – Отстраняешься. Ловлю твою нижнюю губу. – Нельзя. Тяжело мне так очень. – Чёлку мою в сторону убираешь. В лоб меня целуешь. Моё лицо в твоих руках. Сквозь глаза мои смотришь. Что там видишь? Душу? Любовь мою к тебе? – Пожалей меня, пожалуйста. – К груди своей горячей прижимаешь. – Нам нельзя, пойми ты, Ленок, пойми!..
- Вообще нельзя?!
- Давай хотя бы «Выпускного» дождёмся – там посмотрим. Пожалуйста. – Твои губы на моём виске.
- Так долго?..
- Поверь, полгода – это не долго.
- Ну да, конечно, для Вас время иначе идёт: в кино снимаетесь, с актрисой встречаетесь! – Вырываюсь. – Каждые полгода, да, баб меняете?!
- Лен, всё не так. Я люблю тебя, мне нужна ты одна, семью с тобой хочу!.. Но… в будущем. Сейчас всё это слишком рано. Сейчас нельзя.
- Почему нельзя?! Боитесь, опять на педсовет вызовут?! Вы же уволились из школы: Вы - не мой учитель, я - не Ваша ученица!.. Почему нельзя?!
- Место моей работы на мораль никак не влияет. Я старше тебя на десять лет.
- Вы всегда будете старше меня на десять лет! Всегда! Что теперь?!
- Ты несовершеннолетняя.
- Так на «Выпускном» мне будет только семнадцать!
- Но школу ты хотя бы уже окончишь. И потом… Я могу дождаться и до твоего совершеннолетия, и… до первой брачной ночи.
- В смысле?! – Киваешь утвердительно. – Не понимаю, только что предлагаете «Выпускного» дождаться и тут же опять сроки сдвигаете!..
- «Выпускного» дождаться, чтоб начать встречаться, чтоб парой себя открыто объявить, чтоб вместе быть, не скрываясь, не боясь никого. Близость позже.
- Почему сейчас «просто встречаться» нельзя?!
- Для тебя как лучше хочу. Хочу, чтоб ты спокойно школу без троек закончила. Да и без лишней нервотрёпки… Ленок, ты не представляешь, сколько грязи на нас польётся!..
- Значит, пока я взрослею да старательно уроки зубрю, Вы… С Кристиной своей кувыркаетесь, да? – Ухмыляешься, но не зло, а трогательно как-то.
- Лен, я верен тебе.
- Ну да, рассказывайте!.. – Скрещиваю руки на груди. Пытаешься обнять – вырываюсь. - Здоровый мужик с красивой бабой разговоры разговаривает! Верю, угу!..
- Лен… - Фыркаешь по-лошадиному мне в шею – горячо. Мурашки до пят. - Да, признаюсь, всю осень я «лечусь» от своей неправильной к тебе любви. Предпринимаю попытки, как это говорится, клин клином, но не выходит. Не могу я ни с тобой. И речь сейчас не только о сексе. Те же разговоры разговаривать, как ты выражаешься, ни с одной не выходит. Мне с другими неинтересно, некомфортно, неловко!.. С каждого свидания сбежать поскорее хочется. Ни с тобой ничего не могу и не хочу. Понимаешь? – По носу меня щёлкаешь. – Рядом с тобой мне непросто, но… торопиться мы не будем. Одно прошу – пожалей меня. Объятия, поцелуи… понимаю, тебе нежности, ласки хочется. Мне тоже… Но…. Я не железный, пойми. А нам нельзя.
- А Вас не разорвёт? – Прыскаешь смехом в ответ на мою прямолинейность.
- До сих пор же не разорвало!.. Моя нежность к тебе сильнее моей страсти к тебе. Я сам сильнее самого себя.
- Мы можем не афишировать - в тайне встречаться. Никто не узнает, никто ничего не скажет. Представляете, к нам с дедом каждый вечер приходите – уроки учу с открытой дверью, вы болтаете – голос Ваш слышу, после все вместе ужинаем, кино смотрим. - Как же ты умиляешься моим наивным фантазиям. – Я к Вам в гости хожу… - По привычке облизываю губы, твои вены тут же вздуваются. - Тренировки, репетиции – у меня много прикрытий даже для Деда. – И ты в панике от моих намёков.
- Ты не представляешь, о чём рассуждаешь. С абсурдным пофигизмом рассуждаешь!.. Если даже опустить тот факт, который ты никак не берёшь во внимание, что нам Нельзя!.. Послушай меня внимательно: мы честные с тобой оба, откровенные – на двоих ни капли лицемерия. Мы не сможем лгать изо дня в день всем кругом: ни посторонним, ни самым близким! Да и скрываться, преступники ровно... Ни про нас это всё!..
- А что про нас?! Что?! Ущемлять себя, друг друга в угоду общественному мнению – это про нас?!
- Нельзя нам. – Уже не скрываю свою злость, своё негодование, свой протест. – Услышь меня: дождёмся «Выпускного», и Всё будет. Всё, что ты хочешь. Обещаю.
- Честно?
- Честно.
- Можно?.. Можно поцелую Вас в последний раз до «Выпускного»?
- Можно. – Тянусь на цыпочках, губы горячие твои своим дрожащими накрываю. Твои руки на моей спине… Целую тебя медленно, трепетно, долго… Ты отвечаешь… Выдыхаю. На пятки опускаюсь. К груди твоей прижимаюсь. Крепко-накрепко держим друг друга в объятиях.
- Я скучаю, страшно скучаю, жутко…
- Знаю. Тоже по тебе тоскую. Мне тебя не хватает.
- Всё равно я сильнее скучаю, а ещё… я ревную Вас. Всю осень ревную.
- Вижу.
- И вы меня ревнуете.
- Угу.
- К Игорю.
- Угу.
- Мы просто друзья.
- Знаю.
- Пока… - провоцирую нагло и реакцию твою оцениваю.
- Узнаю – убью. – Ещё во сто крат крепче сжимаешь меня в своих сильных руках. - Обоих убью. Потом – себя. – Смеюсь небрежно. – Серьёзно. Лучше не жить, чем знать такое. И не смей надсмехаться надо мной. – Ещё громче смеюсь. – Лена, ты не представляешь, Как я тебя люблю, не представляешь...
- Всё равно я сильнее!.. – И вновь тебя целую. Долго, медленно, вкусно.
- Так – завязывай. – Отрываешь меня от себя, больно сжав мои плечи. И отходишь на безопасную дистанцию. Всё, что в пределах этой квартиры, небезопасно, когда мы наедине. – Чай давай попьём – «Птичье молоко» твоё любимое принёс. Расскажешь мне всё: как сама, как учёба, как тренировки. Как в школе дела, как Рассказов, как девчонки наши – «Ранетки», как репетиции ваши.
- Как Светлана Михайловна?.. – Ты заново завариваешь чай, я нарезаю торт.
- Лен, ну с ума-то не сходи! – Хрипло смеюсь, и ты косишь на меня исподлобья.
Пьём чай. Болтаем обо всём на свете, словно мы лишь самые близкие друзья и никакие не влюблённые – так легко и просто. Долгожданное полноценное примирение.
- До «Выпускного»!.. – Расставаясь у порога, я всё же вновь тебя целую. И ты нехотя запираешь дверь с другой стороны.
Какой уж день вся эта наша встреча слово в слово на репите в голове. Нужно как-то убедить тебя, что ждать «Выпускной» всё же необязательно. Зная тебя, уверена – потом ты ещё что-нибудь придумаешь, а потом ещё и ещё – и так дотянешь до моей пенсии, а я и родить не успею, и помру старой девой. Ты же ко мне, как к хрустальной вазе относишься. Но я живая, и мне необходимо твоё тепло – ты необходим. Да и что скрывать – боюсь, что в ожидании «Выпускного» ты найдёшь утешение в объятиях другой. Не выдержишь, сорвёшься… Не хочу тебя делить ни с кем, да и сама… Не только люблю тебя, но и хочу до спазмов по всему телу. Ты ревнуешь меня страшно. Твоя ревность – единственный способ тебя не потерять, не отдать тебя другой, спровоцировать тебя на действие, на сближение. Придумаю что-нибудь. До «Выпускного» ждать не вариант.

В ущерб собственным интересам, потребностям, желаниям в приоритет он ставит её благополучие. Он не хочет лишать её последних дней детства, а она… смеет сомневаться в нём, в его чувствах, в его верности… Какое же напряжение между этими двумя!.. Понимаю его, понимаю её… Почему они не могут понять друг друга?!


29 декабря 2008


Мне хочется гладить тебя по утрам. Это счастье и безумие: окунаться в тебя и любить тебя одного. Я бы смогла, если бы ты только захотел. Сегодня я снова проснулась с мыслью о тебе. Я по-прежнему разрываюсь изнутри, но это как-то по-дурацки получается. Кричи-не кричи, а всё равно никто не услышит кроме той, кто внутри меня. Мы любим друг друга. Но как-то с оглядкой на прошлое. Всё так печально, но нечаянно, но я не отпускаю тебя. Наверное, я сойду с ума, если ещё это не сделала. И вот он результат, я не могу с тобой, не могу без тебя. Хочу с тобой, но нельзя. Миновала стадия безупречной любви. Осталась просто любовь и привязка. Мы ругаемся. Постоянно. Ты всё твердишь, что надо дождаться «Выпускного», что нам нельзя даже просто встречаться: гулять, держаться за руку, целоваться, что маленькая я. И в компании Гуцула я живописно опровергаю все твои отмазки: не маленькая и всё мне можно. «И чтоб Вы поняли, что я давно не маленькая – у нас с Гуцуловым уже Всё было! Ясно Вам?!». Никогда не забуду твои сжатые кулаки, стиснутые челюсти, спазмированное яростью, лицо и страшную боль в твоих глазах. Нет, я не стану опровергать показания. Так хоть ты перестанешь смотреть на меня как на статую в музее, начнёшь воспринимаешь иначе: простая, земная женщина, которую ты любишь. Которую… Можно любить!.. Можно Хотеть. Можно Иметь. Когда-нибудь, надеюсь – скоро, ты сам всё поймёшь. До тех пор буду продолжать убеждать тебя, что Всё можно, в компании Гуцулова нервы тебе трепать – твоя ревность двигатель нашего прогресса, нахально целовать тебя при каждой возможности – чтобы ты понимал, от чего отказываешься.


Нельзя так лгать. Нельзя. Нельзя лгать человеку, который любит тебя до безумия, которого ты любишь больше жизни… Ты же сама из нормального, здорового мужика психопата, зверя делаешь! Как ты можешь Такую боль причинять любимому?! Ты же знаешь, как он всё это воспринимает – он сам в открытую говорит тебе об этом неделю-две назад!.. Ты не можешь ни помнить! Ты умышленно ранишь его?! Чего добиваешься, чего?! Да он ненавидит тебя сейчас! Ненавидит с момента этого грязного «признания» и до скончания веков! И он прав. Прав!.. Ты не оставляешь ему выбора, мама, не оставляешь! Ты уничтожаешь его любовь, вашу любовь, ты душу его уничтожаешь!..




Если ты забудешь обо мне,
Пусть это будет сон, и не вернётся он.
Дождь пройдёт, и знаю,
По весне что-то произойдёт –
Может и боль уйдёт.
Для тебя растают слёзы в декабре.
Не о чём, прошу, не жалей.
Может быть не всё так сложно, но поверь.
Дождь же это просто талый снег,
И не найти ответ, было всё или нет.
Но мечта, как свет шальных комет.
Знаю один секрет, вот уже боли нет.


20 февраля 2009

Сегодня ты заявляешься в школу, поздравляешь бывших коллег с грядущими праздниками: «День защитника отечества», «Восьмое марта» - даришь всем шоколад и пригласительные на специальный, закрытый, предпремьерный показ твоего фильма. Остаёшься на концерт приуроченный ко «Дню мужчин». Глаз с меня не сводишь. После ловишь меня за кулисами, просишь билеты соавтору передать.
- Проводите меня – и сами передадите. Дед будет рад Вас видеть. - Безвольно пожимаешь плечами.
Дорога до дома в каком-то обострённом напряжении проходит. Пытаемся болтать на отвлечённые темы – выходит тошнотно. Лучше бы молчали. Дед рад и тебе, и премьере. В особенности твоему вниманию – что не забываешь. Ну, я-то знаю, спектакль для меня одной: и дедуля на съёмках твоих часто бывает, и ты, когда меня дома нет, навещаешь друга. Знаю и то, что дед тебе всё-всё-всё рассказывает: про меня, про Гуцулова – про нас с Игорем. Гуляем, ходим по киношкам и кафешкам. Ночуем в одной кровати. Дед ни в силах на меня повлиять. Интересно, ты там спишь, ешь, в текст попадаешь с такой-то информацией?.. Зная тебя, предполагаю, что ты там рыдаешь, рычишь, кулаки в кровь о грушу в каком-нибудь трети сортном клубе сбиваешь. Главное, ты свыкаешься с той реальностью, в которой я не святая, а - земная. И если не ты – то кто-то другой. Тебя это убивает – я знаю. Но иначе ты не понимаешь, что, когда общественные запреты отступят, твои собственные заморочки продолжат стоять между нами железобетонной стеной.
Пьём чай с «моим любимым» «Птичьем молоком». Ты и правда, всё ещё веришь, что я люблю эту гадость? Это ты любишь. Но, знаю, себе никогда не купишь. Поэтому – «люблю» я. Главное – тебе вкусно. Дед как-то коряво шутит на тему, что школьные отношения в прошлом, и насколько греет душу, что все мы втроём продолжаем дружить.
- С марта возвращаюсь в школу, - информируешь ты смущённо.
Интересно, а чего же ты молчишь-то полдня и весь вечер?! Сюрприз планируешь?! Хотя…Это же даже к лучшему!.. Больше возможности глаза твои мозолить. Врагу не сдаётся наш смелый «Варяг? Ничего-ничего, ещё немного, и неприступная крепость падёт под осадой. Не сомневаюсь.
P.S.:
1. Переводим с Гуцулом нашу дружбу в режим показательного романа;
2. Ты всё это видишь и слышишь - бесишься;
3. Провоцирую тебя всеми возможными способами;
4. Лезу к тебе с разговорами;
5. Лезу к тебе с поцелуями
Хорош план? Сама знаю, что хорош.

Так измываться над мужиком?! Да Вы – изверг, маменька! И легендарное «Птичье молоко»!.. Навещая прошлым четвергом прадеда, Виктор Михайлович не забывает принести гостинец – помнит чертяга, Всё помнит!..




03 мая 2009

Один воздух растворяет дым сигарет,
И мир наполнен светом.
Одно небо засмеялось
И громче всех запело: «Что с рассветом?»
И сигареты между делом нарушат сон,
В котором тебя нету.
И только тело забывает обо всем,
Но помнит, что с рассветом.
Ни вчера, ни сейчас и не завтра.
Знаешь, я уйду,
Оставлю мир для тебя.
И просто мылом вымою любовь свою.
Я уйду, оставлю мир для тебя
И просто мылом вымою…
Один воздух разбавляет дым сигарет,
И мир наполнит светом.
И только тело забывает обо всем,
Но помнит, что с рассветом
Ни вчера, ни сейчас и не завтра
Знаешь, я уйду,
Оставлю мир для тебя.
И просто мылом вымою любовь свою.
Я уйду,
Оставлю мир для тебя.
И просто мылом вымою…
(15.04.2018)

Да, я уйду. Оставлю мир для тебя. Да, я уйду. Улечу с дедом к родителям. Нет, ни в гости, как планируется, как все убеждены. Насовсем. Оставлю мир для тебя. Ты сам выбираешь мир без меня. Мир с другой. Флаг Вам в руки, Виктор Михайлович, и барабан на шею!
И эту песню в отличие от многих других «Наших» показываю девчонкам, чтобы исполнять на репетициях, чтобы ты слышал. Ты слышишь – и тебя выворачивает. Я вижу.




Издеваются друг над другом, сами над собой издеваются. Они могли бы быть вместе. Жить в любви, в счастье, но… Они испугались, запутались, отчаялись. Вселенная дарит им любовь одну на двоих – любовь яркую, красивую, сильную, глубокую, настоящую, но они не справляются. Их любовь сильнее их самих?.. Сильнее…




Только сегодня могу сказать об этом вслух, самой себе сказать. В один из погожих апрельских деньков Степнов и Малахова подают заявление в ЗАГС.

И вновь он напоказ счастлив с другой! Мог бы сжалиться над влюблённой в него девчонкой и не афишировать. Что, как в октябре, умышленно?!


В честь столь торжественного события, мы с Гуцулом упиваемся в хлам. Изначально планирую осилить подвиг самостоятельно, но Игорёк не может пройти мимо такого веселья.
- Днюху зажала, так давай хоть горе разделим! – стебёт меня мой друг.
Бутылку коньяка увожу с праздничного стола предков Прокопьевой. В подсобке доблестный бармен зажимает меня в углу. Либо сдаёт. Либо… после мероприятия мы уединяемся на «рандеву».
План такой: распиваем трофей под мою исповедальную песнь, недостачу вешаем на официантку. Ночь проходит шикарно. Но утро оказывается самым поганым в жизни. Боль не проходит. Факт остаётся фактом.
- Неужели эти «вертолёты» в голове стоят твоего Степнова? - первое, что слышу, едва моргнув в ответ на будильник.
Молчу. Потому что знаю наверняка одно: стоит мне открыть рот или вздохнуть чуть глубже, из меня тут же хлынет фонтан ночного анестетика. Единогласно постановляем с Гуцулом: отныне сухой закон.
У каждого свои выводы. Среди Ваших лидирует женитьба на подходящей девушке. Вы же взрослый – Вы знаете, как «надо», как «правильно», как «должно быть», как «всем лучше будет»!.. Ничего не упускаю из Вашей бравады, когда, желая получить от Вас опровержение сплетен библиотекарши и завхоза, закатываю Вам похмельный скандал? Ах да, конечно!..
- Ешь, с кем хочешь! Пей, с кем хочешь! Спи, с кем хочешь! Мне до тебя дела нет! – благословляете Вы меня на все четыре стороны посреди школьного двора. И как только Борзова не слышит?.. – Невесту мою трогать не смей! И меня в покое оставь! Ненавижу тебя!.. Катись к своему Игорьку! Ненавижу!
После этого кордебалета проходит недели две, а у меня так и не выходит прийти в себя - оба на глазах постоянно.
Завтра опять эти ваши мерзкие рожи. Ненавижу. Могли бы хоть «Выпускного» дождаться. Хоть ради приличия. Да даже ни во мне дело, чтоб по школе сплетни, пересуды не ходили. Всё равно же летом увольняться собираются. Им плевать. Плевать на всех. Хм, «Выпускного» дождаться – да уж!..

Сам же просит дождаться «Выпускного», и сам же не дожидается в компании с другой – всё, как мама и опасается долгие месяцы. Мама ждёт «Выпускной», пусть косячно, но ждёт, а Малахова уже беременна от Степнова.


Будет ли кто-то любить тебя так же сильно, как любила я?
Боюсь, что да! Боюсь, что да! Боюсь, что да! Боюсь, что да!
Будет ли кто-то любить тебя так же сильно, как любила я?
Боюсь, что да! Боюсь, что да! Боюсь, что да! Боюсь, что да!

Лучше - пускай алкоголь. Лишь бы что-то по венам текло.
Если пусто до тошноты, тихо-тихо внутри, я снова боюсь темноты.
Лучше - пускай меня рвет и пульсирует между висков.
Если шрамы под рукава и больно не на словах, то значит – ещё жива.

Лучше - пускай алкоголь. Лучше - дай мне последний огонь,
Чтоб в конце туннеля брести, мне так нужен этот свет.
Его хватит на сотни лет.
А ты - что-то больше, чем всё. А ты сильнее, чем было и есть.
Будешь лучшим кому-то ещё, и боль по ресницам течет.
Молчание - лучшая месть.
(19.04.2009)




26.06.2009

Или сегодня, или никогда. Или всё, или ничего. Хотя… нет. Или всё, или хоть что-то. В результате что? Либо улечу, либо останусь. Ну, или вернусь через две недели. До чего уж договоримся. Любопытно, сможешь отпустить меня от себя на две недели после Всего?

Двадцать шестое июня – это же «Выпускной», да? Что она задумывает?..


Это будут самые тяжёлые две недели. Почему-то я уверена, что улечу, а через две недели вернусь. Ты будешь встречать меня в «Шереметьево». С цветами. Хотя даже если и без – не суть. Ты будешь встречать меня. Через две недели. В «Шереметьево». Сегодня для этого я сделаю всё.


«Всё» - это меня?..


Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.
Ты уничтожаешь меня. Нас уничтожаешь. Нас нет. Меня нет. И уже никогда не будет. Никогда. Ненавижу. Мы были целым. Не только физически этой ночью.

Даже так?..


Наши души были единым целым последние пять лет – всё время, что тебя знаю. Пять лет для тебя – как пять минут. Для меня пять лет – полжизни. Жизнь, которую я проживаю с тобой. Жизнь, которую мы проживаем вместе. Которая обрывается быстро и внезапно – в один момент, когда совсем не ждёшь этой смерти, а ждёшь иного – уверен в ином: в совместном вечном счастье, во всепоглощающей и бесконечно расширяющейся любви. Это ты всё уничтожаешь. Всё перечёркиваешь. Всё сжигаешь. И общее прошлое, и хрупкое настоящее, и возможное будущее. Мечты, надежды – всё летит крахом. Ты меня от себя, как мясо от кости отрываешь. Без анестезии. И если пять лет мы с тобой целое, то кто я сейчас, Что я сейчас без тебя, без Нас?! Полчеловека?! Обрубок?! Именно так я себя и ощущаю – половину отрубают. Сердце вырывают и на моих глазах бульдозером по нему. Брюхо вспаривают от сих до сих – и потроха по ветру. Ненавижу. Уеду. Навсегда уеду. Не вернусь. Не смогу жить в Москве без тебя. Как тут жить без тебя, если каждый квадратный километр помнит нас «Целым»? Улицы, скверы, парки, стадионы, магазины, филармонии, больницы, спортплощадки – вся Москва заминирована Нами!.. Сдохну здесь без тебя. В Москве мне тебя не забыть. За каждым поворотом личные глюки – и без того последние полгода хожу нашими маршрутами, и воспоминания душат, словно со стороны нас вижу. Если вчера Так было, то Как будет завтра?! И страх… Страх увидеть тебя. Страх увидеть тебя с ней. Страх увидеть Вас, а вспомнить, представить… Нас.
Адская боль – этот треклятый секс.

Читаю об Этом периодически медицинские и научно-популярные статьи, но... действительно всё настолько жёстко, да? Делать ребёнка – боль, вынашивать – боль, рожать – боль. Женщина всю жизнь обречена на боль, мужикам всё в удовольствие! Где справедливость?! Нет справедливости!

И даже если Так всегда, я бы вытерпела. С тобой. Для тебя. Ради тебя. Лишь бы это был ты. Лишь бы ты был Настолько близко. Лишь бы тебе было хорошо Со мной. А я уверена. Тебе. Со мной. Было. Хорошо. Очень. И…чтобы Тебе было хорошо Со Мной вновь и вновь, я бы вытерпела, всю жизнь бы терпела – я выносливая.

Любовь – вот что даёт силы выдержать боль и физическую, и душевную.

И… были моменты, мгновения, минуты… во времени невозможно ориентироваться в таком состоянии… Ты был нежен со мной, осторожен, заботлив… Если тут уместно говорить о заботе… Поначалу ты злобно, грубо, яростно, жадно, беспощадно попросту имеешь меня, но поняв, что я задыхаюсь от боли, ты… Ласкаешь меня?.. Так это, должно быть, называется. Мне даже начинает нравиться.


Смущаюсь, словно подглядываю. В мелодрамах-то подобные сцены зачастую пропускаю, а тут… мама в моём возрасте и её первая любовь. С ума сойти!


И я ликую. Воспринимаю это как гарантию твоего признания в очевидном: любовь есть, наша любовь жива, наша любовь взаимна, ты отменяешь свадьбу, отныне мы вместе навсегда. Я «читаю» твою мольбу о прощении и любви в каждом касании, в каждом выдохе – как же я обманываюсь!..
После ты говоришь, что это ничего не меняет, что это ничего для тебя не значит, ты любишь Малахову, она беременна – у вас будет ребёнок, у вас будет свадьба, у вас будет семья. Меня ты не любишь, никогда не любил, я тебе не нужна: ни я сама, как есть, ни душа моя, ни тело моё, ни любовь моя, ни нежность, ни страсть, ни забота: «Ешь с кем хочешь, спи с кем хочешь – мне до тебя дела нет». Вот она – истинно адская боль. Такую не вытерпеть даже мне. Разрываюсь на твоих глазах, рыдаю, в истерике бьюсь – ни до гордости. Попросту подыхаю. Бью тебя. Мощно. Наотмашь. Хочешь откровенно? Ни останови ты меня, убила бы тебя – столько во мне боли. Но... ты не позволяешь. Ты сам меня уничтожаешь. Нас уничтожаешь. Разбиваешь целое – от меня остаётся ровно половина. Полчеловека я. Половина меня мертва – Мы мертвы!.. И знаешь, что самое невыносимое? Живая половина меня любит тебя – и это больно. Адски больно. Больнее разве что твоя нелюбовь, твоё предательство.

Плотно сплелись, не разорвать.
Не распознать - без отличий мы.
Я проросла до глубины,
ТЫ ОТРАВИЛ ВСЕ МОИ МЕЧТЫ.
Бонни и Клайд,
Ненси и Сид -
Невыносим, независима. – Хорошее определение, про этих двоих в точку.
Я посвящаю себя, ты убиваешь любя.
Мы разорвали снаряд.
Мне страшно любить тебя.
И если мы целое, то полчеловека я.
Я неполноценная.
И если мы целое, то полчеловека я.
Полчеловека я! То полчеловека я!
Город завяз в наших следах,
Где мне тогда забывать тебя?
Перевернул, пересобрал.
А я - идеал того, как терять себя.
И до утра буду стирать все номера,
Но знаю их наизусть.
Ты - в сердце большая дыра.
Ты - боль моя теплая.
Я теперь знаю, как умирать.

Думаешь, я пишу это песню? Да меня наизнанку ею выворачивает! Так кровью на ринге не харкают, как песней этой меня рвёт!

И откуда ей знать про ринг?.. Или это всего лишь метафора?.. Ещё и о каких-то «боевых» сплетнях осенью пишет… Дело ясное, что дело тёмное.


Расквитавшись с текстом, ухожу в ванную. Там в зеркалах рассматриваю себя. Знаешь, хоть сейчас на судмедэкспертизу. От макушки до пят вся обсыпана лиловыми пятнами – следы твоих губ, пальцев…
При желании я же могу тебя посадить. Официально - за изнасилование, в действительности – за предательство. За убийство моей души, за убийство нашей любви, за убийство нашей возможной семьи, за убийство… наших возможных детей. Наши дети никогда не родятся. Я никогда не стану Степновой. Никогда не отвечу тебе «да», а ты и никогда не спросишь. Никогда впредь меня не коснёшься. Никогда впредь не увижу тебя. И, похоже, впредь каждый приём душа будет сопровождаться истерикой – скольжу пеной по телу, а кожей вместо своих ладоней твои ощущаю. Лишь бы не свихнуться.


Ни одной праведной мысли в голове. Боль. Беспроглядная боль. И… слёзы на глазах. Ощущаю её боль. Ощущаю его боль. Ощущаю… свою боль. Ощущаю боль их любви, которую они убивают своим собственными руками.


Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу...

Не могу уснуть. Мучаюсь вопросом. Одним единственным. Кто я? Кто я теперь? Кто я без тебя? Без нас? Я не тебя теряю – я Нас теряю, саму себя теряю! Кто я? Кто?

Ты больше, чем мне надо – правда.
Я меньше, чем никто.
Всё, чем была когда-то, что нравилось Так в себе, я заменила Тобой.
Была когда-то нужной и нежной,
А ты такой родной.
И пропасть в километры между,
Когда мы молчим с тобой в постели одной.
А мне клетка - эти стены, такие холодные.
Здесь был когда-то дом.
Я в бездну постепенно и вся перемотана
До точки «нелюбовь» с тобой.

Кто я теперь без твой нежности?
Кто я тебе? Ну, ответь честно! И улыбнись, улыбнись, улыбнись!
Мне больно, как ты хотел!

Больно, как ты хотел… Самое жуткое, что есть в моей жизни – ты осознано, умышленно причиняешь мне боль. Плевать. Справлюсь. Выхода нет. Остатки своих вещей утрамбовываю по чемоданам – навсегда уезжаю, решено.
Эту тетрадь с письмами, песнями и стихами тебе прячу среди твоих подарков, среди наших с тобой побед – наша жизнь умещается в коробку. Тут этот весь мой к тебе бред никто не найдёт. И сама я забуду. Я уезжаю. Навсегда. Прости, прощай. Люблю тебя. Будь, пожалуйста, самым счастливым. Пусть твоя жизнь окажется достойной моей боли. Пусть ваша с ней семья окажется достойной моей боли. Пусть всё это будет не зря.

И как мне с этим жить теперь? Так, стоп. Получается?.. Мой отец – Степнов? Так вот что все скрывают. Не договаривают – как выражается Малахова. Да, подумаешь, пустяки!.. Степнов – мой отец, отец Марка… Мы с Марком родные брат и сестра?! Очевидно, конечно, что предки наши – те ещё фрукты, но не конченные же они извращенцы?! Да, они против наших отношений. Постоянно мозги лечат: учёба, спорт, саморазвитие. Романы – непозволительная, несвоевременная роскошь. Языки, должно быть, в кровь стирают, изо дня в день талдыча о том, чтобы мы и думать не смели! А ничего, что мы обнимаемся, целуемся?! А ничего, что мы и ослушаться можем?! Ну, нет, не больные же они?! Либо я что-то не так понимаю?.. Либо… что-то не так в семье Степновых?..